Город уже проснулся и озабоченно шумел. Потемкин посмотрел вниз — его машина уже давно там стояла. Он выпил полбутылки кефира, зажевал кружком вареной колбасы и пошел в ванную. Быстро помывшись, Кирилл привел себя в порядок и остановился у платяного шкафа, раздумывая, что бы сегодня надеть. По настроению и погоде он хотел было облачиться в наряд в небрежном стиле журнала Dazed & Confused, однако вспомнил, что как раз сегодня планировал повидаться со своим приятелем из администрации президента Алексеем Арсентьевым. Ходить в Кремль в кедах, даже дизайнерских, было не комильфо — все-таки он явно не тянул на олигарха. Поэтому Кирилл надел белую рубашку с короткими рукавами, тонкий пепельный костюм и черные замшевые туфли. В десять часов он уже выходил из подъезда.

— Доброе утро, Михаил Сергеевич, — поздоровался Потемкин, — на Добрынинскую заедем.

— Как скажете, Кирилл Ханович.

Потемкин избегал сам садиться за руль. Во-первых, он был не дурак выпить. Во-вторых, его мозг был постоянно поглощен мыслительным процессом — как у компьютера, это могли быть одновременно десятки и сотни программ, которые работали автономно. При таком ментальном режиме сосредоточиться и вести машину в условиях московского трафика было немыслимо. Главное, что спасало, — хороший водила. Что это такое и чем он ценен, Кирилл понял после одного случая, который имел место зимой девяносто первого, во время первой юго-осетинской войны. Тогда с группой товарищей из Верховного Совета он отправился в осажденный грузинской национальной гвардией Цхинвал. Так как с севера Транскам был перекрыт грузинскими селами, единственный путь в город лежал через «дорогу жизни» — наспех проложенную по предгорьям объездную колею. Поэтому водителя-проводника дорогим московским гостям дали самого надежного и проверенного. Это был Сослан — щуплый сорокалетний мужик. От его смуглого лица исходил внутренний свет, который пробивался через рот и глазницы, — своими пронзительно голубыми глазами и двумя грядами золотых зубов он напоминал какого-то южноамериканского божка из доколумбовой эпохи. Фиксами Сослан особенно гордился и поэтому непрестанно улыбался. Ехали на классическом раздолбанном «козле» с брезентовым верхом — весело, с шутками-прибаутками. Забираясь все выше и выше к Рокскому перевалу, обсуждали вчерашнее застолье, последние столичные новости, внимали байкам шофера о местных достопримечательностях — благо, рассказчиком он оказался отменным. В какой-то момент Сослан резко затормозил. На вопросы москвичей, что случилось, он ответил коротко: «Мыкалгабырта». Вскоре все выяснилось. Если не считать русских, осетины — единственный христианский народ на Северном Кавказе. Но поклонение спасителю у потомков аланов весьма своеобразно. Они как-то органично впитали языческие верования. Так, божеством плодородия у них был тот самый Мыкалгабырта — помесь архангела Михаила с архангелом Гавриилом. В том месте, где сделал остановку их небритый сталкер, как раз было его капище. По преданиям, сюда упала одна из слез бога, пролитых им после смерти героя-богатыря Батрадза. На скале проступало изображение огромного старика в бурке с глазами, как у Сослана. Под ним прямо у дороги стоял деревянный стол с батареей пол-литровых зеленых «чебурашек», наполненных местной водкой, гранеными двухсотграммовыми стаканами и тарелками с заботливо порезанным хлебом. Рядом со столом возвышалась своего рода свинья-копилка — валун с продолговатым отверстием. Сослан объяснил, что надо оставить Мыкалгабырте денег и выпить за его здоровье. Потемкину и двум его коллегам эта идея поначалу показалась великолепной — с полукилометровой кручи, на краю которой тормознул их «уазик», открывался эпический вид на склоны Касарского ущелья, вполне располагавший к привалу с возлияниями. Однако тут они оказались свидетелями картины, которая заставила их вспомнить о бренности всего сущего. Желая, видимо, подать пример, Сослан засунул в копилку замусоленную купюру, налил себе полный стакан и степенно его опорожнил. Крякнув и закусив на глазах у изумленных москвичей, он невозмутимо нацедил себе еще и извинился перед Мыкалгабыртой за то, что всего полстакана, — мол, надо баранку крутить. Ошарашенные пассажиры молча выпили по двести, сели в машину и следующие два часа ехали молча, молясь Мыкалгабырте на каждом изгибе серпантина. Надо ли говорить, что после этого страшная объездная дорога к Цхинвалу, об ужасах которой их предупреждали во Владикавказе, показалась детской забавой, сродни американским горкам.

Эту историю Потемкин вспомнил в тот день, когда осенью 2004-го столкнулся с Михаилом Сергеевичем. Кирилл жутко опаздывал во Внуково на рейс в Киев. А опаздывать ему было никак нельзя, так как, кроме своей умной головы, он вез с собой чемодан наличных для одного проекта в рамках избирательной кампании Виктора Януковича. Деньги необходимо было заплатить тем же вечером, иначе договоренности расторгались. То есть украинские товарищи сами наскребли бы нужное количество франклинов, но Кирилл при таком раскладе выпадал из цепочки. Потемкин поймал тачку — обычное такси, которым рулил седоватый плотный мужик лет пятидесяти со шрамом на правой щеке. К несчастью, в этот день случился очередной государственный визит очередного короля острова Чунга-Чанга, соизволившего слезть по такому случаю с пальмы, и Киевское шоссе было перекрыто наглухо. Судя по радиосводкам, шансы успеть на самолет стремительно приближались к нулю. Кирилл привычно паниковал. Но таксист, посмотрев на него, как-то спокойно и уверенно сказал:

— Будем минута в минуту.

И он это сделал — приехали даже раньше, чем было нужно. Расплачиваясь, Кирилл накинул тысячу рублей сверху, протянул своему спасителю руку и заглянул в его глаза, светящиеся, как у Мыкалгабырты: «Спасибо. Потемкин». «Вам спасибо, — пожал руку таксист. — Гаврилов, Михаил». Услышав имя-фамилию, Кирилл вспомнил Мыкалгабырту и записал телефон Михаила Сергеевича. Когда он вернулся, вопрос о том, кого взять себе в водители, отпал сам собой.

Гаврилов не зря получал у Потемкина жалование весьма выше среднего — оно того стоило, ибо он был водилой от бога. Ему не требовались никакие навороченные навигаторы — Михаил Сергеевич чувствовал пробки так, как зверь чувствует затаившуюся в лесу опасность. Единственный раз, когда промахнулся этот Акелла, был день гибели потемкинского отца. Впрочем, потом, анализируя события, Кирилл заподозрил, что водитель специально заехал в пробку, пытаясь помешать шефу успеть на самолет и тем самым сохранить себе теплое место. Гаврилов и впрямь служил Потемкину своего рода ангелом-хранителем — он несколько раз выворачивался из таких ДТП, из каких объективно никакого спасения не было. Поэтому он находился при Потемкине неотлучно, в том числе и в командировках. Если работа требовала долгого присутствия на месте, Михаил Сергеевич перегонял на позиции их боевой «ровер» и работал с Кириллом в поле. Неделю, две, месяц. Домашние тылы у Гаврилова были надежно прикрыты — после появления второго внука он мог спокойно отдавать себя работе. В этом они были схожи с Потемкиным — для него работа тоже была уже давно не работа вовсе, а образ жизни.

Пробиваясь к центру по Севастопольскому проспекту, Кирилл слушал передачу «Утренний разворот» на волне «Эха Москвы». Ведущий программы, начальник информационной службы «Эха» Владимир Варфоломеев, обсуждал с Эдуардом Лимоновым подготовку к очередному «Маршу несогласных». Варфоломеев как раз спросил своего гостя о его широко анонсированных планах баллотироваться в президенты России.

«Идея моего президентства сегодня шокирует некоторых, но не всех, — противно заикаясь, говорил Лимонов. — По мере приближения к выборам она будет казаться все менее шокирующей. В том, что оппозиция нуждается в персонификации, сомнений быть не может. Власть строго персонифицирована тандемом Путин — Медведев. Если мы взглянем на недавнюю историю: Лех Валенса в Польше, Нельсон Мандела в ЮАР, Вацлав Гавел в Чехии — мы везде увидим во главе народных движений фигуру, символизирующую и объединяющую протест. После семнадцати лет в оппозиции я стал такой фигурой в России. Я популярен, у меня есть решительность, я готов брать на себя ответственность. Я предлагал Каспарову и Касьянову триумвират оппозиции. Мое предложение не было принято. Потому я сам выступаю в крестовый поход. Если захотят помочь, буду рад».

— А по-моему, он просто хочет у Обамы хуй пососать, — неожиданно сказал Гаврилов.

Кирилл удивленно посмотрел на шофера:

— В каком смысле, Михаил Сергеевич?

— Ну как же… Он же пидар. Сам в своей этой книжке во всех подробностях расписал, как у негров отсасывал. Сначала у одного, потом у другого. И жопу им подставлял. Ну, любит он негров, что тут поделаешь! А Обама — самый главный негр. Не знаю, как там у них, у пидаров, но, наверное, симпотишный с их точки зрения. Вот Эдичка в него и влюбился. Заочно, так сказать. Сохнет по нему, как слесарь Иван Дулин по своему Михалычу в «Нашей Раше». А как же ему к Бараку Хусейновичу подобраться? Кто он — а кто Обама! Охрана не пустит. Другое дело, если Лимонов станет президентом России. Тогда Бараку, хочешь — не хочешь, придется с ним проводить переговоры на высшем уровне. В том числе один на один. Так и называется — «без галстуков». А там, глядишь, и без всего остального…

Гаврилов говорил все это абсолютно серьезно, с убежденностью. Было видно, что он действительно душой переживает в связи с этой коллизией, а не пытается рассмешить начальника. От такой непосредственности Кирилл расхохотался:

— Интересная версия, Михаил Сергеевич! Надо вам с нею на «Эхе Москвы» выступить.

— Да разве ж они позволят? Они там все такие же пидары, как Лимонов, — буркнул Гаврилов. — Не понимаю, почему никто до сих пор до этого не допер? Надо жену Обамы предупредить, Мишель эту. Ведь реальная угроза семейному очагу.

— Полный ахтунг! — колыхался пристегнутый ремнем к креслу Потемкин. — Да вам прямая дорога на Эй-би-си! Брейкинг ньюс: «Угроза национальной безопасности Америки опять исходит от России»!

Они как раз подъехали к зданию «Мединцентра» на четвертом Добрынинском переулке. В этой МИДовской поликлинике, учрежденной в советские времена при Главном управлении по обслуживанию иностранного дипломатического корпуса, Потемкин наблюдался последние десять лет — с тех самых пор, как понял, что если бесплатный сыр бывает только в мышеловке, то бесплатное медицинское облуживание — в морге. Бесплатное на то и бесплатно, что тебе самому оно не нужно.

Кирилл преодолел крутящуюся входную дверь и подошел к регистратуре:

— Доктор Петров у себя?

— Да, какой у вас номер карты?

— Двадцать шесть сорок восемь, — без запинки выпалил Потемкин.

— Поднимайтесь на четвертый этаж, кабинет 401, пожалуйста.

— Спасибо, я знаю.

Все терапевты делятся на две категории. Одни, врачи поневоле, ведут себя с пациентом примерно так, как российские футболисты на поле: они патологически боятся брать на себя ответственность и, получив пас, стараются как можно быстрее сплавить мяч коллеге-специалисту, в крайнем случае — выбить за пределы поля, то есть в стационар. Отдал — забился, забил — сменился. Другие, врачи по призванию, подобно бразильским форвардам, радуются любой возможности проявить свой класс, причем чем сложнее подача, тем большее моральное удовлетворение они испытывают. Доктор Петров принадлежал как раз ко второй категории. Будучи по натуре естествоиспытателем, он стремился принимать решения сам. Потемкин понял это несколько лет назад, когда пришел с болями в правом боку. Петров не стал дежурно отсылать его к гастроэнтерологу — сам диагностировал гепатоз и сам назначил лечение. При этом он всегда мог войти в положение пациента. Так, одно время он рекомендовал Кириллу завязать с выпивкой. Однако вскоре понял, что это нереально, и выписал профилактические препараты, которые Кирилл с тех пор постоянно пил курсами, защищая внутренности от последствий возлияний. Еще один вывод, к которому после случая с гепатозом пришел Потемкин, состоял в том, что не следует запускать проблемы, и надо время от времени мониторить собственный организм. Поэтому он использовал редкие — как правило, раз в год — расстройства для того, чтобы проконсультироваться насчет работы систем жизнеобеспечения.

Однако сейчас его привело к врачу отнюдь не расстройство. Скорее, наоборот. После гибели отца он вообще перестал ощущать какой-либо дискомфорт в организме. Ни головных болей, ни обычной ломоты в суставах, ни тяжести в животе, ни тахикардии… Ничего. Даже периодически мучавшая его бессонница пропала куда-то. Это было абсолютно необъяснимо. Отсутствие причин для беспокойства порой беспокоит куда больше, чем их наличие. Пытаясь прояснить для себя эту аномалию, неделю назад он пришел к Петрову и прикинулся ужасно больным, крича о панкреатите, циррозе печени и раке легких одновременно. Потемкин от всей души симулировал, вздрагивая и стеная при пальпации. Петров не устоял перед этим спектаклем: биохимия крови, моча, УЗИ, функция внешнего дыхания, кардиограмма, рентген и т. п. — были Кириллу обеспечены. Теперь, перед отъездом туда, где образ жизни вряд ли будет спортивным, он решил узнать результаты.

На четвертом этаже было пусто — видимо, профильная публика, обслуживающаяся в «Мединцентре», уже расползлась по отпускам. Кирилл нашел нужную дверь, постучал в нее и, открыв, заглянул в кабинет.

— Можно, Владимир Николаевич?

Петров — энергичный мужик средних лет с румяным лицом и белой, как и положено настоящему, побывавшему в Африке доктору Айболиту, бородой — сидел за столом и что-то увлеченно писал.

— А! Молодец, что зашел. А то я уж собирался тебе звонить. Проходи, присаживайся. Разговор есть.

«Только не это. — От предположения у Потемкина подкосились ноги. — Сейчас скажет, что анализы хреновые, и запретит пить и курить. Ну почему именно сейчас!»

— Что такое, Владимир Николаевич? — робко спросил Кирилл, в глубине души надеясь, что его догадка ложная.

— Слушай, братец, ты там с анализами не мухлюешь, часом?

— В каком смысле?

— Ну как «в каком?». В смысле ты свои анализы-то сдаешь? Особенно мочу имею в виду, кровь-то у нас здесь берут.

Такого поворота Потемкин никак не ожидал. Дверь открылась, и в кабинет вошла медсестра из регистратуры. Она молча положила на стол Петрову пухлую потемкинскую амбулаторную карту и удалилась.

— Я вас не понимаю, Владимир Николаевич, — обиделся Кирилл. — Здесь же не медкомиссия военкомата и не ВТЭК. Зачем мне за свои же деньги самого себя обманывать?

Повисла пауза. Петров испытующе смотрел Кириллу прямо в глаза. Тяжело вздохнув, Потемкин осторожно поинтересовался:

— А что, все так плохо?

— Да нет, все как раз хорошо. Даже слишком хорошо. Неестественно хорошо! Это-то меня и смущает. Вот, смотри: — Петров открыл карту на том развороте, куда были приклеены листочки с результатами анализов. — Получается, у тебя организм тринадцатилетнего подростка. Причем не асфальтового мальчика, а какого-нибудь деревенского пастушка, который не знает, как выглядит двигатель внутреннего сгорания. А ведь ты взрослый мужик, всю жизнь в Москве живешь. Спортом никаким не занимаешься. Куришь, как паровоз, бухаешь. Небось, еще кокаин нюхаешь. Как такое может быть?

— Ну, насчет кокаина, это… как бы… — нерешительно возразил Потемкин.

— Да ладно! Знаю я вас, бекбедеров, как облупленных. — Петров махнул рукой и ткнул в карту: — Не верю я вот этому всему.

— Я вам клянусь, что сам анализы сдавал. Может, в лаборатории перепутали?

— Это вряд ли. Там система четкая. Хотя чем черт не шутит — и на старуху бывает проруха. — Петров задумался. — Сделаем вот что. Ты хотя бы мочу сдай опять, тогда видно будет. Отдыхать-то собираешься?

— Да вот, послезавтра вылетаю.

— Куда, если не секрет?

— На Сейшелы.

— Ол инклюзив?

— Типа того.

— Ясно, — вздохнул Петров. — Гептрал возьми с собой, пей по две таблетки три раза в день. И креон еще, двадцать пять тысяч, по две капсулы во время еды. Все, иди.

Петров выписал квиток-направление на анализ мочи и пожелал своему пациенту доброго здоровья. Потемкин спустился к машине.

— Все в порядке, Кирилл Ханович? — Гаврилов курил на солнышке около «ровера».

— Лучше некуда, — ответил Потемкин. — На работу поехали.

Всю дорогу Кирилл пребывал в раздумьях. История была действительно несколько странная. Никакого морального протеста в связи с недоверием Петрова у Потемкина не было — если бы он сам оказался на месте врача, у него возникли бы точно такие же подозрения. Однако Кирилл всегда старался найти разумное объяснение даже самым невероятным событиям. Поэтому, решив для себя, что в лаборатории «Юнимед» его пробирки перепутали с анализами какого-то парнишки, только что приехавшего с альпийских лугов к папе в австрийское посольство, он успокоился.

Уже в офисе Потемкин столкнулся с обожающим взглядом Евы и успокоился окончательно.

— Добрый день, Кирилл Ханович. Выписка по электронным билетам у вас на столе. Вылет в субботу, в 22.15 из Внуково. Вам что-нибудь принести?

— Кофе, Ева, пожалуйста. И соедините меня с Арсентьевым.

Потемкин зашел в свой кабинет и включил компьютер. Конверт с распечаткой авиабилета лежал у него на столе. Повертев слип в руках, Кирилл отложил его в сторону и принялся за своих баранов. Он вновь открыл вчерашнее письмо от TNY-production и запустил приложенный видеофайл. Громыхнул первый концерт для фортепиано с оркестром Чайковского. На видеоряде сменяли друг друга уверенные лица рабочих в цехах авиазавода, бескрайние колосящиеся поля с радугой над ними, дородные доярки, ломящиеся прилавки магазинов, идиллические малоэтажные поселки, снятые во французском Провансе, бороздящий небо президентский дальнемагистральный Ил-96 с выведенной вязью надписью «Россия» на борту. За кадром проникновенно вещал народный артист СССР Василий Лановой:

...

«Что такое „соль земли“? Это прекрасные люди, чьими руками и умом создаются богатства страны. Каждый из нас на своем посту работает на общее благо и может гордиться результатами своего труда. Посмотрите, как год от года преображается наш край! Мы вместе прошли через трудности и испытания. И вместе с нами несут свою парламентскую вахту посланцы Воронежской земли в Государственной Думе. Партия „Единая Россия“ не любит красивых слов. О ее представителях можно судить по делам. За четыре года приняты важнейшие законы, которые позволили защитить детство, позаботиться о старости, заложить надежную базу для рывка в будущее. Мы можем доверять этим людям, которые во всех своих поступках руководствуются интересами народа.

Защита! Забота! Закон!

«Единая Россия»!»

Вошла Ева с чашкой кофе. Потемкин вылил в него сливки из круглой капсулы, положил коричневый тростниковый сахар и размешал. Отхлебнув, он встал из-за стола, прошелся взад-вперед по кабинету, потом сел и настрочил ответное послание:

...

Витя!

По озвучке все зачотно. Павка Корчагин не подкачал.

Картинку надо доработать.

Во-первых, начальным кадром надо поставить архивную пленку с Ваном Клиберном на конкурсе им. Чайковского 1958 г. Он ведь там этот концерт играл, кажется? Будет подчеркивать преемственность поколений и державность. Пусть потом какая-нибудь ЛДПР потребует в Центризбиркоме запретить этот ролик, т. к. иностранцы по закону не могут фигурировать в предвыборной агитации. Сделаем из этого шоу и привлечем дополнительное внимание.

Во-вторых, где пенсионеры? Где, блять, счастливые ветераны? Ты че, красавец, это ж электорат! И где дети, у которых радости полные штаны? Где многодетные мамы? У нас же демографический взрыв, ебтыть! И про военных ты забыл, красивых и здоровенных.

Короче, добавить Клиберна (можно с треском под ретро), ветерана в новой квартире, бабу в роддоме, вручающую малыша счастливому супругу, и двух офицеров, которые как бы идут мимо друг друга по улице и отдают честь. Один в парадной форме, другой — в полевой.

Кстати, имей в виду, что выборы у нас в декабре, поэтому не надо всю картинку шарашить летним фоном. Перемежай ее осенними и зимними видами — сам подумай, где они будут к месту.

Все.

С коммунистическим приветом,Потемкин

«Надо бы это впарить федеральной „Единой России“. Только текст чуть-чуть доработать», — подумал Кирилл, отправляя письмо. И тут увидел, что ему на почту пришло новое, которое он с нетерпением ожидал. В теме его значилось: Eden arrival. Потемкин опять открыл ссылку, ввел логин и пароль. В окне значилось: