Мир померк, где-то в отдалении раздался задумчивый и очень знакомый голос:

— Я ж говорил, кармой зачтется…


Пришла в себя я резко, от дикой вони. Кровь, потроха (точно как в деревне у бабки, когда курам по осени головы рубили), жженая кость и еще что-то невообразимо противное составляли аромат, шибающий в нос почище нашатыря. Было темно. Лишь чадящий свет пары догорающих факелов размазывал мрак до насыщенно-серого. Справа отчетливо тянуло сыростью. Слева и впереди едва различались предметы, идентификации не поддающиеся. Я улавливала лишь контуры неровного громадного шара и пары сооружений (ящики? бетонные блоки? саркофаги?) с прямыми линиями, поверх которых валялись какие-то длинные мешки.

Во всем организме ощущалась удивительная… нет, блин, не легкость. Тяжесть и онемение! Как в отлежанной за ночь руке. Только я вся была рукой. Мысленно прикинула — двигаться вроде как могу, но с трудом. Тело воспринималось странно, словно засунули меня в грубый скафандр, а перемещаться в нем не научили. Попытавшись пошевелиться, я лишь едва заметно дернулась и зашипела сквозь зубы от возмущения.

Спустя несколько секунд послышался мужской хриплый голос слева, со стороны «ящиков и мешков»:

— Ким, лапуля, ты никак жива?

В ответ хрипуну никто не отозвался. Я снова злобно запыхтела, пытаясь заставить тело если не сесть, то хотя бы поднять руку. Вместо этого дернулась, будто ей засадил молотком по колену садист-невропатолог, правая нога. По всему телу волной прошлись колкие, мерзкие мурашки. Я умерила запросы и еще раз попыталась шевельнуть уже не рукой, хотя бы большим пальцем на левой руке. Вместо него сжалась в кулак и стукнула по чему-то твердому правая ладонь. Новая волна мурашек-льдинок протопала сквозь тело. Они поселились не только на коже, но и под ней, в нервах, сухожилиях, даже костях. Боли не было, лишь общее неприятное ощущение, дополняемое осознанием полного бессилия. Я словно оказалась участницей шоу «Почувствуй себя перевернутой черепашкой, сто процентов реалистичности погружения в среду гарантировано».

Снова постаралась пошевелить тем же пальцем левой. На сей раз приливная волна мурашек оказалась скромнее, и нужный палец дрогнул, а потом беспорядочно задергался. Будто мозг и организм никак не могли договориться между собой или последний запутался с расшифровкой поступающих сигналов.

От усилий на лбу выступил пот, но я все пробовала и пробовала, злясь от беспомощности, пока наконец сначала правая, а потом и левая руки поочередно не сжались в кулаки, а затем не разжались.

Сердце бухало в груди, как после забега на пять километров, перед глазами плясали стеклянистые червяки и черные точки, но у меня получилось! Я торжествовала: «Ура, заработало! Сейчас полежу еще немного и займусь ногами!»

Пока боролась с собой, мужчина не унимался. Он, видать, тоже собирался с силами и теперь снова звал:

— Ки-и-им!

Теперь к нему присоединился еще один хрипловатый басок, похожий на первый:

— Ки-и-им?

Пока я соображала, где, что, почему и зачем, сбоку заговорили между собой сразу двое.

— Керт, чего лапуля-то молчит? Неужто язык прикусила?

— А я знаю, Кирт?

— Тут такое творилось, кобылу мне в жены, что как мы себе чего не откусили, а может, и откусили — не разобрать, — прохрипел названный Киртом, почему-то приплетая в речь странные пожелания про лошадок. (Может, он так ругался?) — Голова гудит, словно гуляли в «Веселом путнике», пропивая половину десятинного жалованья. Причем все потратили на горячивку, а не на закусь и девок.

Собеседник ответил ему согласным кашлем. Закашлялся и Кирт. То, что я приняла за длинные мешки на ящиках, подергивалось и трепалось, демонстрируя подобие интеллекта. Точно, там валялись двое мужиков! Один из них, тот самый Кирт, прочистив горло, снова заталдычил, вызывая, как радист, базу:

— Эй, Ким, Кимея, жива? Отзовись, лапуля!

— Парни, не знаю, кого вы зовете, но, по ходу дела, здесь только вы и я. Хотя понятия не имею, где это «здесь» и кто вы, — промямлила я, с трудом ворочая тяжелым, как мокрая тряпка, и непослушным языком.

— Уф, живая! Будь, Ким! — облегченно выдохнул Керт странное пожелание бытия. Это у них вместо «здравствуйте», что ли?

— Ага, будь! Напугала-то ты нас, Ким! А что память отшибло — не беда, отлежишься чуток, полегчает, — раздался радостный басок того самого трепача Кирта, только что вещавшего про выпивку, лошадок и девок.

— Лежи покамест, не вставай, — дельно посоветовал первый, прозываемый Кертом.

— Стало быть, мы с тобой, братец, и Ким — тут. Осталось понять, где Тимас и Симелия с Альтом. Песьего бреха не слышно, кучера тоже не слыхать. Если ее высочество где-то визжит, требуя нас, то чем скорее мы найдемся, тем выше шанс не нарваться на штраф, — опять начал вещать разговорчивый Кирт.

— Может, я головой сильно шибанулся, только последнее, что помню, — как коляска принцессы с обрыва летит. Дальше грохот, боль и темнота, — прокашлял Керт.

Пока они беседовали между собой, я гадала, почему эти деятели упрямо принимают меня за какую-то Ким или Кимею?

— Тогда мы с тобой, Керт, в одном месте головой бились, я тоже про обрыв помню, — озадаченно протянул Кирт. — Ким, лапуля, ты чего последнее помнишь?

— Грозу и ветку дерева, которой меня придавило. Кстати, мужики, меня Катерина, Катя зовут, так что по-любому скорее Кэт, чем Ким, — сварливо буркнула я и попыталась поднести пальцы к вискам.

Синхронно обеими руками разом я шевелить еще не пробовала. Этот подвиг отозвался очередным шествием ледяных колких мурашек, в строй к которым беспорядочно затесались их огненные подружки. Голову прошил такой чудовищный болевой разряд, что, кажется, я отключилась ненадолго или заснула. Разбудили меня шорох, буханье подошв, скрежет по камням, стук и почти синхронные матюги. Странные матюги, через слово поминающие мечты о кобыле в жены, экскременты и половые органы некоего отца и чьей-то матери. Послышался ритмичный стук. Потом сразу стало светлее.

Запылали два факела в лапах — руками эти конечности назвать язык не поворачивался — двух здоровенных шатенов. Плечистых, высоких, похожих друг на друга, как отражения в зеркале. Весьма потрепанные, пыльные, грязные и окровавленные отражения. Впрочем, при всей внешней обшарпанности безобидными мужчины не выглядели и на простецких Ванек из техникума не тянули. Слишком четкой лепки черты лица, губы — не лепехи, брови ровные, да и носы не картошки, а вполне четкие. «О, — сообразила, — эта парочка напоминает итальянцев, очень хорошо питавшихся в детстве «Растишкой», лишенных обычной кудрявости и чернявости».

Едва факел осветил меня, заставив зажмурить глаза, как «двое из ларца» синхронно подались назад и сконфуженно поклонились.

— Ваше высочество Симелия! Будьте! Простите, мы ваш голос с Ким спутали. И платье с прической у вас отчего-то сходны стали, вот и не признали сперва… — торопливо забормотал первый, кажется Кирт. Второй стоял молча.

— Уже сказала, что я не Ким и никак не Симелия, а Катя, — раздраженно огрызнулась я, прикрывая пятерней заслезившиеся от близости факелов глаза.

Рука двигалась как надо. Подбодренная прогрессом, я осторожно оперлась о ложе второй свободной ладонью и попыталась сесть. Медленно и со скрипом, но удалось.

Кстати, на чем таком твердом и холодном я валяюсь? Эдак и почки застудить недолго. Выяснилось, что на серой и очень холодной каменной плите, твердой, понятно, как камень. Как я тут очутилась? Пальцы привычно ринулись взъерошить шапку кудряшек и застряли в толстой косе. Так, стоп… косе? Откуда взялась коса? Перебросив ее через плечо, впилась взглядом, как в змею. Светлая, почти пепельная! Куда делись мои нынешние кудрявые черные волосы? И пальцы… Где мой маникюр со стразами? Тонкие пальчики с ровными розовыми ноготками безо всякого лака нервически затеребили растрепанные блондинистые лохмы. На запястье красовалась татуировка в виде маленькой не то веточки, не то стебелька с мелкими голубенькими цветочками. Я оставила в покое волосы и поднесла запястье с просвечивающими тонкими ве́нками ближе, чтобы разглядеть картинку. Не мои волосы, не мои руки, не моя татушка. Какой вывод? Это вообще не мое тело!

Ничего удивительного, что оно меня слушаться не хочет. Куда я попала? Куда меня этот лысый хр… хороший нечеловек с косой в зачет кармы засунул? Ответов в гудящей голове, если опустить мат, не было. Но я понимала четко одно: все эти «подарочки» от «не Дедушки Мороза» мне категорически не нравились. Только ему, как и сказочному новогоднему старику, все равно не было смысла предъявлять претензии.

Пока я переваривала стрессовые новости, двое крепких молодых мужиков снова шагнули ближе, озадаченно переглянулись и уставились на меня в полном обалдении. Болтун Кирт потер шею сзади, молчун Керт почесал висок. Ага, стало быть, не только молчаливый, еще, возможно, и умный. Дураки, если верить любительскому мнению о жестах, обычно чешут в затылке.

— Лицо принцессы Симелии. А все остальное: голос, волос, знак выпускницы «Кордесса» на руке, тело и одежда — Кимеи, — методом перечисления выдал наконец причину общего замешательства Кирт.