Карен Уайт

Между прошлым и будущим

Глава 1

Элеонор

Впервые я умерла тем самым летом, когда мне исполнилось семнадцать. Я помню, воздух тогда был настолько раскаленный, что можно было почувствовать сладковатый сернистый запах спекшейся на солнце глины — резкий и почти пугающий. Высокие, полностью лишенные листьев стебли зубровки стояли, бессильно свесив метелки. Помню медный привкус крови во рту, когда поднималась над своим искореженным телом, распластавшимся, словно тряпичная кукла, у проселочной дороги. «Отпустите меня», — думала я, паря над землей, невесомая, как перышко. И все же проблески сознания и мысль о божьей каре все еще связывали меня с земной жизнью незримыми нитями, тонкими, словно осенняя паутинка. Еще до того, как я услышала вой сирен и отчаянные крики матери, я уже поняла, что мой полет не будет долгим и в загробном мире я не задержусь.

Повиснув между земным и лучшим миром, я наблюдала, как мать склонилась над телом моей сестры Евы, ноги которой были неестественно вывернуты. Два сотрудника «Скорой помощи» суетились вокруг нее, причем один из них тщетно пытался оттащить от пострадавшей мать. В этот момент второй заметил меня, хотя мое тело и было скрыто густым придорожным кустарником. Он опустился на корточки рядом со мной и попытался нащупать пульс. Надо сказать, я ничего не чувствовала и пассивно наблюдала за всем происходящим, словно смотрела странный кинофильм.

Врач был очень молод, с густыми светлыми волосами на голове и мускулистых руках, блестевшими на солнце и почему-то напоминавшими мне колосья зубровки. Я была так поглощена своим наблюдением за ним, что не заметила, как он начал делать мне искусственное дыхание. По-прежнему никаких ощущений. Теперь я пристально смотрела на сестру и мать, которая даже не удостоила меня ни единым взглядом. Впрочем, ничего иного я от нее и не ожидала.

А еще там был Глен — высокий, стройный и сильный, который в отчаянии и бессилии метался между мной и Евой, и от его стремительных шагов взметались клубы пыли.

Я вдруг услышала, как меня позвали по имени, и на какое-то мгновение подумала, что это, должно быть, пришел отец, чтобы забрать меня с собой, увести от этих двух поломанных девушек, вопящей матери и раскаленного воздуха, наплывавшего горячими плотными волнами. Мухи с жужжанием облепили тоненькую струйку крови, текущую из моего приоткрытого рта, но я не слышала и не чувствовала их прикосновения. Я подумала, что неплохо было бы, если бы кто-то их прихлопнул, и тут мой взгляд неожиданно упал на деревянную церквушку, спрятавшуюся за деревьями. Когда мы с Евой ехали на велосипедах по проселочной дороге, хохоча, словно маленькие девчонки, которыми когда-то были, я не видела там никакого здания, хотя, казалось, его невозможно было не заметить.

Ослепительно-белые стены и высокая колокольня сияли под беспощадными солнечными лучами, словно излучая благодать. Над красной арочной дверью были написаны слова молитвы, ржавая калитка в ограде покачивалась, словно через нее проходили души усопших. Но церкви просто не могло быть там, где она сейчас пряталась, — между гигантскими дубами и ярко-зеленым кустарником. Тем не менее белые стены сверкали на солнце, словно были только вчера покрашены, и деревянные ступеньки, ведущие ко входу — отполированные и вытертые тысячами ног, — казались вполне реальными. На нижней ступеньке сидела крупная женщина с кожей цвета древесного угля и плела корзину из стеблей зубровки. Она на меня не смотрела, но я была уверена, что именно она позвала меня по имени.

«Кто вы?» — хотела спросить ее я, но все, что я могла, — это смотреть, как ее пальцы ловко перебирают стебли травы, рождая причудливый орнамент. Наконец она взяла корзинку, поднялась на ноги и направилась к тому месту, где лежала я. Женщина на мгновение остановилась и посмотрела на меня. Ее тень, словно ангел милосердия, закрыла мое тело, спасая от палящих солнечных лучей. Незнакомка медленно опустилась на колени рядом с врачом и склонилась прямо надо мной. Он, казалось, не заметил ее, когда она наклонилась к моему уху. Ее слова прозвучали очень ясно, и мне показалось, что прохладный ветерок от ее губ коснулся моей щеки, когда она произнесла:

— Глаза закрыты, но не спишь, а попрощавшись, не уходишь.

Страшная боль обрушилась на меня, словно резкий удар кулака, когда меня рвануло к земле и начало втягивать в тело, в котором моя душа обитала уже семнадцать лет. Я сделала глубокий судорожный вдох, и воздух, показавшийся мне ледяным, чуть не разорвал легкие. Открыв глаза, я встретилась взглядом с голубоглазым врачом, вздрогнувшим от неожиданности. Я повернула голову в поисках неизвестной женщины, но она исчезла, как и белоснежная церковь. Лишь все еще стоявший в ушах скрип ржавой калитки и навязчивый запах опаленной солнцем зубровки напоминали о ней.

Мать без умолку выкрикивала имя сестры, а я лежала, уставившись в ясное синее небо, где медленно кружила белая цапля.

«Глаза закрыты, но не спишь, а попрощавшись, не уходишь».

Я не знала, что хотела сказать мне таинственная женщина, произнося эти слова, но подумала лишь, что мне даровали новую жизнь, чтобы я могла осознать их смысл.

Глава 2

Глен терпеливо ждал, пока я не без труда карабкалась на обшарпанное крыльцо нашего дома в Северном Чарльстоне с сумками, набитыми продуктами, зажав при этом в руке сдачу от автобусного билета.

— Что-то ты задержалась, — мягко произнес Глен, подходя ко мне. Грациозные движения и длинные стройные ноги делали его похожим на танцора.

Вот эти самые длинные ноги и спасли жизнь Евы — а возможно, и мою собственную — в тот самый знойный летний день много лет назад. Он быстро сбегал за помощью, а потом, в старших классах и на первых двух курсах колледжа, благодаря этим выдающимся ногам стал звездой на беговой дорожке. Он никогда не принадлежал мне, даже в те времена. С первой минуты, как Ева увидела его потягивающим кока-колу с друзьями из кадетского корпуса «Цитадель» в кафе «Каролина», она забрала его сердце.

Я улыбнулась ему, но улыбка растворилась в полутьме.

— Мистер Бофейн попросил, чтобы я закончила проект до его ухода.

Глен принял из моих рук один из пакетов, его пальцы задержались на моей руке.

Он стоял совсем рядом, я могла вдыхать его запах, видеть влажные завитки темных волос, падающие на воротник рубашки. Он был все еще в галстуке. Интересно, он только что пришел и просто еще не успел зайти в дом или же сидел здесь в ожидании моего появления?

— Как дела, Элеонор? Расскажи все как есть. Мы ведь в последнее время так редко видимся.

Я занервничала и бросила быстрый взгляд на окна.

— Прекрати, — сказала я, знакомое слово прозвучало резко, полоснув ночной воздух, как лезвие бритвы.

Голос Глена был приглушенным, как будто он не хотел, чтобы нас подслушали.

— Я же не делаю ничего предосудительного, Элеонор. Поверь, я никогда не поставлю тебя в неловкое положение.

— Прекрати, — повторила я, отворачиваясь, но все еще чувствуя его прикосновение. Казалось, его пристальный взгляд прожигал мне спину.

В этот момент мать распахнула дверь.

— Мы тут уже чуть с ума не сошли, ожидая тебя. Где тебя носило? Твоя сестра чуть не умерла с голоду, а я, как тебе известно, не могу принимать лекарство на голодный желудок.

Она взяла у меня из рук второй пакет с продуктами, а я украдкой бросила взгляд на Глена, который лишь слегка пожал плечами в знак сочувствия.

Ева сидела в инвалидном кресле на остекленной веранде, где когда-то недолго стоял рояль. Когда мы жили на острове Эдисто, моим любимым занятием было сидеть за роялем рядом с отцом, чувствуя восхитительный запах моря и солнца, исходивший от него. Руки отца были обветренными, с кожей, загрубевшей от морских снастей и сетей для ловли креветок. Тем не менее пальцы его были на удивление изящны и обладали магической силой превращать ноты в полные жизни мелодии поразительной красоты. У него не было никакого музыкального образования, но он научил меня видеть музыку внутренним взором, чувствовать ее сердцем, и черные знаки на нотных листах рождали возвышающие душу звуки. Он покупал учебники, чтобы я могла научиться читать ноты, но его уроки дали мне гораздо больше для постижения красоты музыки. В то время как мать таскала Еву с одного конкурса красоты на другой, отец строил планы моего поступления в Джульярдскую музыкальную школу в Нью-Йорке.

Ева подняла на меня глаза.

— Привет, Элеонор. А мы уже начали думать, что ты вовсе не собираешься возвращаться домой.

Я сбросила жакет и повесила его на спинку стула, оставив ее язвительное замечание без ответа. Ведь я только об этом и думала, когда ехала из центра Чарльстона в древнем «Бьюике Регал» своей старой подруги и коллеги Люси Коакли, а потом тряслась в обшарпанном переполненном автобусе, который швыряло из стороны в сторону.

— Прошу прощения. Пришлось задержаться на работе.

Несмотря на все протесты Люси, я настояла на плате за то, что ей пришлось целых два часа ждать, пока я не закончу работу. Но об этом им тоже вовсе не следует знать.