Когда я заканчиваю свою историю, реакция собеседников варьируется.

«Поразительно». «Бог милостив». «Вот и говори о судьбе». «Так это счастливый шрам».

Я не знаю, кто прав: судьба это, удача или божественный промысел. Но я рада знаете, чему? Когда мама помогала мне расставлять посуду в новой квартире, я проигнорировала совет поставить посуду для запеканки в нижний шкаф, а не в верхний.

— Они слишком тяжелые, — сказала она. — Опасно ставить их высоко. Что, если они упадут?

— Дейзи Ричмонд.

Огромная черная женщина с планшетом-зажимом для бумаг называет мое имя.

Она ведет меня в смотровую, и я колеблюсь у двери. Та же самая комната, где доктор Сандерс четыре года назад сообщил мне плохие новости. Тогда он писал сухим стираемым красным маркером на белой доске, чтобы показать положение опухоли в груди. Объяснил, что удалять ее будет хирург-онколог, рассказал о допустимых пределах, а потом о том, как действует облучение. К тому времени, как он закончил лекцию, доска кровоточила от рисунков, диаграмм и плохого почерка.

Это дурной знак? Может, лучше потребовать другую смотровую?

Я сажусь на тот же неудобный голубой стул около двери и смотрю на чистую белую доску, висящую напротив.

Мобильник вибрирует во внешнем карманчике сумки. Новое сообщение.

Я вытаскиваю телефон.

Кейли: «Уверена, что не хочешь, чтобы я пришла после школы?»

Мне хочется кричать: «Я в порядке. Это всего несколько анализов! Ничего особенного!»

Но я знаю, что Кейли — хорошая подруга. Знаю, что это крошечное проявление сочувствия — ничто по сравнению с тем, что вытворяла бы на ее месте моя мать. Хотя Джек прав, и мне следовало позвонить ей, я рада, что не позвонила. Потому что сколько бы ни повторяла: «Ма, это вся информация, которая у меня есть прямо сейчас», — она бомбардировала бы меня вопросами, на которые у меня не было ответа. А потому впала бы в драматизм и стала рыдать, и немедленно проехала бы полтора часа от Атланты до Афин, чтобы тревожиться рядом со мной целый день, и спрашивала бы каждые пять минут, как я себя чувствую. Иногда приятнее быть одной.

«Уверена», — отправляю я ответное сообщение. И едва нажимаю «отправить», как дверь в смотровую открывается и вплывает доктор Сандерс.

— Дейзи! — тепло восклицает он, и мне мгновенно становится легче. Если бы для докторов тоже существовала бы оценка Загата [Американская система ресторанного рейтинга сродни европейским звездам Мишлен.], доктор Сандерс получил бы пять звезд за отношение к больным. Хотя он звонил мне с результатом каждого анализа, я не видела его с тех пор, как закончила облучение три года назад. Это медсестры брали кровь и зажимали мою грудь между холодными металлическими пластинами. И как ни странно, я поняла, что скучала по нему. Пока он обхватывает мою руку уютной медвежьей лапой, я быстро оцениваю несоответствия между моим воспоминанием о нем и им самим во плоти. Немного меньше волос на макушке. Немного больше жира на талии. Но брови совершенно такие, как я помню: густые и лохматые, как два черно-белых меховых червяка, лежащих над бифокальными очками в проволочной оправе.

— Не могли держаться подальше от этого места?

Он кладет папку на стойку рядом с моим стулом и начинает ее листать.

— В последний раз я так здорово повеселилась, что захотела все повторить.

Он хмыкает, смотрит на мою карточку и складывает ладони вместе.

— Хорошо, как я сказал вам по телефону, биопсия маленькой опухоли, которую нашли на маммограмме, оказалась положительной. Но ваши опухолевые маркеры и печеночные энзимы повышены немного более, чем я хотел бы видеть для такой маленькой массы, так что давайте сделаем позитронно-эмиссионную компьютерную томографию и МРТ, чтобы убедиться, что опухоль не дала метастазов. Вы сегодня ничего не ели и не пили, верно?

Я подтверждаю, что следовала полученным инструкциям, и поскольку никогда не умела ждать, спрашиваю:

— Мне придется снова делать химию?

Он кладет руку мне на плечо.

— Давайте сначала поймем, с чем имеем дело, прежде чем обсуждать лечение.

— О, я видела сюжет о том, что делают в Канаде. Новый метод, проводят облучение не за полгода, а за месяц, разве я не хороший кандидат на что-то подобное?

— Все еще бродите по Интернету в поисках медицинских советов? Понимаю.

Он кривит губы. Рука его по-прежнему лежит на моем плече, и он ободряюще похлопывает меня.

— Не будем торопиться, Дейзи. Не стоит спешить. Есть еще вопросы?

Всего-навсего миллион. Я кусаю губы и мотаю головой.

— Прекрасно, — кивает он. — Рейчел и Лативия о вас позаботятся.

Он последний раз касается моего плеча.

— Увидимся в понедельник.

Больше всего я боюсь МРТ, поэтому рада, что первой делаем именно ее. Все сорок пять минут, которые я лежу в капсуле и пытаюсь притвориться, что могу сесть и уйти в любое время, когда захочу, я не открываю глаз. Когда магниты звякают над головой, я пытаюсь отсечь звуки, перебирая в голове списки с неотложными делами.

Цена ремонта пола.

ЗВЯК!

Вынуть лосося из морозилки к воскресному обеду.

ЗВЯК!

Постирать простыни и полотенца.

ЗВЯК!

Купить герметик.

ЗВЯК! ЗВЯК! ЗВЯК!

Я стискиваю зубы. Вчера я не успела купить герметик. Когда позвонила на фермерский рынок насчет капусты, мне сказали, что есть несколько головок и что мне не придется ждать до субботы, чтобы их купить. Так что после последней лекции я поехала в Монро и к тому времени, когда вернулась в Афины, пришлось сразу ехать домой выпустить Бенни погулять и приготовить обед.

После МРТ крохотная смотровая кажется огромной пещерой, и я не возражаю против двухчасового ожидания между анализами. Я использую это время, чтобы просмотреть мои карточки по гендерным исследованиям.

Наконец в комнате появляется медсестра со шприцем и просит меня закатать рукав свитера.

— Это сахарный раствор для позитронно-эмиссионной компьютерной томографии, — объясняет она. Я киваю. Потому что помню по прошлому разу.

— Это поможет увидеть, где могут находиться раковые клетки.

Я иду за ней в еще одну комнату и второй раз за день ложусь в аппарат, который открыт гораздо больше и поэтому пугает куда меньше, чем первый.

Наступает конец долгого дня, и я свободна. У стойки в приемной я договариваюсь о посещении в понедельник.

— Четыре тридцать дня подойдет? До этого у него ни единого окна.

Я выхожу на свежий воздух. Солнце садится за сосны, окружающие парковку и отбрасывающие на тротуар длинные тени. Я позволяю глазам привыкнуть к сумеркам, прежде чем идти к машине. Чтобы случайно не наступить на стык.

Когда я тем же вечером вхожу в спальню после выпуска новостей и задолго до возвращения Джека, чемодан, ждущий нашей однодневной поездки, все еще стоит на полу около комода. Половина Джека по-прежнему пуста. Я подавляю порыв заполнить ее и ложусь в постель. Устала.

Глава 3

В субботу утром дыхание паром вырывается изо рта, когда я выбегаю из дверей, чтобы забрать газету, небрежно брошенную на заиндевевшую траву. Зима словно решила, что не собирается уходить, и локтем оттолкнула с дороги кратковременную передышку весны. Я дрожу в своих хлопчатых пижамных брюках и лонгсливе и спешу поскорее войти в дом, хотя из-за неплотно прилегающих окон там ненамного теплее.

Я устраиваюсь на диване и закутываюсь в вязаный мохеровый плед, купленный в уцененном магазине. Кладу ноги в шлепанцах на журнальный столик, так что ножки на правом конце касаются пола. По всей длине кабинета тянется заметная неровность, и журнальный столик похож на качели: когда ножки с одной стороны стоят на полу, с другой — висят в воздухе. Когда мы впервые осматривали дом, Джек волновался, что пол покоробился из-за утечки воды. Но риелтор заверил нас, что подобные вещи часто встречаются в таких старых домах и что это фундамент дал такую осадку.

Я вытаскиваю газету из пластиковой обертки и просматриваю первую страницу. Джек посмеялся надо мной, узнав, что я заказала доставку афинской «Бэннер Геральд» вскоре после того, как мы переехали.

— Разве не знаешь, что все эти статьи можно найти в Интернете? Бесплатно.

Я попыталась объяснить, что свернуться на диване с компьютером — совсем не то, это не производит такого успокаивающего эффекта. Что я наслаждаюсь серыми мазками типографской краски на пальцах. Что слегка кислотный, слегка застарелый запах страниц напоминает об уик-эндах моего детства, когда я часами обводила персонажей комиксов карандашом на блокнотной бумаге, пока мама читала Дейва Барри [Американский публицист, ведущий юмористической колонки в газете «Майами Геральд».] и хохотала. Если ей действительно было очень смешно, она вырезала статью острыми ножницами и прикрепляла к холодильнику магнитом, где она и оставалась, пока бумага не желтела, а края сворачивались. Джек этого не понимал. И просто покачал головой на мое новое приобретение.

— Только ты на такое способна.

— Я тут, и у нас сорок пять минут на то, чтобы собраться и уехать, — объявляет Джек с порога между гостиной и кухней.

— Есть, капитан, — рассеянно отвечаю я, не отрывая глаз от газетных строк. Бенни подпрыгивает на подушке рядом со мной, и я чешу его за ушами. Для Джека сорок пять минут вовсе не означают сорок пять минут, так что мне вовсе нет необходимости покидать удобную вмятину, в которой я устроилась.