Поднявшись по южной стороне ледника, он остановился на вершине и воздел жилистые руки к небу. Рваные рукава сползли вниз, оставив руки беззащитными перед укусами морозного воздуха.

— Новая земля! — провозгласил шаман, и его голос разнесся гулким эхом.

Мрачный лес молчал, лишь ветер завывал среди голых камней, молочно-белого льда и обсидианово-черных пятен дремучей чащи.

Ана прижала к себе ребенка, пытаясь услышать шум и рычание зверей. У нее был самый острый слух среди рода Аскуриев.

Пока все было спокойно, но они придут. Они, должно быть, уже заворочались во мраке, потягиваясь, принюхиваясь, предвкушая.

— Есть что-нибудь? — спросил подошедший Эсгир.

Ана покачала головой.

— Бальдр, — тихонько, так, чтобы не услышал Фэр, произнесла она.

— Для мальчика?

Женщина кивнула, и Эсгир улыбнулся полубеззубым ртом. Зубов он лишился в битве с родом Гнетов.

— Да. Бальдр. Он не спит?

Ана сняла колыбель с плеча, показывая мужчине свернувшегося внутри ребенка. Два темных глаза смотрели из переплетения соломы и кожаных полос — спокойных, неподвижных, серьезных.

Эсгир снова ухмыльнулся и осторожно коснулся щеки младенца.

— Всегда бдителен. Никогда не спит.

Ана забрала ребенка и снова пристроила его у себя за спиной.

— А какой прок от сна?

Эсгир собирался ответить, раздраженный тем, что у него отобрали сына, но их прервал Ёрунд, прошедший мимо с топором.

— Идем выше, на холмы, — бросил он, жестом призывая остальных следовать за собой. Взгляд вождя на секунду задержался на Ане. — Скоро стемнеет.

И они, забрав все свои пожитки, снова отправились в путь в поисках места для привала, таща за собой лодки, сани, кожаные мешки и связки копий. Пожитки грохотали по поросшим мхом камням.

А над их головами раскинулось белое небо, безжалостное и пустое, как морская бездна.

Люди никак не стали называть свое поселение, ведь оно было временным, недолговечным, как и все остальное, но просто деревней, очагом, огнем, эттом. Ёрунд руководил абсолютно всем. Появился частокол, на который сначала пошло дерево с принесенных лодок, а потом стволы деревьев, срубленных в лесу. Они заколачивали сваи, копали замерзшую землю. Женщины работали наравне с мужчинами: таскали, вязали, рубили. К закату все были мокры от пота.

Огонь разожгли в первую ночь. Пламя с ревом взвилось на высоту мачты ялика, отбрасывая кроваво-красные тени на снег и растапливая его. Все до единого воины стояли на страже. Никто не спал. Настороженные мужчины держали топоры.

Ёрунд был самым высоким среди соплеменников. С его плеч затвердевшими складками свисал тяжелый серый плащ, промерзшая борода торчала из-под низко надвинутого капюшона. Ана наблюдала за ним, сидя у костра и баюкая маленького Бальдра. Эсгира не было видно. Вероятно, он стоял в дальнем конце лагеря. Где-то поблизости в тенях бормотал страдающий Фэр, попавший в сети своих видений.

Когда взошла луна, от опушки леса протянулись длинные тени. Воздух быстро остывал, леденя покрытую потом кожу. На небе высыпали звезды, яркие, как самоцветы, что украшают пояса богов.

Ана, как всегда, услышала зверей первой — их низкое гортанное рычание. Пока они были далеко, в глубине леса. Звуки эхом отдавались в сгущавшихся сумерках, заставляя волоски на теле вставать дыбом.

Бальдр беспокойно заворочался на руках у матери. Темные глаза младенца блестели в отсветах пламени, широко раскрытые, но лишенные страха. Ребенок слушал.

Ана улыбнулась сыну.

— Это волки, Бальдр, — выдохнула она, вытирая капельку молока с плотно сжатых губ младенца.

К этому моменту зверей услышали и остальные. Люди вокруг костра напряглись. Их силуэты с длинными копьями чернели на фоне наполовину законченного частокола. Они всматривались в темноту ночи. Клинки с рунами, процарапанными Фэром, покинули кожаные ножны.

Ана качала ребенка, хотя он в этом и не нуждался.

— Волки, — шепотом повторила она.

Младенец не смотрел на нее, он изогнул шею, пытаясь понять, откуда исходит звук.

— Больше огня, — скомандовал Ёрунд твердым голосом.

В костер полетели свежие поленья, с треском занялось пламя, посылая кружащиеся фонтаны искр в холодную ночь.

Бальдру не понравился свет, он стал тереть глаза, возя по румяному лицу маленькими кулачками. Но звук — мурлыкающий, влажный, горячий рык множества волчьих глоток — заставлял его вслушиваться.

Ана наблюдала за ним и улыбалась.

Это был добрый знак. Признак отмеченного богами, сильного сердца.

— Слушай их, — сказала она, — слушай. Они убьют тебя, если найдут. Разорвут на части, если смогут поймать до того, как ты наберешься сил. Будут охотиться на тебя, загонять в угол.

Она повернула сына к себе.

— Но если ты выживешь, Бальдр Аскурий, если выживешь… — Ана смотрела на сына с голодной, отчаянной любовью, — то будешь охотиться на них сам.

Это был тяжелый первый год. Йохана умерла в родах, а Беорта разорвали звери, когда он на охоте отделился от Ёрунда и товарищей. Затем настало Пламенное Лето, и моря вскипели, мечась, как в лихорадке. На Большой остров обрушилась оспа, и еще десятеро отправились в подземный мир. На лицах умерших застыло выражение ужаса. Умереть с топором в руке никто не боялся, но кончина на ложе болезни считалась бесславной.

Бальдр выжил. Он быстро рос на молоке, а затем и мясе, становясь сильнее с каждым месяцем. Эсгир давал ему кровь убитого конунгура, и ребенок с жадностью хватал куски мяса, слизывал тягучую жидкость.

Ана видела, как он впервые встал и нетвердо пошел на кривых ножках. Это случилось в конце лета. Как он учился держать топор, когда долгая зима снова сковала землю своими объятиями. Она слышала, как мальчик сказал первое слово — «топор» — и второе — «отец». Она наблюдала, как Ёрунд учил ребенка рыбачить, выслеживать добычу, обращаться с клинком, а Фэр посвящал в свои тайны. Выражение лица Бальдра никогда не менялось. Темные глаза внимательно следили за учителями. Он впитывал знания, всегда серьезный, невозмутимый. Когда другие кричали от страха и ярости во время охоты, он не издавал ни звука, скрытный, словно тень.

Мальчик тихонько садился на корточки у ног Фэра и внимательно слушал старые сказания о судьбах героев и деяниях древности, которые шаман бормотал в неровном свете огня. Он смотрел на кости, висящие на шнурках, и тянул к ним руки, как будто желал забрать их себе.

— У него дар? — спросила как-то Ана у Фэра, когда увидела, как Бальдр сосредоточенно и целеустремленно выцарапывает контуры рун на земле.

Шаман странно ухмыльнулся, от чего кольца в его носу зазвенели.

— Он охотник. Сильный.

Ответ устроил мать. Она завернулась в плащ, чувствуя холод, возвещающий о скором приходе зимы.

Сжимать в руках копье и бежать рядом с товарищами, есть мясо и пить молоко, чтобы стать воином Влка, лучше, чем возиться с рунами и костяшками.

Бальдр был тихим и мирным ребенком, но ему предстояло взращивать в себе злобу, ибо Фенрис не давал приюта спокойным душам.

Она наблюдала за ним и ждала прихода пламени. Она знала, что это произойдет, потому что так должно быть, но не ведала, когда.

Прошло еще четыре Великих Года. Родились новые люди, еще больше умерло. В одну из ночей волки забрали Эсгира. Так случалось, когда охотники становились излишне самоуверенны или слишком невезучи, и Ане пришлось хранить очаг в одиночестве. Этт нельзя было назвать процветающим. Ветер завывал на плоскогорьях, качая деревья, и заставлял дрожать шатры из шкур животных. Видения Фэра спасли их от разламывающейся земли, но не смогли обеспечить счастливую жизнь. Им приходилось бороться за пропитание, которое давала твердая как сталь земля, охотиться на окраинах леса, уводить добычу из-под носа у крупных хищников.

Бальдр занял место отца в охотничьей стае и унаследовал его топор. Фэр поставил ему отметку охотника на плечо. Мальчик не издал ни звука, когда игла с чернилами наносила на его кожу изображение фьольнира — козодоя.

Он отправился на охоту вместе со всеми — тридцатью членами рода Аскуриев, укутанными в меха, вооруженными копьями и секирами. Бальдр был единственным, у кого не росла борода. Его лицо было гладким, как скорлупа лесного ореха. Он был темноволосым и красивым.

Люди двигались цепочкой, направляясь вверх по течению почти замерзшей реки в изрезанные расселинами земли к западу от громадного ледника. Долгим летом вода текла свободно, но теперь замедляла бег из-за ледяного покрывала, что спускалось все ниже с горных вершин. Сжимавшие рукоять топора пальцы Бальдра сводило от холода, а дыхание повисало в воздухе облачками пара.

По мере того как охотники по извилистым тропинкам забирались выше, воздух становился все более разреженным. Деревья здесь были древними по стандартам вечно меняющегося мира. Они простояли уже, наверное, дюжину Великих Лет, и их кора была темна и узловата, как старая веревка.

Ёрунд остановился, пригнулся к земле и втянул ноздрями воздух. Все остальные молча ждали. Жесткая борода вождя мела землю. Наконец он неловко поднялся на ноги. Наблюдающий за ним Бальдр подумал, сколько еще времени пройдет, пока кто-то из более молодых воинов не попробует бросить ему вызов.