Кристина Лорен
Совершенство
Благодарности
Дремота дух сковала мой.
Тревоги больше нет;
Казалось, что поток земной
Ее не смоет след…
Из произведения сэра Уильяма Вордсворта «Дремота сковала дух мой» [Перевод Валентина Савина.]
Кажется, эта книга так долго пряталась в самых дальних уголках наших сердец, и вот теперь она явилась миру! (Мы надеемся, что ведет она себя прилично и не грызет крекеры в вашей постели).
Наш агент Холли Рут все время была рядом в этом долгом путешествии, и все мы втроем исполнили смешной танец счастья, увидев, как результат нашего любимого труда в первый раз вышел из печати. Наш редактор Зарин Джефри хотела заполучить эту историю уже давно — задолго до того, как наши другие книги увидели свет, и мы подготовили специальный постамент в Стране чудес Кристины Лорен для обожаемых Колина и Люси тоже довольно давно, и каждая редакторская правка делала их только сильнее. Наша признательность Лиззи Бромли за потрясающую обложку. Каждый раз при виде ее у нас захватывает дыхание. Мы благодарим всех в Simon & Schuster Books for Young Readers — и особенно Кэти Хершбергер, Крисси. Но и Джулию Магир, которые с таким энтузиазмом приняли нас.
Наши рецензенты видели эту книгу столько раз, что, кажется, даже запутались в том, какая же версия последняя. А мы любим вас бесконечно: Элисон Черри, Марта Хенли, Эрин Биллингс Сервис и Энн Джеймисон. Особая благодарность критическому взгляду Майры Макинтайр, Гретхен Копманис и Тони Ирвинг. Спасибо, Лорен Суэро, за то, что оказалась таким невероятным помощником, и Натан Брэнсфорд, за то, что снабдил писательский мир четкой дорожной картой и набором инструментов, и всегда наша благодарность Тахире Мафи за уверение в том, что нам нужно лишь немного больше времени. Мы тебя обожаем.
Спасибо Джону Донелло для подсказки и дружбу, за бесконечные подтрунивания и, конечно, за внезапную идею, которая стала книгой.
И, в конечном итоге, благодарим наших мужей и детей за то, что поддерживали наш энтузиазм, начиная с того, как мы написали первое слово этого романа, до этого самого момента.
Ло, до начала «Башни ужасов» осталось 13 минут.
Крис, тогда давай уже заканчивать здесь, и отправляемся.
Sublime (пер. с англ.)
1. (прилагательное) Прозрачный, совершенный, абсолютный.
2. (глагол) Переход вещества из твердого состояния сразу в газообразное.
Глава 1
Она
Очнувшись, она обнаруживает, что лежит в неестественной позе: руки и ноги вывернуты под странным углом. И как она могла спать вот так, одна, на тропинке, и вокруг только листья, трава, облака. Не с неба же она упала.
Она садится, вся в пыли, все еще ничего не понимая. Позади нее узкая тропка исчезает за поворотом — заступившие ее деревья переливаются яркими красками осени. Перед ней озеро. Оно синее и совершенно спокойное; ровную гладь нарушает лишь легкая рябь на отмелях у берега. Повинуясь внутреннему импульсу, она подползает к озеру и заглядывает в воду, и ощущает укол инстинктивной жалости к девушке, что с потерянным видом глядит на нее в ответ.
И только поднявшись, она замечает нависающие над парком здания. Серые каменные громады, они высятся над пламенеющими верхушками деревьев, в упор уставившись на нее и на то место, где она упала. У нее такое ощущение, будто вид у зданий одновременно приветливый и угрожающий, словно она пребывает еще в том пограничном состоянии между сном и явью, когда сны могут сосуществовать с реальностью.
Но она не боится. Вместо этого она ощущает вспышку радостного волнения. Как спринтер при выстреле стартового пистолета.
Вперед.
Скользнув по тропинке, она выходит на утоптанную дорожку которая внезапно упирается в тротуар. Она не помнит, чтобы одевала это платье — легкий шелк с неярким цветочным принтом плещется вокруг колен. Она смотрит на свои ноги, такие незнакомые в новых жестких сандалиях. Ей самой не холодно, но на проходящих мимо школьниках шерстяная серосиняя форма. Индивидуальность проявляется только в деталях: сапоги, сережки, или — вспышкой — ярко-алый шарф. Но мало кто обращает внимание на хрупкую девушку ссутулившуюся на ветру.
Ей знаком сырой запах земли, и звуки — как каменные дома подхватывают во дворах эхо и удерживают его, замедляя время, затягивая разговоры. И по тому, как неистовствует вокруг нее ветер — плюс ее первое бесценное воспоминание о деревьях вокруг озера, — девушке становится ясно: сейчас осень.
Но выглядит все совершенно иначе, чем вчера. И вчера была весна.
Впереди нависает арка; поверху идут медные, покрытые сине-зеленой патиной — будто вырезанные из неба над головой — литеры:
ПОДГОТОВИТЕЛЬНАЯ ШКОЛА СВ. ОСАННЫ СО СМЕШАННЫМ ОБУЧЕНИЕМ
КЛАССЫ К-12
ОСН. 1814
Ниже раскачивается на ветру широкая железная табличка:
...А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему жерновный камень на шею и бросили его в море.
Марк 9:42
Территория школы больше, чем она ожидала, но каким-то образом она знает, куда смотреть — направо, не налево — туда, где группкой теснятся кирпичные строения поменьше и, немного дальше — деревянный домик. Она ускоряет шаг, охваченная возбуждением иного рода — словно входишь в дом, где тепло, уже зная, что будет на обед. Предвкушение чего-то знакомого. Вот только она понятия не имеет, где находится.
Или кем является.
Из четырех главных корпусов она выбирает тот, что слева, у самого края рощи. На ступеньках полно старшеклассников, но никто не помогает ей справиться с дверью, которая, кажется, вознамерилась собственным весом выдавить ее наружу. Дверная ручка у нее в руке наливается свинцом; кожа на пальцах, сжавших ручку, будто мерцает.
— Дверь закрой! — кричит кто-то. — Холодно!
Девушка ныряет в холл, забыв на время о светящихся пальцах. Внутри тепло. Воздух знакомо пахнет беконом и кофе. Она мнется у двери, но никто на нее не смотрит. Будто она — всего лишь еще одна школьница, частица толпы; в оживленной столовой, ни на секунду не замирая, кипит жизнь, и в вихре движения совершенно неподвижно стоит она. Она явно не невидимка — в окне справа она видит свое отражение, но кто знает, так ли это.
Наконец, пробравшись сквозь лабиринт из столов и стульев, она подходит к пожилой женщине, которая держит в руках какие-то бумажки — та стоит в дверях, ведущих на кухню. Отточенными движениями женщина отмечает галочками пункты у себя в списке — ручка так и порхает у нее в пальцах. Каждая новая галочка в точности такая же, как и все остальные. Пока девушка ждет, чтобы женщина обратила на нее внимание, на кончике языка вертится один-единственный вопрос.
Девушке страшно заговорить. Она не знает даже, кто она такая, не говоря уж о том, как задать вопрос, чтобы получить ответ, который ей так нужен. Покосившись вниз, она замечает, что кожа у нее слегка мерцает под желтоватым светом ламп, и впервые ей приходит в голову, что она выглядит не совсем… нормально. Вдруг, стоит ей раскрыть рот, она превратится в стаю ворон? Вдруг вместе с прошлым она вообще потеряла дар речи?
Соберись.
— Простите, — говорит она, а потом еще раз, погромче.
Женщина поднимает взгляд, явно удивленная тем, что видит перед собой — так близко — незнакомого человека. К ее замешательству явно примешиваются смущение и неловкость, когда она замечает испачканное землей платье, листья в волосах. Она пристально вглядывается в лицо девушки, будто ждет, что в памяти вот-вот всплывет имя.
— Вы?.. Чем я могу вам помочь?
Девушке хочется спросить: «Вы меня знаете?» Но вместо этого она задает другой вопрос:
— Какой сегодня день?
Женщина сдвигает брови, пристально разглядывая девушку. Это явно неправильный вопрос, но она все же отвечает:
— Вторник.
— Но какой именно вторник?
— Вторник, четвертое октября. — Женщина показывает на висящий за ее спиной календарь.
И только в этот момент девушка понимает, что дата ей ничем не поможет, потому что, хотя эти цифры и звучат как-то незнакомо и неправильно, она понятия не имеет, какой сейчас год. Она делает шаг назад, бормоча благодарности, и возвращается к своему месту у стенки. Она чувствует, будто привязана к этому зданию, будто именно здесь ее должны найти.
— Это ты, — скажет кто-то. — Ты вернулась. Вернулась.
* * *
Но никто этого не говорит. На протяжении следующего часа столовая постепенно пустеет; только за круглым столиком в углу хихикает компания девушек-подростков. Теперь ей уже совершенно ясно, что с ней что-то не так: они ни разу не смотрят в ее сторону. Потому что даже ее редкие, обрывочные воспоминания подсказывают, как быстро подростки обращают внимание на того, кто чем-то от них отличается.
Из кухни появляется парень, на ходу завязывая на шее тесемки красного фартука. Буйные темные кудри падают ему на глаза, и он встряхивает головой, чтобы убрать их.
И в этот момент ее безмолвное сердце сжимается в пустой клетке груди. И она вдруг понимает, что до сих пор не чувствовала ни голода, ни холода, что это — ее первое физическое ощущение с тех пор, как она очнулась под небом, полным кружащихся листьев.
