Ксения Медведевич
Сторож брату своему
Автор выражает признательность историку М. В. Нечитайлову за консультации и неоценимую помощь в работе над книгой
Книга первая
Сторож брату своему
Ветер нехорошо свистел. Поднимая глаза к куполу над головой, Джарир умом понимал — свистит в трещинах камня. И между колоннами. Джунгар смотрел на рябящую под солнцем воду прудика и ежился, несмотря на жару. Его тумен перекрыл дорогу у питьевого водоема на пути паломников. Враг не мог не пройти мимо пруда под каменной беседкой: люди и животные захотят пить. Для людей — пруд. Для лошадей и верблюдов — поилка. Высокий журавль колодца черной полосой рассекал желто-красное небо.
Небольшой водоем боролся за жизнь, но солнце пекло. Беспощадно. Квадратный пруд за каменной оградкой медленно умирал под отвесными лучами. Купол на тоненьких ножках давал тень — но мало. Сквозь трещины сеялся песок. Песок горстями швырял ветер, порывами бьющий из пустыни. Лицо обдавало сухим невозможным жаром.
— Как они проходят через пески? — пробормотал за плечом Толуй, — Разведчики сказали, что их больше пяти тысяч копий. Как они проходят через пустыню?..
Джарир скрипнул песком на зубах. Хороший вопрос. Отряды замотанных в зеленое сектантов выныривали из песков Дехны как призраки — и рвали окрестности Куфы. А месяц назад им открыли ворота города, и ублюдки разграбили Куфу начисто. Болтали, что город сдали местные купцы-работорговцы — за выгодную сделку с нападающими. Половина пленных пойдет на рынки Басры, половину уведут карматы — так они себя называли, эти разбойники из пустыни. Наместник Васита, получив новости, приказал Джариру выдвигаться — перехватить карматов на марше и отбить людей.
— Как они собирались через Дехну пленных гнать — тоже интересно, — пробормотал джунгар.
Кому торговцы собираются продать незаконно обращенных в рабство правоверных, никто не спрашивал. Про строительство каналов и осушение болот вокруг Басры ходили легенды самого нехорошего свойства. Говорили, что рабы ложились в гнилую землю тысячами — а ненасытный город требовал еще и еще.
Горизонт курился длинными сероватыми дымами — Куфа все еще горела. Приглядевшись, Джарир сморгнул и улыбнулся — над выжженной каменистой равниной поднимался вовсе не дым. Пыль. Растущее облако пыли.
— Идут! — заорали с дороги. — Карматы идут!
В зените раскаленным белым кругляшом стояло солнце. Джарир поскреб под обвязкой шлема. Обросшая за два дня бритая голова нестерпимо чесалась. Под ногами черным блюдцем сгустилась полуденная тень — и исчезла. Тени исчезают в полдень. Плохое время для боя. Вся нечисть вылезает.
Кстати, вон они и зашныряли — Джарир прищурился на колченогого уродца, быстро зашугавшегося под узорную каменную оградку. Пока боятся вылезать, будут пировать на трупах.
Толуй проследил взгляд, тоже прищурился:
— Чего там?
— Наснасы прыгают, — пробормотал Джарир.
Толуй мрачно поскребся под платком — шлем он не надевал, ссылаясь на жару и на волю Всевышнего. Суждено ему погибнуть — погибнет он и в шлеме, а страдать от зноя под железным котелком он, Толуй, не намерен. Вот если б на голове сидел, по обычаю предков, волчий малахай — другое дело. Джунгары к меховым шапкам в жару привычны, в степях у границ Хань летом бывает куда как жарче.
— А гулей видишь, хан? — осторожно поинтересовался нарисовавшийся у локтя Хучар.
— Нет, — мрачно отозвался Джарир.
Врать он не любил, но признаваться, что трое клыкастых подлюк заседают как раз за гребнем ближайшей дюны, не хотелось. Его люди не видят существ из нижнего мира — и хорошо. Незачем испытывать их мужество. Он, Джарир, потомок шаманов и всех гостей с полуночной стороны видит прекрасно, но его такими рожами не удивишь. Пусть будет каждому свое.
— Орхой, Самуха! Ваши тысячи — по коням! — приказал Джарир, щурясь на колышущееся конскими хвостами знамятуг. — Налетаете, отходите, в ближний бой не ввязываетесь. Когда за вами рванут, уходите россыпью, потом как обычно.
Тысячники коротко кивнули и побежали к своим. Как обычно — это развернуться и атаковать сломавшего строй врага. Преследователи обычно не ожидают сопротивления — и погибают, так и не успев понять, что произошло. Слушая рассказы отца и деда о битвах прошлого, Джарир сам дивился, насколько тупы живущие в городах люди: их воины почему-то всякий раз попадаются на степняцкую хитрость с притворным отступлением после атаки…
…Однако все случилось совсем не так, как хотелось.
Карматы не рассыпали строй.
Над равниной стояло серое марево, наступающие вражеские порядки скрывало плотное облако пыли. В темной туче вертелись степняцкие всадники. Уши глохли от ора, воплей и звона железа.
Джарир покусывал ус, перекинув ногу через луку седла.
Вестовые доложились — враг идет плотными щитовыми рядами, наставив копья. Сплюнув песок, джунгар припомнил занятия в столичном Пажеском корпусе — хорасанский строй. Черепаха. Таким парсы наступали на войска ашшаритов под аль-Валаджем — и в хрониках писали, что солдаты были скованы между собой железными цепями. В училище объяснили, что нет, без цепей обошлись. Просто хорошо умели строй держать.
— Хучар, Баха, — заходите им в тыл! — проорал он тысячникам.
Те поняли по губам — такой вокруг стоял грохот и рев.
Туги Хучара и Толуя сдвинулись с места. Кругом мотали головами кони, сеялась рыжая пыль. Под мертвым глазом солнца тускло блестели медные панцири и копья резервных тысяч тумена. Почва мерно сотрясалась под ногами. Равнина окончательно заволоклась темной взвесью, как ночью, — ни зги не видно.
— Расступись! Вестовой!
Парень тяжело дышал, длинный чуб мокро распластался по текущей потом бритой голове:
— Хучар погиб, хан! Бежит его тысяча!
Джарир кивнул и сел в седле как следует.
Тысяча Хучара не должна была побежать. Джунгары обращаются лишь в притворное бегство. Сегодня все пошло не так, как всегда. Значит, что-то вообще не так. Так, как быть не должно. Слишком умные карматы, слишком трусливая тысяча…
— Толуй!
Тот по-ханьски сложил руки перед грудью в замок:
— Да, мой хан!
— Берешь три тысячи, заходишь справа. Я пойду слева с остальными тремя.
Против джунгарского тумена выстоять невозможно. Этому учили в Пажеском корпусе. Джарир знал это с детства. Разбить джунгар удалось только одному полководцу. Одному. И это был Повелитель. Волшебный воин-сумеречник. Нерегиль халифа Аммара. Но Повелитель уже семьдесят лет как спал в городе джиннов. К тому же где Повелитель и где карматы? Значит, эти землеройки победить не могут.
— С-скоты… — в сердцах прошипел Джарир презрительную кличку, которой степняки от века одаривали землепашцев. — Сейчас вы увидите блеск наших сабель…
…До сабель дело дошло не скоро. Отмахивая плетью, Джарир сплевывал лучникам — залп, залп! Карматы падали, но не отступали, стрелы молотили в деревянные щиты над головами врагов. В воздухе летел крупный секущий песок — казалось, ветер дул со всех сторон сразу.
Так не должно быть, снова пронеслось в голове у Джарира.
Нехороший ветер.
И тут же дошло — неправильный. Неправильный ветер. Только нам в лицо. А карматские знамена — вон, висят неподвижно, зелеными пыльными тряпками.
Враги попятились — все-таки. Из-под копыт Джарирова коня на одной ножке поскакали, кривляясь, уродцы с пастью на брюхе — наснасы. Отступающие карматы оставляли на взрытой красной земле тела, истыканные стрелами.
— В мечи! — прохрипел в обматывающую лицо тряпку Джарир.
Поднял над головой плеть и махнул вперед.
В бой он пошел на высоком лаонском жеребце — приученный к бою гнедой молотил копытами по щитам и лицам и сейчас вцепился зубами в холку вражеского коня. Лошади косили налитыми кровью глазищами и свирепо хрипели. Джарир рубился с кольчужным всадником. В сплошной пылюке крики и звон железа глушились мертвенной сеющейся взвесью — как пухом подушки.
Еще удар, лязг, хриплое лошадиное ржание — расцепились, закрутились, конь топтался, встряхивал гривой. Закрытое железным забралом — откуда такое, зачем-то свистнуло в голове — лицо кармата поворачивалось медленно-медленно.
А подсечь тебя, суку.
Лезвие вскрыло двойную кольчугу, как рыбу, — из длинного пореза заплевало красным. Кармат начал медленно заваливаться в седле.
— Хан! Хан!
Кто орет, почему слышно?..
Жеребец коротко ржанул, поддал задом, запятился и стал оседать набок. Джарир выпростался из стремян, откатился — чисто выскочил, сапогом не застрял. Гнедая громадина завалилась с жалобным визгом, передние копыта бессильно замолотили воздух.
Почему-то вокруг было тихо и пусто. Сквозь серую пыль равнодушно глядело белесым глазом солнце. Джарир поднялся на ноги и оскользнулся на хлюпком и мокром.
Некоторое время он просто стоял и смотрел. Даже стонов не слышал — а может, и не было здесь живых. Сапог оскользнулся на мокрой спине мертвеца: вата халата торчала из множества ран, словно кто-то исступленно молотил ножом, как в пьяной драке. Лежавшей рядом женщине разрезали горло, голова запрокинулась. Они лежали — друг на друге, вцепившись в запястья, в рукава, в волосы, закрываясь в последнем страхе ладонями, все в темных пятнах, в больших и маленьких лужах. Все мертвые. Жители Куфы. Пленные.
