— Ты пойдешь с Салли, — распорядился он, оставив меня в догадках, которая из трех горничных имеется в виду. — Она покажет тебе комнату и выдаст подходящее платье.

Вот так я получила белое платье, новое имя и новую жизнь в усадьбе Холлихок. С этого дня всему предстояло измениться — но я не думала, что тут мне будет хуже, чем в приюте Св. Маргариты.

Глава 2

Меня поселили в комнате под крышей. Я не знала, хорошо это или плохо, ведь я впервые оказалась в усадьбе. То есть я предполагала, что на этом же этаже находятся комнаты слуг, но на самом деле мне было все равно. Комната! Собственная комната! Ну и что, что тут есть только кровать, столик с раковиной для умывания и узкий стенной шкаф. Ну и что, что тут негде танцевать. Зато это моя собственная комната! Даже если бы оказалось, что под кроватью живут мыши, в углу — пауки, а в шкафу — привидения, эта комната была роскошнее всего, чем я когда-либо владела. Сколько себя помню, я всегда жила в общей спальне в приюте и теперь не знала, смогу ли вообще заснуть, не слыша дыхания других девочек и скрипа двадцати железных кроватей.

В этот момент я позволила волнам восторга подхватить меня — подбежала к окну, выглянула наружу. Изнутри стекло запотело, а снаружи запылилось, поэтому я распахнула окно. Невзирая на скудную пищу в приюте, в моих руках еще оставались силы, и я с удовольствием потянула покосившиеся, едва поддававшиеся рамы. Передо мной открылось изумительное зрелище. Снаружи простирался сад. Я видела деревья, клумбы и какие-то заросли, похожие на живую изгородь, — я всей душой надеялась, что это лабиринт. Безусловно, это могла оказаться просто высокая изгородь, но все ведь знают, что к каждой усадьбе должен примыкать лабиринт, в центре которого скрыта какая-то мрачная тайна. Например, могила тайного возлюбленного хозяйки дома. Этого возлюбленного убил местный лорд, узнав, что его жена ждет ребенка от другого. Ночью он закопал тело в центре лабиринта, и до сих пор там бродит неприкаянная душа этого несчастного…

Я не так часто ходила в библиотеку, как мне хотелось бы, поэтому приходилось довольствоваться рассказами, которые печатали по частям в старых газетах. Конечно, иногда случалось, что я пропускала отрывки этих рассказов, не успев спасти газету от растопки в камине, но у меня хватало воображения, чтобы додумать недостающие кусочки. За эти годы я стала, можно сказать, экспертом по всем мыслимым семейным тайнам — может быть, потому, что не могла разгадать свою собственную. Я предпочитала рыться в чужом грязном белье, чем пытаться узнать ужасную правду о своем прошлом, — причину, по которой мать просто оставила меня на пороге приюта.

Но теперь все могло измениться. Холлихок стал моим новым домом, и я сразу полюбила это место: каким бы заросшим и неухоженным ни был сад, именно изъяны делали его прекрасным. Всю жизнь меня пытались заключить в какие-то рамки — и тут я почуяла веяние свободы, о которой так мечтала. Что до моей мечты о карьере цирковой эквилибристки, то, если все продумать и выставить за окно лестницу, можно выбраться на крышу пристройки с острым торцом, на котором можно тренироваться. А в плохую погоду можно поупражняться на балюстраде лестницы внутри дома, особенно на галерее над холлом. Балконы в приюте не шли с ней ни в какое сравнение.

Я перегнулась через подоконник и жадно вдохнула непривычный, необычайно свежий воздух. Горничная за моей спиной тихонько кашлянула — впервые за все это время она подала мне хоть какой-то знак. Немного, но хоть что-то. Салли отвела меня в эту комнату, не проронив ни слова, и очень старалась не встречаться со мной взглядом. Я ее понимала. В таком имении вопрос статуса играл, наверное, еще большую роль, чем в сиротском приюте, а раз даже я не знала, чем мне предстоит заниматься в Холлихоке, то откуда это могла знать Салли? Если в итоге выяснится, что меня взяли в имение посудомойкой, а Салли уже обратилась бы ко мне «мисс», она навлекла бы на себя насмешки всех слуг. И напротив, если сейчас она поведет себя со мной высокомерно или просто по-дружески, а потом окажется, что меня привезли сюда для удочерения, то ей придется паковать вещички и с позором возвращаться к матушке.

Поэтому я не обиделась, что она не смотрит на меня. На случай, если девушка отважится хотя бы покоситься в мою сторону, я приветливо улыбнулась. Я не была знакома с Салли, но научилась уживаться с шестьюдесятью сиротами, и в приюте надо мной никогда не подшучивали. А если мне понадобится помощь — никогда не следует отметать такой вариант, — то лучше начать с того, что наладить отношения со слугами в этом доме.

Итак, я поспешно повернулась к Салли:

— Прости, я не хотела тебя задерживать.

Слова уже вертелись у меня на кончике языка — как я уехала из сиротского приюта и что у меня никогда не было своей комнаты, — однако я сдержалась. Одно дело улыбаться, но если я хочу, чтобы меня воспринимали всерьез, нельзя вести себя как дурочка, которая и дом-то никогда толком не видела.

Салли кивнула — это позволило ей опять опустить голову и смотреть в пол, а не мне в глаза. Мне показалось, что она старше меня на два-три года. Именно такой судьбы я и хотела избежать, но это была ее жизнь, и, может быть, Салли все устраивает. Я понятия не имела, хорошо ли Молинье обращаются со слугами. По крайней мере я не заметила у Салли на руках никаких отметин от розог.

— Платья в шкафу. Господин и госпожа хотят, чтобы… вы надели одно из них и спустились в гостиную.

Я увидела, как она прикусила губу. Как обращаться ко мне? Вот о чем она думала, и это было непростое решение. А я едва ли могла сказать ей, что мне все равно, обращается она ко мне на «ты» или на «вы».

— Вам понадобится моя помощь?

Я удивленно прищурилась:

— Помощь?

Неужели она хотела помочь мне одеться? Я быстро покачала головой:

— Нет, спасибо, я сама справлюсь.

Я не стеснялась переодеваться при других девочках, но мысль о том, что мне понадобится помощь с платьем, казалась какой-то унизительной. Слишком поздно мне пришло в голову, что вначале стоило бы проверить, о каких платьях вообще идет речь. Кроме того, так я могла бы лучше познакомиться с Салли. Но она уже метнулась к двери — горничная явно была рада сбежать от меня как можно скорее. Итак, я осталась одна. В моей комнате. С моими новыми платьями.

Я уже начала раздеваться, когда заметила, что не могу запереть дверь. Тут не было ни засова, ни ключа в замке — ни с той, ни с другой стороны замочной скважины. Я не трусиха и не собиралась запираться в комнате при первой же возможности, но что, если мистер Молинье войдет, когда я стою тут в нижней юбке? Или, что еще хуже, пытаюсь справиться с корсетом? Не очень приятная ситуация. К тому же, поскольку у меня не было ключа от двери, которую в принципе можно запереть, это означало, что кто-то сможет закрыть меня здесь. Безусловно, я к такому привыкла: в приюте общие спальни запирали на ночь, когда все девочки укладывались по кроватям. Но там я хотя бы не оказывалась в заточении одна, и мы всегда знали, что на следующее утро нас оттуда выпустят.

Тут же при мысли о запертой двери мне становилось не по себе. Даже ржавый маленький ключик сейчас мог бы вернуть мне уверенность… Я выглянула в коридор, но единственная дверь, в которой торчал ключ, вела в кладовку с бельем. Все остальные двери выглядели в точности как моя. Меня это немного успокоило. Нужно было читать поменьше романов ужасов, это из-за них я стала такой пугливой.

Пожалуй, стоит поскорее переодеться и пойти к другим жильцам усадьбы, это меня отвлечет. А если кто-то будет подниматься по лестнице или пройдет по коридору, я его услышу. Моя комната находилась в самом конце коридора, и у меня будет время что-то предпринять.

Сердце гулко стучало у меня в груди, когда я открыла шкаф — и увидела мое белое платье. Слева и справа висело еще два точно таких же.

На первый взгляд они выглядели совершенно одинаково, и я помедлила, не зная, какое надеть. Чтобы рассмотреть их внимательнее, я вытащила платья из шкафа и положила на кровать, но никаких различий так и не заметила. И размер тоже был одинаковым. Я надеялась, что они мне подойдут. Откуда госпожа или тот, кто покупал эти платья, мог узнать мой размер? Разве что мистер Молинье искал в приюте девочку определенного роста и веса. Я вернула два платья на место, сняла свой старый наряд и остановилась в нерешительности. Я подозревала, что мне больше никогда не разрешат его надеть, так куда же его положить? В конце концов я решила повесить его в изножье кровати. Может быть, его отправят по почте обратно в приют. А вот белье я менять не стала. Белую нательную рубашку под платьем никто не заметит, а панталоны доходили мне до колен, поэтому, может, кто-то и разглядит кружева внизу, но… кому есть дело до моих панталон? Черные чулки я тоже снимать не стала. Раз уж платье у меня белое, пускай хотя бы чулки будут черными. Должно произойти что-то невероятное, чтобы я решилась выйти на люди в полностью белом наряде. Затем я надела новое платье. Что ж, могло быть и хуже. После платья леди — с рюшами, как у принцессы, — я ожидала увидеть тут корсет. Понятия не имею, как бы я справилась с ним сама. Но новое платье, хотя оно и было старомодным и довольно вычурным, шили на девочку, а не на взрослую женщину, поэтому мне хотя бы не пришлось сражаться с завязками. Застежки были на спине, но поскольку я собиралась когда-нибудь выступать в цирке, особых проблем они у меня не вызвали. Нужно немножко изогнуться — и дело сделано.