По какому бы поводу ни было проведено это собрание, Анвин явно ожидает, что новость будет воспринята в штыки. Мое сердце замирает: есть только одна весть, которая способна заставить нас взбунтоваться. И без того спертый воздух как будто застывает у меня в горле.

Чэнс Анвин в очередной раз обводит взглядом комнату и всех, кто в ней собрался, и переплетает пальцы.

— У меня есть новости из Совета в Трессалине, — говорит он, и голос его звучит вкрадчиво и самодовольно. — Увы, не очень хорошие. Три ночи назад големы Спящего Принца напали на лормерийский город Хага. Они разрушили два храма и в очередной раз никого не оставили в живых. Они убили всех, кто отказался преклонить колена, всего около четырехсот душ. Это нападение последовало за разграблением храмов в Монхэме и Лортуне, и теперь его армия всего в пятидесяти милях от границы между нами и Лормиром. На основании этого Совет полагает, что его следующей целью станет Шаргейт.

При этих словах жители деревни, вмиг забыв и прежние мелочные споры, и застарелую вражду, с недоуменными лицами поворачиваются к своим соседям и начинают перешептываться. Я ни на кого не смотрю. Вместо этого я сжимаю под плащом рукоять ножа и делаю глубокий вдох. Шаргейт стоит по ту сторону леса. Это лормерийский двойник Альмвика. Получается, что големы в нескольких часах пути от нас, с другой стороны леса.

Анвин прочищает горло, и шепот смолкает.

— Совет вынужден признать, что все его попытки вступить со Спящим Принцем в переговоры потерпели неудачу. Принц наотрез отказался подписывать с Трегелланом мирный договор и не отрицает, что намерен вторгнуться в наши края. — Его взгляд на мгновение падает на капитана. Тот ухмыляется и смотрит на одного из солдат, что, в свою очередь заставляет меня задуматься, насколько хорошо Анвину известно то, о чем он говорит. Или же он просто сообщает то, что ему позволили сообщить.

— По этой причине, — продолжает Анвин, — Совет созвал экстренное заседание и единогласно решил, что у нас нет иного выбора, кроме как объявить в Трегеллане военное положение.

Он выдерживает драматическую паузу, как будто ждет от нас возражений. Но мы молчим и ничего не делаем, бесстрастные и безмолвные, приберегая наши эмоции до того момента, когда он дойдет до сути дела, до той части, которая касается нас. Вот тогда и станет понятно, зачем нужны пятнадцать человек солдат недавно набранной трегелланской армии, хотя нас не намного больше, чем их.

Видя это, Анвин продолжает:

— Вчера вечером трегелланская армия закрыла границу на участке от реки Аурмир до скал Трессамира. В том числе и в Восточном Лесу. — Он замолкает. Мир тотчас сжимается до размеров этой комнаты и этих слов. «Не говори этого». Я собираю волю в кулак. «Не говори этого».

— Вся торговля и перемещения между нами и Лормиром отныне под запретом. Граница закрыта. Любой, кого поймают при попытке ее перейти, будет убит на месте.

У всех до единого перехватывает дыхание. Мы будто втянули в себя весь воздух в комнате и, не выдыхая, держим его в легких.

— Учитывая стратегическое положение деревни, все ее здания забираются под казармы. В них разместятся войска, которые возьмут границу под защиту. Местные жители должны покинуть Альмвик. Немедленно.

«Нет». Требуется лишь миг, чтобы до людей дошел смысл его слов. Все тотчас вскакивают с мест и разражаются возмущенными криками.

Глава 2

Я узнала про собрание ранним утром, еще затемно, когда Чэнс Анвин постучал в мою дверь. Наконец я забылась сном часа на два перед самым рассветом, и мне вновь приснился этот человек. На этот раз мы стояли на мосту через реку, рядом с моим старым домом в Тремейне. Было лето. Под нами в прозрачной воде сновали серебристые рыбки. Солнце палило беспощадно и сильно напекло мне голову. На мне была старая ученическая форма — синее, чисто выстиранное платье и фартук с многочисленными карманами, в которых лежали маленькие пузырьки, листья, корешки растений и разные порошки. Я чувствовала их запах — резкий, травянистый запах розмарина, коры ивы и сосны. Эти запахи означали дом и знания, работу и счастье. Слушая его, я сунула руку в один из карманов. Мои пальцы тотчас нащупали сухие листья.

Он был высоким и стройным и, несмотря на теплую погоду, одет в плащ с капюшоном. Разговаривая со мной, он сутулился. Когда он приблизился ко мне, наши тела образовали круг. Он рассказывал мне какую-то сказку, его руки изящно двигались в воздухе, подчеркивая слова. Впрочем, они мгновенно были забыты, как это часто бывает в снах, но чувства, которые они вызвали, остались. Я знала, что он говорил это, чтобы рассмешить меня и заставить хохотать настоящим животным смехом, от которого складываешься пополам и хватаешься за живот, потому что и больно, и весело. Он улыбнулся, заметив мой восхищенный взгляд, и от этого мне стало еще приятнее.

Наконец я перестала смеяться и, повернувшись к нему, увидела, как он что-то ищет в складках плаща. Он вытащил маленькую куклу и подтолкнул ее ко мне, и она заскользила по каменным перилам моста. Я потянулась за ней, и мои пальцы коснулись его пальцев. Я тотчас почувствовала, как у него перехватило дыхание, а у меня снова свело живот, но на этот раз не от смеха.

— Что это? — спросила я, глядя на крошечную фигурку.

— Это ты, — ответил он. — Мне нравится носить тебя с собой. Мне нравится, когда ты рядом. Нравится оберегать тебя.

Затем он забрал куклу и осторожно спрятал в складках плаща. Я же смотрела на него, и мое сердце стучало в два раза чаще обычного. Хотя его лица мне не было видно, я поняла, что он тоже смотрит на меня, и покраснела. Заметив это, он мягко улыбнулся и облизнул губы.

Он сделал шаг и оказался еще ближе. Стук моего сердца сделался громче и внезапно превратился в очень настойчивые удары, будто кто-то ломится в дверь. Я вздрогнула и резко открыла глаза. Лето и солнце исчезли, зато я услышала, как начался дождь, забарабанив по деревянным ставням. Боль в животе была не от смеха, а от голода. Сон куда-то исчез, улетел прочь, словно порванная паутина. Мне же стало одновременно и грустно, и легко. Здесь, в Альмвике, зимой было горько и радостно вспоминать о залитом летним солнцем Тремейне.

Потянувшись, насколько это было возможно, я поднялась с лежавшего на полу соломенного тюфяка и, как в плащ, закуталась в одно из одеял, больно ударившись при этом коленом о ножку стола. Звук от удара был препротивный. Зная, что меня никто не услышит, я позволила себе крепко выругаться. Между тем стук во входную дверь продолжался, ритмичный, как пульс.

Я распахнула дверь. На пороге стоял Чэнс Анвин. Увидев меня, закутанную в одеяло, он плотоядным взглядом окинул меня с головы до ног, и его бледные, мясистые губы растянулись в ухмылке. У меня же от его взгляда по коже пробежали мурашки.

— Доброе утро, Эррин. Я не разбудил тебя?

— Конечно нет, мистер Анвин, — ответила я с нарочито слащавой улыбкой.

Его ухмылка сделалась еще шире.

— Вот и прекрасно. Не хотелось бы думать, что я доставил тебе неудобства. Могу я поговорить с твоей матерью?

— Боюсь, ее здесь нет.

Он заглянул мне за плечо, как будто ожидал увидеть, что она прячется за моей спиной.

— Неужели? — сказал он, кивнув в сторону солнечных лучей, пронзавших кроны деревьев Восточного Леса. — Но комендантский час только закончился. Я бы точно встретил ее, если бы она только что ушла.

— Не понимаю, как вы ее не заметили, — спокойно ответила я. — Она ушла за считаные мгновения до того, как вы постучали в дверь. Более того, я решила, что это она за чем-то вернулась.

— И потому открыла мне дверь в ночной сорочке. — Его плотоядный взгляд вновь скользнул по моему телу. Он буквально пожирал меня глазами.

Я плотнее закуталась в одеяло. Я слышала достаточно местных сплетен возле колодца, чтобы знать, что Анвин уже двадцать лет живет в Альмвике. При всей его внешней почтенности, ходили слухи, что он оказался здесь по той же причине, что и мы, — у него не было выбора и ему нигде не были рады. Говорят, будто он создал Альмвик из развалин старого королевского охотничьего поместья и превратил его в прибыльное для себя место. Сначала в центр черного рынка, а затем в деревню, на жителях которой он наживался, набивая себе карманы. Когда же сюда с расследованием прибыли чиновники, он из кожи вон лез, стараясь произвести на них благостное впечатление: каялся в грехах и обещал исправиться. Мол, готов за гроши предоставлять кров нуждающимся и держать их под контролем. Так он стал судьей Альмвика.

— Я удивлен, что ты открыла дверь. Вместо меня здесь мог оказаться кто угодно. Сейчас не самые лучшие времена. Здесь полно людей, которым нечего терять… Солдаты, оказавшиеся за многие мили от родного дома, их девушки. Беженцы, готовые украсть все, что плохо лежит.

Я молчала. Что я могла сказать? Но, подозреваю, мое лицо сказало все, что я остерегалась произнести вслух.

— Возможно, ты полна сострадания к этим несчастным, но когда им холодно и голодно, ночью… — Анвин подался вперед. — Ты ничем не защищена. — Посмотрев на пустой засов на двери, он вытащил из кармана горсть ягод, золотой диск и протянул их мне. — Ни от простых смертных, ни от Спящего Принца.