Мэри Пэт Келли
Залив Голуэй
Вы держите в руках исторический роман. Чтобы передать настроение описываемого времени, в произведении использованы имена реальных людей и некоторые географические названия. Однако все, что описано в этой книге, включая имена неисторических личностей и неисторические события, — это авторский вымысел. Любое сходство таких неисторических личностей и событий с действительностью — совпадение.
***
Посвящается нескольким поколениям детей Оноры
Пролог
Мы не умирали, и это их раздражало. Веками они всячески пытались перебить нас, сжить со свету, но мы не сдавались. В наших семьях было по шесть, семь, восемь детей, которые росли лишь на картошке и пахте. Но потом болезнь уничтожила наш картофель. Трижды за четыре года весь урожай нашей основной еды сгнивал в земле. Уцелевшие корнеплоды вывозили в Англию, хотя нам самим нечего было есть. Мы голодали. Больше миллиона умерло — преимущественно на Западе. А ведь это четверть страны, при том что вся Ирландия по размеру — как полштата Иллинойс. Слишком мало места для стольких страданий. Но мы не вымерли. Два миллиона бежали оттуда один за другим. Несомненно, это было одно из величайших спасений в истории человечества. Мы спаслись сами, полагаясь только на помощь Господа и собственную могучую веру. Взгляните на нас теперь: мы благоденствуем по всему миру. Мы не умерли.
Онора Кили Келли, 1822 года рождения. Это послание она адресовала своей правнучке Агнелле Келли, сестре Мэри Эриджине, 1889 года рождения, которая затем передала его праправнучке Оноры, автору этой книги.
Часть первая
Прежние времена — 1839 год
Глава 1
На рассвете после Дня Святого Иоанна, 23 июня 1839 г.
Ах, солнце. Встает для меня одной — единственной, кто уже проснулся, чтобы увидеть, как рассвет зажигает облака и как серость залива Голуэй становится синевой. Спасибо тебе, Господи, за это идеальное летнее утро, за песок на Силвер-Стрэнд, который постепенно нагревается под моими ногами, за жаворонков и черных дроздов, наполняющих небо своим пением, за острый и свежий аромат моря. Прошу тебя, Боже, пусть погода будет такой же прекрасной и в день свадьбы моей сестры Майры.
А сейчас мне лучше поторопиться к источнику Святого Энды и поскорее помыть голову, иначе волосы не высохнут вовремя. Вот бы мне такие же легкие словно перышко кудри, как у Майры, вместо этой копны прямых, как солома, пасм…
Интересно, монахини остригут их в первый же день? Мисс Линч сказала, что брить голову мне не будут и что это все выдумки протестантов. По ее словам, то, что меня взяли в женский монастырь, который разрешили открыть первым в нашем Голуэй Сити со времен Кромвеля, — это большая честь для всей нашей семьи. Мама вообще на седьмом небе от счастья. Теперь уже скоро. Уходя по берегу от деревни Барна в сторону леса, я погрузилась в воспоминания.
***
— Онора Кили — моя лучшая ученица, — сказала мисс Линч матери-настоятельнице, когда две недели назад мы с мамой потупившись стояли в приемной монастыря Сестер Введения во храм Девы Марии. — Она говорит на правильном английском, изучала латынь, историю, литературу, географию и математику.
Мать-настоятельница лишь кивала, а потом стала рассказывать, какая замечательная женщина мисс Линч, ведь она учит дочерей фермеров, арендующих у нее землю, открывает им двери в Большой дом. Очень немногие лендлорды делали бы это.
— Благодарю вас, мать-настоятельница, — ответила ей мисс Линч. — Понимаю, обычно вы не рассматриваете кандидатуры девочек… девочек, которые… — Она запнулась и умолкла.
«Ох, да говорите уже, — подумала я. — Скажите: девочек вроде Оноры Кили, слишком бедных и слишком ирландских. И совсем не похожих на вас, Линчей, которые столетиями занимались подкупом и заискиванием, чтобы оставаться богатыми и католиками.
А я, мать-настоятельница, — хотелось сказать мне, — из рода Кили, или O’Cadhla по-ирландски. Мы заправляли в прибрежном районе Коннемара задолго до того, как сюда впервые ступила нога Линчей и их нормандских родичей. Моя бабушка Кили говорит: “Да кто они такие, эти нормандцы? Те же викинги, только с манерами!”» Но если бы я произнесла что-то в этом роде, моя мама тут же лишилась бы чувств.
Поэтому очень вежливо, на самом правильном английском я заверила, что горжусь отцом-рыбаком. Сказала, что он впитал знания о море с материнским молоком, что разбирается в ветрах и приливах, что может рассчитать безопасный курс шхуны через залив Голуэй и по поведению чаек отследить косяк сельди.
Мать-настоятельница слушала и кивала, поэтому я принялась рассказывать ей, как рыбаки с берегов залива Голуэй — народ из Кладдаха, Коннемары и Гленинны, что в графстве Клэр, — вместе выходят в море, а потом мы, женщины, продаем их улов под Испанской аркой [Испанская арка (Spanish Arch) — арка в ирландском городе Голуэй, возведенная в 1594 году. Некогда защищала набережные, у которых разгружались испанские галеоны. Ныне соседствует с Городским музеем Голуэя. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.)] в Голуэй Сити.
— Мы очень хорошо торгуемся, — сказала я, — а еще умеем латать паруса и чинить сети.
Мать-настоятельница спросила, почему я решила, что мое призвание — служение Богу. Я ответила, что всегда тянулась к нашему Господу и Пресвятой Богородице. Я восхищалась Святой Бригиттой и другими святыми женщинами, которые помогали Святому Патрику нести христианство в Ирландию, которые учили, учились и молились в своих великих монастырях тысячу лет, пока англичане не разогнали их всех. Теперь, когда монахини вернулись сюда, для меня было бы честью присоединиться к ним.
— Моя бабушка говорит, что вы не пасуете перед лицом Sassenach [См. глоссарий в конце книги. (Примеч. автора.)], англичан, — сказала я.
Тогда мать-настоятельница спросила о моей учебе, а я прочитала ей несколько молитв на английском и латыни, и мы заговорили о том, какие замечательные времена настали для нашей церкви ныне, когда Дэниел О’Коннелл [Дэ́иел О’Ко́ннелл (ирл. Dónal Ó Conaill) (1775–1847), известный в Ирландии как Освободитель или Эмансипатор, — ирландский политический деятель первой половины XIX века. Выступал активным сторонником Католической эмансипации — права католиков быть избранными в Вестминстерский парламент, которого они были лишены более чем столетие, а также отмены Акта об унии Великобритании и Ирландии 1800 года.], Освободитель, заставил британское правительство отказаться от последних уголовных законов, запрещавших нашу религию, ведь теперь католики могли открыто посещать школу, строить церкви, владеть землей и даже голосовать.
— Новый день, — сказала мать-настоятельница.
И добавила, что найдет в семье Сестер Введения во храм Девы Марии место для такой девочки, как я. Она сообщила, что меня возьмут туда в сентябре, после чего я пройду двухлетний испытательный срок. Звать меня будут послушницей, у меня будет черное облачение, но с белой фатой. Обучение мое начнется немедленно. Мои близкие смогут навещать меня четыре раза в год. Я буду скучать по ним, сказала мать-настоятельница, но таким образом обрету Господню благодать.
Сегодня до дня моего посвящения осталось уже менее трех месяцев: 15 сентября 1839 года — мой семнадцатый день рождения.
***
Через проход в живой изгороди я направилась к источнику Святого Энды и Тубур Гйалу — чистому и холодному ручью, протекавшему за родником. Берега его заросли цветами — féithleann (жимолостью), fraoch gallda (ирландским вереском), fearbán (лютиками). Для себя я называла их по-ирландски, но потом переводила на английский, словно повторяя для мисс Линч или матери-настоятельницы.
Я подвернула юбку, встала коленями на мягкую траву, вдохнула лавандовый аромат мыла, которое мисс Линч подарила нам с Майрой на Рождество, и вынула из прически три шпильки — осторожно, чтобы не погнуть их. Наклонившись, я окунула распущенные волосы в воду, намылила их до пены и, зарывшись в них пальцами, начала мыть голову.
Мама говорит о моих волосах «rua and donn» [См. глоссарий в конце книги.]. Рыжие с каштановым. Нечто среднее, в общем. Но лучше уж так. Потому что рыжая женщина приносит рыбаку несчастье. Если бы отец встретил такую на дороге, он просто вернулся бы домой и вообще не пошел бы рыбачить. Так что не рыжие, но и не каштановые. «Смешанные волосы, — говорит мама, — и все с ними в порядке».
— Не могут же все быть блондинками, как я, — как-то сказала Майра.
Она пошла в маму и ее родню: узенькая талия и округлые формы выше и ниже ее. А еще Майра рассказала мне, что Джонни Лихи, ее жених, называет ее «Péarla an Bhrollaigh Bháin» — «моя жемчужина с белоснежной грудью».
— Хорошо, что отец этого не слышал, — ответила я.
Но Майра специально выпятила грудь и сказала:
— У кого-то — мозги, а у кого-то — сиськи.
После этого она смешно скосила глаза, и я не смогла удержаться от хохота.
Я же пошла в бабушку, отца и всех Кили: высокая, худая, с зелеными глазами. «Но видят они не хуже твоих голубых», — уверяла я Майру.
Намылить и прополоскать, намылить и прополоскать, а в третий раз полоскать подольше. Я замотала волосами из стороны в сторону, и капельки воды заблестели в утреннем свете — появилась радуга. Интересно, насколько коротко меня подстригут монахини?
Галька шуршала под моими босыми ногами, когда по руслу ручья я вышла из леса и направилась в сторону моря, где меня ждала моя скала. Небольшая, приземистая, похожая на башенку на прибрежной полосе, устланная съедобными красными водорослями — дульсе.
Я сорвала немного и расстелила их на солнце. Дульсе вкуснее, если просушить их прямо там, где они собраны. Теперь посижу тут, пожую водоросли, наслаждаясь временем сладкого покоя. Очень скоро Барна проснется, и жизнь там снова закипит.
