Наталья Александрова
Дама с жвачкой
Этот дом не бросался в глаза показным богатством. С виду — обычный дом на Таврической, только очень хорошо сохранившийся. Но при ближайшем рассмотрении можно было заметить фигурную плитку перед входом, явно бронированную дверь подъезда, плавно поворачивающуюся телекамеру над крыльцом. А входящих внутрь встречали охранник в пятнистой униформе, глядящий в экраны мониторов перед ним, и малиновый ковер на лестнице. Всякому человеку становилось ясно, что в этом доме живут не просто богатые люди, а умные богатые люди, которые не стремятся поразить других своим богатством.
Но всяких в этот дом не пускали.
Ранним июньским утром перед подъездом остановился красный фордовский микроавтобус с надписью «Цветы». Из него вышли высокая плечистая блондинка с блокнотом и худощавый молодой человек с огромным, тщательно упакованным букетом. Девушка остановилась на крыльце и, подняв глаза к телекамере, громко произнесла:
— «Цветы Голландии», заказ в четвертую квартиру, Софронову.
Охранник всмотрелся в экран монитора и нажал кнопку управления замком. Блондинка и ее спутник вошли в подъезд и приблизились к посту охранника.
— Цветы оставьте здесь. Софронов уже уехал.
— А как же с оплатой? — растерялась блондинка.
— Не боись, пупсик, здесь такие люди живут, что с оплатой проблем не бывает.
— Ну хорошо, — девушка задумалась, как бы выбирая правильное решение, — тогда хоть вы у меня в накладной распишитесь, что доставлены цветы, дата и подпись.
— Ну, давай, — охранник приоткрыл окошечко в своей прозрачной будке, — где тут роспись поставить?
Блондинка положила перед ним листок бумаги, достала из одного кармана кружевной платочек, а из другого — авторучку. Прикрыв платочком лицо, как будто собравшись чихнуть, она протянула охраннику ручку и нажала поршенек. Ручка с легким шипением выпустила чуть заметное серебристое облачко, охранник удивленно ахнул и упал лицом на стол с мониторами.
Блондинка осторожно вытащила свою накладную, ее спутник в два прыжка пересек холл, вернулся к микроавтобусу, забросил туда букет. Из автобуса выскочил еще один человек — рослый, плечистый, в спортивной шапочке, натянутой до самых глаз. Худощавый цветочник остался дежурить в холле, а блондинка и спортсмен быстро и бесшумно поднялись на четвертый этаж. Блондинка достала из кармана маленькую универсальную отмычку и занялась замками. Замок был достаточно сложный. Девушка нетерпеливым движением сняла мешавший ей светлый парик и убрала его в заплечный мешок. Под париком волосы у нее были темные, коротко подстриженные. Она действовала быстро, точно и бесшумно. Напарник зачарованно следил за ее руками. Замок едва слышно щелкнул, дверь плавно отворилась.
Мужчина первым шагнул в квартиру. Держа перед собой пистолет с глушителем, он осмотрел просторный полупустой холл. Убедившись, что в холле никого нет, он махнул рукой напарнице. Та проскользнула следом за ним в квартиру и закрыла за собой дверь.
Все дальнейшее было молниеносно и страшно. Где-то под потолком раздался едва слышный шорох. Мужчина задрал голову и начал поднимать ствол, но не успел: на него тяжело, утробно крякнув, обрушилось что-то темное, бесформенное и тяжелое. Он успел ощутить отвратительный запах лука и перегара. Это было последнее в его жизни ощущение, потому что секунду спустя он уже лежал на полу с горлом, перерезанным от уха до уха отточенной, как бритва, финкой.
Его напарница развернулась на звук и вскинула пистолет, но она сделала это непростительно, смертельно медленно, всего лишь со скоростью атакующей кобры. Куда кобре до молнии! Когда она увидела свою цель, окровавленная финка уже летела через холл. Нажать на спуск она не успела — лезвие вонзилось чуть ниже левого уха, и свет в ее глазах померк.
— Ну что там, Мокушка? — послышался старческий голос из глубины квартиры.
— Да гости были, Корнеич, — ответил коренастый, сутулый, кривоногий мужик с широким рябым лицом, вытаскивая финку из раны и тщательно обтирая ее обрывками ветоши.
— Ну и как гости, Мокушка? Напоил ты их?
— Напоил, Корнеич, допьяна.
Мокушка неторопливо, чуть прихрамывая, пересек холл и вошел в большую, заставленную дорогой и безвкусной мебелью, комнату. Напротив двери сидел в инвалидном кресле огромный старик, похожий одновременно на иссеченный бурями утес и грозовую тучу. На коленях у него лежал американский короткоствольный карабин.
— Только на тебя, Мокушка, и могу положиться… На тебя, да на себя самого.
— Да, Корнеич, молодые-то, что они могут… Ты мальцам скажи, чтоб в передней-то прибрали, грязно там, гости наследили. И на лестнице, поди, еще гость торчит, своих дожидается, так и с ним покумекать надо…
— Скажу, Мокушка, скажу, на это и молодые годятся. А ты пойди, поспи — не спал небось…
— Да нет, спал я, а как гостей загодя учуял — тут уж подхватился.
— Хорошо тебе, Мокушка, спать можешь, а я вот все не сплю. Охотятся за мной шакалы эти поганые, хотят у старика последний кусок отобрать. Обложили как волка — ни вздохнуть, ни шевельнуться. Из дому давно не выхожу, теперь уж и к окну подойти нельзя, занавески и то не раздвинуть — враз через окно подстрелят. Нет старику покоя! Ну да ладно, и у меня пока зубы не обломаны, еще посмотрим, кто кого одолеет.
На двухэтажном типовом здании бывшего детского садика висела скромная медная табличка: «Спортивно-оздоровительный центр Аякс». Правда, мало кто мог прочесть это название — подойти к зданию мог далеко не каждый, а только тот, кого пропускали на территорию, прилегающую к «Аяксу», крепкие подтянутые ребята с традиционно бритыми затылками и столь же традиционно пустыми глазами. А пропускали они только тех, кого знали в лицо. На втором этаже «детского садика» в огромном, со вкусом обставленном антикварной мебелью кабинете, за длинным столом красного дерева шло совещание. Во главе стола сидел невзрачный худощавый человек в очках с тонкой золотой оправой, по виду финансист или экономист, и само совещание напоминало бы совет директоров банка, если бы не повестка дня. В повестке дня было столько крови, что выжми ее — и огромный кабинет затопило бы.
Посреди совещания его участников побеспокоил посторонний звук: на автостоянке рядом с садиком заработала автомобильная сигнализация. «Финансист», возглавляющий совещание, слегка поморщился и сделал едва заметный знак бровью тихому молодому человеку, почтительно застывшему у стены. Тот исчез на минуту, а вернувшись, что-то прошептал на ухо шефу. Шеф побагровел, что очень плохо сочеталось с его холеным лицом, и заорал на одного из участников:
— Ты, козел, мне клялся, что нанял профессионалов, что у нас проблем не будет и мы этого старого хрыча забудем, как звали! Так вот иди, забери своих трепаных профессионалов! Они на стоянке в своем автобусе лежат, в мешки зашитые, а хрен старый сидит себе в своей каталке, посмеивается! Завтра об этом весь город будет знать, и мы не то что его территорию прибрать — свою потеряем! Ты, грязь болотная, дождешься, что я тебя самого старику в мешке пошлю на именины в подарок!
Человек, которому предназначались все эти громы и молнии, побледнел до зеленовато-мертвенного оттенка, но ответил достаточно твердо:
— Шеф, бригада была залетная, сами понимаете, местных на такое дело не пошлешь, но рекомендации у них были самые лучшие. Старик — твердый орешек, но у меня есть свой человек. Нигде не засвечен, действует очень нетрадиционно. Правда, нужна основательная подготовка.
— Время или деньги?
— Время.
— Время работает против нас. Ладно, даю тебе последний шанс реабилитироваться в моих глазах. Профессионалов своих залетных на стройку в бетон залей. Проколешься еще раз — там же будешь.
Женщина средних лет вошла в свой подъезд, вызвала лифт. Тяжелые сумки оттягивали руки, но ставить их на грязный пол лестничной площадки… нет, уж лучше потерпеть еще пару минут. Возле почтовых ящиков возился незнакомый худенький подросток в темной куртке с капюшоном. Лифт подъехал на удивление быстро, женщина вошла в него, хотела уже нажать кнопку своего третьего этажа, как вдруг подросток шмыгнул за ней в кабину. Женщина спросила, на какой ему этаж, он в ответ буркнул что-то неразборчивое. Она пожала плечами и нажала свою кнопку — вряд ли ему ниже, и тут же забыла о нем, перебирая в уме необходимые покупки и платежи, прикидывая, как уложиться в зарплату. Вдруг резкая боль пронзила ее затылок, свет перед глазами померк и вовсе угас. Последняя мысль, промелькнувшая в ее мозгу, была — нет, с такими расходами в зарплату все равно не уложиться. На смену этой мысли пришла тяжелая, пульсирующая боль, но скоро и она кончилась.
Пенсионер с шестого этажа безуспешно пытался вызвать лифт. Он прождал его минут двадцать, обругал хулиганов, которые опять нарочно не закрыли двери лифта, и потащился наверх пешком. По дороге ему трижды пришлось останавливаться и отдыхать, на четвертом этаже он положил под язык таблетку валидола и помянул недобрым словом очень длинный список людей, начиная с соседей и работников коммунального хозяйства и заканчивая президентом. На своем шестом этаже он свернул к лифту, чтобы посмотреть, что случилось с дверью, — и в глазах его потемнело: в дверях лифта лежала ничком женщина, не подававшая никаких признаков жизни, а пол вокруг ее головы был залит темной, начинавшей сворачиваться кровью.
