— Ждите!

Девочка выглядела забавно с большой корзиной в руке, верный брат Раймонд бросился следом:

— Ты куда?

Дульси отмахнулась:

— Не мешай, я лучше одна. Если будем вместе, могут подумать, что мы своровали.

Домой она вернулась с почти пустой корзиной и солидным заработком. Девочке удалось продать связанные матерью вещи куда дороже, чем их принимали в лавке. И Мэри больше не сдавала пинетки, шапочки и прочие красивые мелочи ни в какую лавку, сбытом занялась Дульси. Заработать удавалось немного, но тем дороже устраиваемые в такие дни пиршества. Не тем бы заниматься девочке шести лет, но эту безалаберную, полуголодную вольную жизнь Дульси, ее сестра и братья ни на какую другую не променяли бы.

Зато, когда мама бывала дома, звучали музыка и стихи. Мэри прекрасно играла на рояле, и, если им удавалось снять приличное жилье и арендовать инструмент, импровизированные концерты устраивались ежедневно.

В тот вечер Мэри привычно сидела у рояля, отдавшись во власть музыки, чтобы хоть немного забыться и не думать о необходимости чем-то накормить детей. Кормить было нечем…

— Тетя Августа! — обрадовалась Элизабет, открывая дверь сестре Доры Августе Грей.

Появление тетушки означало, что сегодня будет ужин, она всегда приносила хоть что-то, зная, что в доме может не быть даже куска черствого хлеба.

— Да, садитесь к столу, пока пирог не остыл.

Голодных детей уговаривать не пришлось, они мигом оказались на своих местах. Подошла и Мэри.

Пирог невелик, на пятерых его маловато, но Августа и сама небогата, достаточно уже того, что всю одежду детям приносила она, собирая ненужное по родственницам и знакомым. И угощение иногда приносила.

Мэри решительно прошлась ножом по пирогу, деля его на четыре части.

Августа огляделась с тревогой — в комнате не было младшей Денкан. Неужели с ее любимицей Дульси что-то случилось?! Но остальные дети спокойны, да и Мэри тоже.

— Ешьте. Только не забудьте оставить Дульси, — скомандовала мать, подвигая куски пирога Елизавете и ее братьям.

— А… ты? — осторожно поинтересовалась дочь.

— У меня сегодня нет аппетита.

У Августы сжалось сердце, когда она заметила, как старательно соскребла с оберточной бумаги все прилипшие крошки и незаметно отправила их в рот Мэри, у которой якобы совершенно не было аппетита. Мать голодна не меньше детей…

— А где Дульси? — осторожно поинтересовалась Августа, перейдя, вернее, протиснувшись следом за сестрой к роялю.

Ответил с набитым ртом Раймонд:

— Она у мящ…ника…

— У кого?

— У мясника.

Августа понизила голос до шепота, хотя в небольшой комнатке, треть которой занимал рояль, было трудно что-то утаить:

— Ты посылаешь малышку к мяснику?

В этот момент за окном раздались крики и собачий лай. Август метнулся сначала к окну, а потом в дверь. Раймонд последовал за братом, видно они сразу поняли, что происходит. Выбежала и Мэри.

Августа подошла к окну следом за Елизаветой. На улице Август и Раймонд отгоняли собак от прижимавшей к себе что-то завернутое в фартук Дульси. К ним на помощь спешила мать.

— Что это?

Елизавета спокойно объяснила:

— Дульси опять выклянчила что-то у мясника, но пристали собаки. Они всегда чувствуют, когда можно поживиться.

Через минуту самая младшая Денкан действительно с гордостью вывалила на стол мясные обрезки и кости:

— Вот! Здесь на целую неделю хватит.

Мэри немедленно поставила на плиту большущую кастрюлю.

Улучив минуту, когда слегка насытившиеся дети убежали по своим делам, Августа подсела к сестре, которая перешивала принесенное платье, оно вполне подошло Дульси.

— Мэри… тебе трудно с четырьмя детьми…

— Только не предлагай мне выйти замуж за твоего знакомого!

— Нет-нет, я не о том. Мы с мамой могли взять кого-то одного к себе. На время, — быстро уточнила Августа, встретившись с возмущенным взглядом сестры. — Пусть у нас поживет, например… — конечно, она хотела бы назвать свою любимицу Дульси, но и дома уговор был другой, и Мэри ни за что малышку не отдаст, — … Элизабет. Или Август. Дульси с Раймондом разлучать нельзя, они словно двойняшки.

Мэри вовсе не хотела отдавать кого-то из детей родственникам, жизнь которых хотя и не была даже среднего достатка, но разительно отличалась от беспокойного и полунищего существования Денканов. Кроме того, ребенок может проболтаться о том, что они никогда не платят за снимаемые комнаты. Это преступление для строгих правил ирландского клана Грей, но после того как Джозеф бросил семью, а Господь никак не вмешался, Мэри перестала ходить в церковь и считаться с мнением многочисленных кумушек. На заверения своей матери, что Господь все видит, она резко ответила:

— Не думаю, что это так!

— Ты сама виновата в истории с Джозефом! Тебе твердили, что это недостойный кандидат в мужья. А теперь сокрушаешься, что Господь не наказал негодного мужа?

Мэри фыркнула:

— Мне наплевать, наказан ли Джозеф, но почему Господь не хочет помочь нам с детьми?!

— Потому что ты богохульствуешь! — мать потрясала кулаками в ужасе от слов дочери, но Мэри это не смутило:

— А дети, они чем провинились, что вынуждены жить впроголодь?

Это был их последний разговор, мать больше не желала видеть Мэри, а единственным связующим звеном с кланом Грей осталась Августа.

Но даже потрясая кулаками и проклиная непутевую дочь, ее мать продолжала по возможности заботиться о внуках. Забота выражалась в сборе одежды и обуви у родных и передача вещей Мэри.

И вот теперь семья предлагала забрать к себе Элизабет. Старшая Денкан не Дульси, она будет вести себя прилично, не проболтается и потерпит, сколько придется. Но отдавать дочь означало признать правоту клана Грей. Августа прекрасно понимала сомнения сестры, она положила руку на запястье Мэри:

— Послушай, пусть хоть Элизабет немного поживет спокойно.

Уговорить Мэри удалось, она только поставила условие:

— Я заставлять Элизабет не стану. Предложишь сама и дашь ей подумать. И обещай, что девочка сможет вернуться, как только захочет.

Элизабет согласилась пожить у бабушки, хотя плакала и твердила, что ей будет очень грустно без мамы, сестры и братьев.

Между Августой и Мэри состоялся еще один серьезный разговор, Августа хотела кое о чем предупредить младшую сестру.

— Мэри, тебя уже разыскивают. Я своими глазами видела розыскной листок: Мэри Денкан.

— А дети?!

— Нет, о детях там ни слова. Но тебе нельзя называть фамилию и имя, тем более, давать объявления об уроках музыки под этим именем. Если тебя арестуют, то детей отдадут в приют!

Августа права, хотя родители учениц Мэри относились к ней хорошо, но была опасность, что кто-то проговорится.

— Надо сменить фамилию.

— Может, возьмешь свою — Грей?

— Вот уж нет! Я стану… Дункан! Вполне ирландская фамилия и отличается не сильно, всегда можно будет сказать родителям учениц, что те ослышались.

Августа усомнилась:

— Мэри Денкан — Мэри Дункан… не думаю, чтобы сошло с рук.

— Хорошо, я стану Дорой.

Их разговор услышала Дульси и возмутилась:

— Но Дора — я! Я — Изадора.

— Дульси, знаешь, как правильней в Ирландии? Айседора. И ты будешь Дориттой — маленькой Дорой. Запомните, дети: мы теперь Дункан.

Привыкшие к любым вывертам своей неспокойной жизни, дети Доры Дункан, бывшей Мэри Денкан, согласились. Какая разница, как зовут?

Элизабет прожила у бабушки недолго, она слишком тосковала по своей семье и, хотя была послушной, никак не могла привыкнуть к новому для нее распорядку. От вольницы Дункан не так легко отвыкнуть. Вернувшись, она обнаружила, что младшая сестра обучает соседских детей танцам. Мало того, довольные родители еще и платили новоявленной преподавательнице! Неплохое подспорье, если тебе всего шесть.

Одна беда — теперь Дунканы не могли сбегать, не заплатив за жилье. Но они подрабатывали все — девочки учили малышню танцевать, мальчики разносили товары, за небольшую плату сочиняли стишки и поздравления завсегдатаям местного бара, Август даже устроился куда-то курьером. Училась пока только самая младшая Дульси, но в десять лет и она решила, что посещение школы пустая трата времени.

— Книги я буду брать и в библиотеке, это бесплатно, а танцевать и без школы могу.

Она могла, эта младшая Дункан.

Айседора буквально не мыслила себя без танца и без книги. Началось это в Сан-Франциско, когда вместо школы Дуси стала ходить в библиотеку.

Тонкие пальцы танцовщицы погладили обложку очередного шедевра, лежавшего на столе. Все книги шедевры, просто не все одинаковые.

Каким-то чутьем с ранних лет она умудрялась выбирать из многих стоявших на полках фолиантов лучшие. Вместо глупых слезливых романов (хотя и таких было прочитано немало) юная девушка штудировала… Фридриха Ницше.

— Если с Ницше начинать, то философия будет не страшна, — заявила она библиотекарю, крайне удивленному ее выбором.

— Мисс, вы уверены, что вам вообще нужна философия?

— Она нужна всем! А вот мой брат Раймонд больше любит древних греков, твердит, что без мудрости Сократа человечество так и осталось глуповатым. А вы кого больше любите — Сократа или Ницше?