Когда Пеструшка снова повернулась, Кругляша уже и след простыл.

Глава первая. Смерть всегда отчаянно запоминает жизнь

Софья

1 июня, около полудня

Время преследовать незнакомку

Город

Всё началось с открытки. Конечно, людям, ничего не знающим о v.s. скрапбукерах, такое и в голову не могло прийти. Они видели только одно: парень взял — и у всех на глазах выбросился из окна. Внезапная смерть чужого человека зачастую вызывает у случайных наблюдателей житейское любопытство, да и только:

— Своими глазами видел!

— Ужас какой…

— Вот дурак-то — из окна кидаться! А если инвалидом останешься? Лучше уж таблеток наглотаться.

— Жалко-то как парня, ведь молодой совсем.

— Говорят, несчастная любовь…

— Обкурился, наверное, или ломка.

А между тем парень не был ни пьяным, ни обкуренным, и любовь тут ни при чем. На самом деле всё началось с открытки.

Тот день — первый день лета — запомнился мне набором ярких цветовых пятен, словно кто-то крупными мазками наносил краску на чистый лист бумаги.

Утро. Я сижу в кафе, вяло ковыряю вилкой остывший блинчик и ничего еще не знаю ни о каких самоубийцах. На столе передо мной лежит черный квадрат — визитка Магрина. Обещал позавтракать со мной и не пришел. Такое бывает, мало ли дел может быть у городского куратора по v.s. скрапбукингу.

Воздух наполнен свежим утренним солнцем. На занавеске, оформленной в стиле шестидесятых, чередуются голубые и синие кругляшки. Сквозняк играет занавеской, а солнечные лучи подсвечивают ткань снаружи. Если закрыть глаза, то некоторое время перед ними еще стоят ровные круги цвета летнего неба.

Я смотрю на визитку и жду, когда отзовутся облака из пестрых перьев, разбросанные по черному бархату. Когда я пытаюсь вспомнить лицо Магрина, то вижу только большие серые глаза. Многие люди говорят, что им не по себе, когда Магрин на них смотрит. «Уставится, будто душу вынимает», — так говорит Инга. Но я-то знаю, что в его взгляде прячется совсем другое — полное, стопроцентное внимание. Никто не умеет слушать человека так, как наш куратор. «Наш», впрочем, — это не совсем верно сказано, потому что традиционные деловые отношения меня с ним не связывают, только личные. И все-таки он за мной присматривает. В таком деле, как v.s. скрапбукинг, трудно обойтись без опытного наставника.

Выходя из кафе, я по привычке прислушиваюсь к мелодичному звону, который издают семь блестящих трубочек каждый раз, когда открывается дверь. «Музыка ветра» охраняет невидимую грань между миром улицы — потоком людей, грохотом трамваев, потрескавшимся асфальтом — и миром кафе, где пахнет ванилью и корицей, где так приятно положить ладони на велюровые подлокотники кресла, где тихо позвякивают чашки, а плитка на полу напоминает синими и красными кругами старую детскую игрушку «кольцеброс».

На улице ко мне подходит потрепанный серый кот и трется об ногу круглой мордой.

— Извини, дружок, колбасы не ем. — Я протягиваю руку, но кот уворачивается. — Не хочешь гладиться? А хочешь, я куплю тебе «Вискаса»? Пойдем, тут киоск недалеко.

Я покупаю пакетик корма, выдавливаю влажные, противно пахнущие комочки на рекламную листовку и кладу перед котом. Тот жадно набрасывается на еду, но не проходит и нескольких секунд, как он вздрагивает, оглядывается, и шерсть у него на загривке встает дыбом. Рядом со мной стоит знакомая-незнакомая девица. Незнакомая, потому что я ее никогда раньше не видела. Знакомая, потому что в ней есть что-то узнаваемое. Может быть, веснушки на ее лице напоминают мне мои собственные, а может быть, нас связывает с ней какое-то общее дело, во всяком случае, так я чувствую. Одно могу сказать наверняка: она не скрапбукерша. Девица смотрит на меня, словно хочет что-то сказать, но не решается. Одну руку она прячет в кармане просторного бесформенного одеяния, слишком теплого для июньского утра.

— Вы что-то хотели? — спрашиваю я.

Она не отвечает, а кот оскаливает пасть, пятится и шипит. В его больших желтых глазах отражается испуг. Ветер доносит до меня странный, отталкивающий запах, и я тоже вздрагиваю. Кто она? Активистка общества уничтожения бродячих животных или, наоборот, тронутая кошатница, из тех, что способны устроить из собственной квартиры концлагерь для сотни несчастных кисок, которых не могут прокормить? Кот наверняка знает об этом лучше меня, потому что в мгновение ока пускается наутек и скрывается в ближайшей подворотне. Горстка влажного корма остается лежать на желтом пятне листовки.

И тут я вижу то, что заставляет меня забыть обо всем на свете. Кот и странная девица перестают существовать в моем пространстве, потому что в нем появляется нечто иное, бесконечно совершенное и невообразимо прекрасное — настоящее меркабурское платье. Вызывающая изумрудная расцветка привлекает к себе внимание даже на фоне свежей листвы, еще не успевшей покрыться городской пылью: над тканью словно кто-то тряс ручкой с зелеными чернилами до тех пор, пока вся она не покрылась кляксами, перетекающими друг в друга. Я глаз не могу оторвать от платья: тонюсенькие бретельки, изящный разрез на груди, приталенный верх, свободный подол чуть выше колен, но самое главное — дыхание потока. Платье светится все целиком, до последнего шва, и делает свою хозяйку безупречной — стильной, стройной и в то же время на удивление живой, а не сошедшей со страниц глянца. У меня в голове мигом проносится картинка: вот она утром напяливает халат в цветочек производства ивановской трикотажной фабрики, а потом ей является фея, случайно забежавшая по дороге в сказку про Золушку, и превращает его в это чудесное платье. Я смотрю на ее ноги в поисках хрустальных туфелек, но вижу лишь модные босоножки, без единого следа потока.

Едва ли отдавая себе отчет в собственных действиях, я бросаюсь в погоню за волшебным нарядом и в последний момент втискиваюсь вслед за обладательницей платья в полный трамвай. Двери захлопываются прямо у меня за спиной.

Три остановки я трясусь в окружении потных подмышек, трясущихся животов и объемных сумок. Такое впечатление, что, собираясь проехаться в переполненном трамвае, люди нарочно подыскивают для своих баулов все самое колючее, вонючее и выпирающее. Три остановки я отмахиваюсь, как от мух, от чужих планов на ужин, несданных отчетов и четвертных двоек паршивцев-детей. Изо всех сил я пытаюсь протиснуться к платью поближе, но, чтобы пробраться сквозь скопление тел, нужно быть ужом, намазанным мылом.

Не знаю, что бы я ответила, если бы кто-то спросил, что заставляет меня сломя голову преследовать платье. Наверное, прикинулась бы модельером, который во что бы то ни стало хочет узнать, кто автор этого шедевра. И в этом есть своя доля правды.

Мой мир всегда отличался от мира других людей. Я понимала это с самого раннего детства и скрывала от всех, как всякий нормальный сумасшедший утаивает свои галлюцинации. Полтора года назад невероятное и непостижимое приняло реальные черты и обрело форму. Оказалось, что есть и другие — такие же, как я, а у моего призрачного источника вдохновения обнаружилось название — Меркабур. Он — целый мир, и он же — волшебный поток, что струится сквозь пальцы, играя оттенками, как луч солнца — через цветное стекло, когда я работаю над скрап-открыткой.

Но и в этом, вновь обретенном, мире я тоже отличаюсь от большинства. Нормальные скраперы видят поток только в открытках, хотя и понимают, что ни один шедевр в мире — от «Моны Лизы» до «Властелина колец» — не появился бы на свет без Меркабура. И только я чувствую его так же ясно, как обычные люди ощущают ветер или тепло солнечных лучей. Мне не нужно вглядываться в детали, чтобы отличить, сделана ли та или иная вещь на фабрике или руками настоящего мастера. Я точно знаю, что поток прикоснулся к скворечнику, спрятанному под кроной старого дерева в нашем дворе, и к вязаной белой шапочке соседской малышки Галюси, и к расшитому фенечками рюкзаку подростка, который бренчит на гитаре в подземном переходе. Меркабура в нашем мире гораздо больше, чем можно подумать. Но это платье — оно словно все целиком соткано из потока — я никогда такого раньше не видела.

Вслед за девушкой в зеленом я выбираюсь из трамвая и на ходу придумываю себе отговорку: мне просто интересно, как можно умудриться сделать настоящее меркабурское платье. На самом деле меня влечет за собой неведомая сила, и против нее я не могу устоять. Разве может остановиться бездомная собака, когда бежит за прохожим, в сумке у которого она унюхала колбасу?

Магрин не устает повторять, что мне нужно быть осторожной и следить за собой. Вот я и слежу: как иду вслед за незнакомой девушкой в сторону парка, как преследую ее по центральной аллее, как делаю вместе с ней второй круг вокруг озера.

На третьем круге обладательница платья внезапно оборачивается и капризным тоном спрашивает:

— Девушка, ну что вы все время за мной ходите?

Вблизи дама выглядит старше, чем казалась издалека. Та еще фифа — сама почти одного со мной роста, однако же окидывает меня фирменным взглядом сверху вниз, от которого я сразу чувствую себя кривоногим карликом с волосатыми ушами. Я отмечаю про себя, что она почти наверняка не из наших, и волшебный эффект ее наряда — дело рук кого-то другого.