Нэнси Спрингер

Энола Холмс и секрет серой печати

Посвящается моей матери

Лондон,

январь 1889

— Мы бы не оказались в столь прискорбном положении, если бы ты не попытался силой упрятать ее в пансион! — воскликнул высокий молодой человек, меряя шагами клубную комнату. У него были резкие, острые черты лица, и оно казалось чуть ли не болезненно худым. В блестящих черных ботинках, черных брюках и черном фраке с фалдами он напоминал черную цаплю.

— Любезный мой брат, — произнес взрослый грузный джентльмен с кустистыми бровями, уютно устроившийся в глубоком кресле, обитом марокеном [Марокен — кожа с тиснением. (Прим. ред.)]. — Тебе не присуща подобная озлобленность. — Он был настроен благодушно, поскольку это был его клуб; кроме того, они расположились в отдельной комнате для личных бесед, и ему не терпелось вонзить зубы в превосходный ростбиф, который обещали подать на ужин. Он спокойно продолжил: — Нельзя отрицать, что глупая девчонка осталась одна в большом городе, где ее могут обокрасть, оставить без средств к существованию или, что печальнее всего, лишить невинности… Но ты не должен позволить чувствам взять над тобой верх, дорогой брат.

— Это еще почему? — Худощавый молодой человек бросил свирепый взгляд на своего собеседника. — Она же наша сестра!

— А вторая пропавшая — наша мать, и что с того? Разве ты отыщешь их быстрее, если будешь суетиться, как лисья гончая в начале охоты? Хочется обвинить кого-нибудь в произошедшем? — добавил полный господин, сложив руки на округлом животе, затянутом в шелковый жилет. — Направь свой гнев на матушку. — Прирожденный логик, он тут же взялся за перечисление причин: — Именно она позволила нашей сестре бегать по лесу в бриджах и разъезжать на велосипеде по сельским тропинкам вместо того, чтобы обучаться правилам поведения в гостиных. Именно она целыми днями рисовала букеты, пока наша сестра лазала по деревьям. Именно она присвоила средства, выданные мною на гувернантку, учителя танцев, изящные женственные платья и прочие блага для юной леди. Именно она бросила дочь на произвол судьбы.

— В ее четырнадцатый день рождения, — пробормотал худощавый.

— Какая разница — в день рождения или в какой другой день! — отмахнулся грузный джентльмен. Он уже начал уставать от этого разговора. — Мать увиливала от ответственности, а затем и вовсе от нее сбежала, и…

— …и ты надавил на несчастную девочку, совершенно разбитую предательством матери, приказав ей покинуть родные места, лучше которых она не знала, разрушив ее представления о мире…

— Пойми, иного разумного способа сделать из нее хотя бы подобие достойной юной леди не было! — нетерпеливо перебил его старший брат. — Уж ты-то должен понимать мою логику…

— Логика — это еще не все.

— Впервые слышу от тебя подобное заявление! — воскликнул грузный джентльмен и подался вперед, опустив на паркет ноги в ботинках и безупречно чистых гетрах. Его благодушие как рукой сняло. — Почему ты так сильно взволнован и переполнен эмоциями? Чем поиски взбунтовавшейся младшей сестры отличаются от других незначительных дел…

— Тем, что она наша сестра!

— Однако совсем юная, и ты виделся с ней всего два раза.

Высокий, похожий на ястреба молодой человек перестал мерить шагами комнату и остановился:

— И одного было бы достаточно.

Его резкий высокий голос стал мягким и размеренным, но на брата он даже не взглянул. Он смотрел невидящим взглядом на обитые дубовыми панелями стены клубной комнаты и, очевидно, мысленно уносился в иное место, в другой день.

— Она напоминает мне меня самого, когда я был еще юнцом, который никуда не вписывался, — неловким, глуповатым, с чересчур крупным носом и подбородком…

— Вздор! — грубо оборвал его старший брат. — Чепуха! Она женского пола. Ее интеллект уступает нашему, она нуждается в защите… Ни о каком сравнении и речи быть не может. — Он нахмурился и заставил себя говорить спокойно, словно чиновник, готовый взять дело в свои руки. — Так или иначе, обсуждение прошедших событий ни к чему не приведет; сейчас нас должен занимать лишь один вопрос: как ее найти?

Высокий молодой человек усилием воли заставил себя вернуться к реальности, и старший брат ощутил на себе проницательный взгляд его зеленых глаз.

— У меня есть идея, — сказал младший после недолгой паузы.

— Меньшего я от тебя и не ждал. Поделишься со мной?

Тишина.

Грузный джентльмен откинулся на спинку кресла и натянуто улыбнулся:

— Не можешь обойтись без покрывала тайны, а, Шерлок?

Великий сыщик пожал плечами и холодно ответил:

— Сейчас нет смысла обсуждать с тобой мои планы, любезный Майкрофт. Если мне потребуется помощь, я непременно тебя позову, не сомневайся.

— Зачем же ты пришел ко мне сегодня?

— Чтобы высказать все, что у меня на уме.

— На уме или на душе, мой дорогой Шерлок? Пожалуй, тебе не помешало бы упорядочить мыслительные процессы. Ты пал жертвой своих тревог. Ты взвинчен до предела.

— Уж лучше быть взвинченным до предела, чем совсем ничего не чувствовать, — мрачно ответил Шерлок Холмс, взял свою шляпу, перчатки и трость и повернулся к двери. — Спокойной ночи, Майкрофт.

— Желаю успеха в выполнении твоих планов, мой дорогой Шерлок. Доброй ночи.

Глава первая

Я взяла карточку с серебряного подноса и ошеломленно на нее посмотрела. На всякий случай, чтобы убедиться, что глаза меня не обманули, я прочла вслух:

— Доктор Джон Ватсон, врач.

Разве можно поверить в то, что именно он — первый клиент только-только открывшегося в январе тысяча восемьсот восемьдесят девятого года бюро научного искателя, единственного в Лондоне… Да что там — во всем мире!

Доктор Джон Ватсон? Джон — имя довольно распространенное, а вот Ватсон… При этом еще и врач. Я понимала, что совпадения быть не может, но все равно отказывалась в это верить.

— Это тот, о ком я думаю, Джодди?

— А мне почем знать, миледи?

Я закатила глаза:

— Джодди, я же просила называть меня мисс Месхол. Мисс Месхол.

Впрочем, чего еще ожидать от мальчика, которому мама дала имя Джодхпур (в церковный реестр его ошибочно записали как Джодпера) — в честь бриджей для верховой езды? [Джодхпуры — длинные, достаточно свободные штаны для верховой езды. (Прим. ред.)] Что благородного она нашла в этом слове? Джодди так восхищали оборки и пышные рукава на моем платье, что он обращался ко мне не иначе как «миледи», но я постоянно его поправляла, поскольку боялась неловких вопросов посторонних. Мне было нужно, чтобы Джодди продолжал мной восторгаться, поскольку благодаря этому он не замечал, что на самом деле я не намного его старше, но при этом чтобы он перестал называть меня «миледи».

Я взяла себя в руки и, стараясь по мере сил скрыть свой благородный акцент, добавила:

— Ты сообщил джентльмену, что доктора Рагостина нет на месте?

— Да, миледи. То есть да, мисс Месхол.

На вывеске на двери бюро значилось имя доктора Лесли Т. Рагостина, поскольку ученый — это всегда мужчина. Но ни один клиент никогда бы его не дождался — ведь этот достойный доктор наук существовал лишь в моем воображении да еще разве что на визитных карточках и листовках, которые я расклеила и разбросала по всем магазинчикам, лавкам, фруктовым ларькам и лекториям.

— Тогда пригласи доктора Ватсона ко мне в кабинет — возможно, я смогу ему чем-то помочь.

Джодди выбежал за дверь. Манеры его не были изящными, зато внешность — вполне. Он ходил в униформе на пуговицах, с вышивкой на манжетах и брюках, в белых перчатках и полосатой шляпе, больше похожей на слоеный тортик… А что в этом такого? Многие униформы выглядят крайне нелепо.

Как только он скрылся из виду, я откинулась на спинку стула. Колени у меня тряслись так, что шелковые нижние юбки громко шуршали. Нет, надо собраться. Я сделала глубокий вдох, прикрыла глаза и попыталась вспомнить мамино лицо. Мне показалось, что я слышу ее голос: «Ты и одна прекрасно справишься, Энола».

Это мне помогло. Я немножко успокоилась, открыла глаза и увидела, как Джодди проводит доктора Ватсона из приемной в мой кабинет.

— Доктор Ватсон, позвольте представиться. Я секретарь доктора Рагостина мисс Лиана Месхол.

Я поднялась и протянула ему руку. Именно таким я его себе представляла по повестям и рассказам: крепким английским джентльменом, образованным, хоть и небогатым, румяным, со склонностью к полноте и с добрыми глазами.

Хотелось бы, чтобы сам доктор Ватсон видел во мне обычную работящую девушку, за которую я себя выдавала. На груди у меня блестела круглая брошь, формой похожая на луковицу, в ушах висели не менее уродливые серьги: я вся была обвешана украшениями из дешевых материалов, отвечающими нынешней моде (и такими же дурацкими на вид, как униформа Джодди). Светлые кудри, из которых был сделан мой парик, вероятно, раньше принадлежали баварской крестьянке. Я надеялась создать впечатление девушки неблагородной, но заслуживающей уважения. Дочери, скажем, седельника или трактирщика. Девушки, которая стремится скорее выйти замуж. Если упомянутая брошь, ожерелье, напоминающее собачий ошейник, обилие бантиков и накладные волосы выдавали во мне именно такую особу — значит, маскировка удалась.