Хватит. Энола Холмс, немедленно прекрати это нытье!

Надо собраться с духом, встать с кресла, сделать хоть что-нибудь.

Что ж. С мамой и тревогами Шерлока я ничего не могу поделать, пока не получу ответа на свое послание. И, как бы я ни жаждала восстановления справедливости, а точнее — отмщения, с неизвестным душителем мне тоже было никак не расквитаться.

И все же кое-что я могла сделать: отдаться своему призванию научного искателя. Я могла начать поиски пропавшей дочери сэра Юстаса Алистера. Я пообещала себе, что «доктор Рагостин» непременно раскроет свое первое дело и найдет бедную девушку.

Оставалось выведать обстоятельства этого дела.

* * *

Как следует все обдумав, я поднялась с кресла и прошла через несколько коридоров на кухню. Кухарка с экономкой пили полуденный чай. Они посмотрели на меня с удивлением и подозрением: почему я не позвонила в колокольчик? Неужели что-то случилось?

— Миссис Бэйли, — прохрипела я, обращаясь к кухарке, — по правде сказать, мне нехорошо. Горло ужасно саднит. Вы не могли бы…

— Ну разумеется! — с облегчением воскликнула миссис Бэйли, не дожидаясь, пока я договорю. Видите ли, простуда объясняла мое присутствие на кухне — ведь благодаря камину, плите и водогрейке эта комната была самой теплой во всем доме. — Чаю? — предложила кухарка, подскочив со стула.

— То что надо. Благодарю.

— Присаживайтесь, мисс Месхол, — сказала экономка, миссис Фицсиммонс, и отодвинула стул у камина.

Я села вместе с ними за стол, взяла предложенную мне чашку с чаем и стала неспешно его потягивать, коротко отвечая на вопросы о моем здоровье. Вскоре они вернулись к тому разговору, который я прервала своим неожиданным появлением. Позавчера вечером миссис Бэйли ходила в театр на представление гипнотизера, или, как их еще называют, магнетизера — «такого смуглого, тучного француза с глазами как у волка и косматыми бровями». Ему помогала «девчонка в таком облегающем французском платье». Она лежала на кушетке, и он заставлял ее смотреть на что-нибудь мерцающее, вроде пламени свечи, махал руками у нее перед лицом, словно посыпая «жизненной пыльцой», и делал завораживающие пассы прямо над телом ассистентки.

— Возмутительно близко руки подносил, но ни разу не коснулся. А она лежала как мертвая, с открытыми глазами. Он ей дал кусок мыла, и она его стала жевать, будто ириску. Сказал, что она пони — а девчонка и заржала. Сказал, что она мост, поднял и положил меж двумя стульями — и она там так и лежала и не шевелилась, будто каменная. Выстрелил из пистолета прям у нее над ухом…

Я старательно скрывала свое нетерпение, поскольку мне было не особенно интересно слушать об этом шарлатане; мифы о гипнозе развенчали еще много лет назад, как и об оживлении трупов с помощью электричества, столоверчении, спиритических досках и прочей небывальщине, прикрывающейся маской науки и прогресса.

— …предложил нам подойти и самим убедиться, что девчонка в трансе. Один джентльмен ее ущипнул, а его жена поводила нюхательной солью у нее под носом. А я ее булавкой уколола, и она даже не вздрогнула! Потом гипнотизер опять начал делать пассы, и девчонка подпрыгнула, в улыбке расплылась, а мы им дружно захлопали. Ну, они и ушли. А после них вышел френолог [Френолог — человек, практикующий френологию. Френология — в викторианское время считалась наукой, ныне признана псевдонаукой. Это учение утверждает, что есть взаимосвязь между строением черепа (буграми, ямками и т. п.) и психикой человека. (Прим. ред.)]…

О нет. Очередной псевдонаучный призрак прошлого.

— А правда, — перебила я кухарку, — что королева однажды побрилась наголо, чтобы ее осмотрел френолог?

В это им верилось с трудом (что неудивительно, ведь я сама придумала эту нелепицу и, видимо, тем самым запустила цепочку слухов) — но как знать? Леди такая-то и леди сякая-то проводили сеансы, некий герцог бродил во сне, многие юные достойные лорды экспериментировали с веселящим газом и так далее. Я успешно перевела тему с псевдонаук на глупые прихоти высшего общества, а об этом кухарки и экономки Лондона знали немало. Хотя скандал «замяли» в газетах, он не ускользнул от внимания слуг, горничных и лакеев, которые перешептывались друг с другом. Я согласилась на вторую чашку чая и стала дожидаться подходящего момента. Он наступил, когда мои собеседницы упомянули одного из пэров.

Я покашляла, чтобы привлечь к себе внимание и вызвать сочувствие, и спросила:

— Интересно, знаком ли он с сэром Юстасом Алистером?

— Он-то? Вот уж сомневаюсь! — отмахнулась миссис Фицсиммонс.

— Вы разве не знаете, что сэр Юстас всего лишь баронет? — сказала миссис Бэйли.

— Еще и опозоренный, ко всему прочему, — тихо добавила экономка, сверкнув глазами.

Я изобразила искреннее удивление и любопытство:

— Опозоренный? Из-за чего?

— Да из-за дочки его, леди Сесилии! Ужасный случай.

— Бедные ее родители! — добавила кухарка. — Говорят, леди Алистер ходит как в воду опущенная, да-да.

Экономка ей ответила, миссис Бэйли добавила еще что-то от себя, и за следующие несколько минут они, постоянно перебивая друг друга, поведали мне всю историю целиком.

Достопочтенная леди Сесилия Алистер, второй по старшинству ребенок сэра Али-стера, шестнадцати лет от роду, еще не представленная ко двору, пропала во вторник на прошлой неделе, и утром того же дня обнаружилась лестница, приставленная к окну ее комнаты. Подруги леди Сесилии рассказали полиции, что прошлым летом, когда они гуляли все вместе («теперь же с компаньонками никто не ходит, и девушки одни на лошадях катаются, на велосипедах, за покупками одни ходят»), к ней подошел юный «джентльмен» — точнее, щеголь сомнительного происхождения. После очередных расспросов и обыска письменного стола пропавшей выяснилось, что леди Сесилия переписывалась с этим молодым человеком, хотя их друг другу не представляли и родители ничего об этом не знали. Располагая одним лишь именем, даже без фамилии, полиция за четыре дня отыскала нахального юношу. Он оказался сыном простого лавочника, и притом довольно заносчивым, поскольку не понимал своего низкого положения и метил слишком высоко. Конечно, к тому времени Было Уже Поздно («и если б вышла за него, была бы беда, а не вышла бы — так вовсе катастрофа»). Выяснилось, что с ним девушки не было. И молодой человек горячо уверял полицию, что невиновен и никак не замешан в этом деле. («Чушь. Им только одного и надо»). За юношей установили слежку, но леди Сесилию пока так и не нашли.

— Еще чаю, мисс Месхол?

Я улыбнулась и покачала головой:

— Нет, миссис Бэйли, спасибо вам большое. Я… Боюсь, мне пора возвращаться к работе.

Я прошла через свой кабинет в кабинет доктора Рагостина и попросила Джодди, чтобы меня никто не беспокоил ни при каких обстоятельствах. Я частенько дремала в кабинете доктора Рагостина после бессонных ночей в роли немой сестры милосердия. Судя по хитрой ухмылке Джодди, на которую я, к слову, не обратила внимания, он подумал, что я хочу полежать пару часов на уютном ситцевом диване, завернувшись в вязаный шерстяной плед.

Как раз на такие выводы я и рассчитывала.

На самом деле помимо дивана, расположенного прямо у камина, в святая святых бюро доктора Рагостина находились великолепный письменный стол, кожаные кресла, предназначенные для посетителей, и роскошный турецкий ковер. Между окнами стоял высокий книжный шкаф, а оставшиеся три стены были полностью закрыты книжными полками, разделенными вытянутыми зеркалами, над которыми висели газовые бра (чтобы отражать свет). Обилие книжных шкафов осталось от предыдущего жильца, так называемого спиритического медиума. В этой комнате проводились сеансы.

Я закрылась изнутри, задернула тяжелые шторы из саржи, подкрутила яркость газового канделябра, чтобы прогнать опустившийся на комнату полумрак, и подошла к ближайшему книжному шкафу у несущей стены. Нащупав за увесистым томом эссе римского папы щеколду, я отодвинула ее и потянула на себя левую часть шкафа. Он поддался с легкостью и бесшумно, поскольку петли были хорошо повешены и щедро смазаны, и отворился как дверь, обнаружив за собой потайную комнатку.

Там, скорее всего, раньше прятались подельники медиума.

Я же нашла ей другое применение.

И сейчас подошло время ею воспользоваться. Лиану Месхол не примут в доме баронета. А значит, нужно преобразиться.

Я зажгла свечу. Потайная комната не обогревалась, и я невольно поежилась от холода, когда стянула с себя дешевое платье из поплина [Поплин — шелковая двухсторонняя ткань.] с оборками. Увесистую брошь, которую Лиана Месхол никогда не снимала, я от платья отцепила. Со стороны она выглядела, как обычное украшение, а на самом деле была приварена к рукояти кинжала, спрятанного у меня на груди. Одним резким движением я вытащила оружие из корсета и залюбовалась блестящим тонким лезвием, острым как бритва, прежде чем отложить его в сторону.

За платьем и кинжалом последовали накладные волосы, невидимки и другие предметы гардероба Лианы Месхол, и в конце концов я осталась в одном нижнем белье, самой ценной деталью которого был, как ни странно, корсет.

Да, несмотря на свою неприязнь к корсетам, я почти никогда его не снимала, но благодаря не слишком туго затянутым лентам для меня он был не мучителем, а защитником. Он не сковывал меня, а дарил свободу, защиту, прикрытие. Он служил тайником для кинжала и поддерживал подкладки на грудь, в которых я держала много всяких полезных мелочей и целый ворох английских банкнот и которые вместе с подкладками на бедра создавали пышный силуэт, совсем не похожий на скучную худую фигурку Энолы Холмс.

Оставив на себе только подкладки, корсет и нижние юбки, я склонилась над раковиной, смыла румяна, морщась от покалывающей кожу ледяной воды, и посмотрела в зеркало. Там я увидела свое вытянутое, непримечательное, болезненно-бледное лицо, обрамленное родными каштановыми волосами длиной ниже лопаток и такими же непримечательными.

Они-то меня и беспокоили. Видите ли, чтобы сойти за зрелую даму, их надо было убрать. Юные леди ходили в коротких платьях и с длинными волосами, а взрослые — в длинных платьях и с волосами, убранными наверх. Днем у благородной дамы все должно было быть прикрыто, кроме ушей.

Я хотела притвориться благородной дамой. Вот только тем прислуживали горничные, а у меня горничной не было.

Пожалуй, избавлю любезного читателя от нудного рассказа о том, как я делала себе прическу, и скажу только, что час спустя из-за книжного шкафа вышла леди с убранными наверх волосами, почти полностью скрытыми под огромными полями шляпы, в сером шерстяном платье, дорогом и сделанном на заказ, но в то же время довольно скромном на вид и не слишком элегантном. На груди блестел аккуратный перламутровый овал броши. Как видите, я располагала не одним кинжалом.

Накинув на плечи очаровательное меховое манто, я взяла с собой муфточку того же цвета и заперла свою «гардеробную». Затем подошла к другому шкафу, у наружной стены, отодвинула щеколду за увесистым томом «Путешествия Пилигрима» [«Путешествие Пилигрима в Небесную Страну» (The Pilgrims Progress from This World to That Which Is to Come) — аллегорический религиозный роман Джона Бэньяна, 1678 г.] и выскользнула из бюро доктора Рагостина через потайную дверь.


Конец ознакомительного фрагмента