Николай Немытов
Курганник
Пролог
Клинок медленно остывал. Темнота легла на кромку лезвия, будто окружающие сумерки проникли в саму сталь и постепенно просачивались в нее, жадно поглощая малиновый свет. Очень скоро можно было лишь угадать густо-малиновый отблеск в глубине металла. Кузнец рассек клинком воздух, прислушиваясь к звуку, поднес его к лицу. Наборное лезвие будто вновь обрело силу, глубинный огонь на мгновение вспыхнул, и три «креста», три слоя стали четко обозначились.
Как и было задумано. Теперь следует остудить клинок на воздухе, довести лезвие и сделать рукоять — кузнец держал будущий ятаган за хвостовик, обмотанный тряпкой. Усталость навалилась на плечи, высыхающий пот стянул кожу. После нескольких часов, проведенных у горящего горна, жаркая августовская ночь казалась прохладным родником, омывающим тело.
— Что-то мы сегодня загуляли, — пробормотал мастер, оглядывая сонную округу.
Время длилось к полуночи, в селе гасли окна, лениво тявкали собаки, и с гулким эхом проносились по далекой трассе запоздалые машины. Тьма вступала в свои права.
Кузнец взглянул на россыпь звезд над головой, улыбнулся. Хватило сил проработать весь день, чтобы довести, наконец, клинок до ума. Не первый, не последний. Отковав однажды хороший ятаган, мастер принялся пробовать новое сочетание сталей, закалок, форм лезвий и заточки режущих кромок. Были неудачи, но из нескольких поделок получилось два отличных клинка. Второй он сейчас держал в руках.
Мастер повернулся к двери кузницы и замер — что-то с треском порвалось, будто силач рванул старый брезент. Послышалось или нет? После звона наковальни и стука молота в ушах еще немного звенело.
Звук повторился, и вокруг кузнеца стала сгущаться тьма. Во время работы он не включал в кузнице свет, чтобы было хорошо видно нагрев заготовки, а теперь и вовсе воцарился эбонитовый мрак. Еще горячие угли налились алым, и кажется, не огонь это вовсе, а злые глазки смотрят на мастера, оценивают, пылающий рот растягивается в усмешке.
Кузнец хотел вздохнуть, но грудь сдавило то ли от нахлынувшего страха, то ли накрывший с головой пронзительный холод не давал двинуться с места. Пространство сжалось до размеров сердца в груди, нахлынувшее вдруг отчаяние готово было перерасти в панику, рот открылся для крика…
Вновь треснуло. Кузнец оглянулся — еле смог повернуть голову, мышцы одеревенели. В густой тьме за дорогой, разрывая степной дерн, поднимались тени. Алые огни бродили по их силуэтам, открывались горящие красным глаза. Нежить оглядывалась, словно кого-то искала, а завидев кузнеца, двинулась к нему. С расстояния трех шагов мастер смог рассмотреть: скелеты, переплетенные травой, сыпля комьями земли, топали на сгнивших ногах, как на ходулях. Но страшили не сами костяки, а те злые алые глазки, глядящие на кузнеца из старых черепов, мелькающие среди проломленных ребер.
Запах тлена и пыльной разогретой под летним солнцем земли коснулся ноздрей мастера, однако отступить не было возможности. В черепе скелета противно захихикали, наслаждаясь властью над живым человеком, костлявые пальцы схватились за клинок в руках кузнеца, рванули на себя… Трухлявые кости осыпались наземь. Скелет упрямо потянулся к клинку другой конечностью.
В минуты страха, когда ледяной ужас охватывает тело, когда мрак старается подчинить тебя, нельзя сжиматься. Иначе холод проникнет в твое сердце, помутит разум, заставит в панике бежать в поисках укрытия… навстречу гибели. Откройся, стань крепче на ноги, расширь пространство вокруг себя силой воображения, какие бы страшные картины ни рисовал соперник-страх.
Кузнец вспомнил слова своего деда, представил его под цветущей вишней в саду и усмехнулся, глубоко вздохнул. Легкие судорожно приняли воздух — тлен и пыль, но это земля, на которой родился и жил мастер. Он вздохнул еще и еще, медленно поднял клинок и коснулся им левой ладони, обнял пальцами. Сталь еще хранила жар горна. Этот жар поднялся по предплечью к сердцу, горячей волной окатил тело, ударил в голову, и кузнец закричал, чувствуя прилив вернувшихся сил.
Темная мгла отпрянула, мрак растворился в звездном небе. Кузнец встряхнулся, отгоняя наваждение.
— Брысь отсюда! — гаркнул он окружившим его скелетам, обретая прежнюю отвагу.
Алые глазки растерянно моргнули, что-то зашуршало, завозилось под трухлявыми ребрами. Нежить двинулась на мастера, не желая признавать поражение.
— Как хотите, — пробормотал кузнец, подныривая под поднятую конечность.
Удар в плечо — хруст, костяк упал и рассыпался. Комки травы — или нежить степная? — испуганно бросились в стороны. Остальные не сдавались, но тоже получили хороший отпор — кости, комья земли летели в разные стороны.
Дерн порвался вновь. Из земли подымался голем: выше человека на голову, кости увиты травой, острые когти на длинных конечностях. Кузнец увернулся от удара, нанес удар в ответ. Если костяк и был трухлявым, то травяной покров и туго сплетенные корни хорошо защищали его.
Кузнец пропустил толчок в грудь, едва не упал на спину, отскочил в сторону и поднял клинок. До этого мастер не применял оружие, оберегал его — неостывший металл мог искривиться от ударов, кромка притупиться.
— Ладно, — пробормотал человек. — Значит, по-хорошему не будет.
Опустился на колено и произнес:
— Господи! Иже многою твоею благостию и великими щедротами твоими дал ты мне мимошедшее время нощи сея без напасти прейти от всякого зла противна. — Молитва Макария Великого пошла напевом сама собой: — Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Аминь!
К кому еще обратиться человеку, если нечисть наседает, а товарищей рядом нет?
Кузнец покрепче взялся за хвостовик и, поднимаясь с колена, ударил снизу вверх. Голем шарахнулся, попятился, однако человек напирал. Вот левая конечность чудища полетела в сторону, вот правая упала под ноги. А вот и сами степные нечестивые бросились врассыпную, оставив костяк под градом ударов стального клинка.
Голем упал в траву, кости рассыпались прахом. Меж стеблей мелькнули алые глазки, но уже не злые, испуганные.
Мастер топнул ногой, прогоняя нечисть, перевел дух. Мозолистой ладонью провел по лезвию, проверяя, нет ли повреждений, и остался доволен.
— Эх, погуляли, — улыбаясь, пробормотал кузнец.
Часть первая. Раскаленная степь
Глава 1. Все дороги ведут…
Беспамятная ночь угрюма и чиста.
Пришла пора бежать из дома
и из плена.
Янина Грошева
Слева ярко-голубым вспыхнул дорожный указатель. Четко проступила белая надпись: «Гостра Могила — 0,5 км». Подчиняясь ритму рок-н-ролла, Виктор Ковалев заложил крутой поворот. Расплата за лихачество пришла незамедлительно: левое переднее колесо резко стукнуло, скрежетнуло днище, следом ударило левое заднее. Машину сильно качнуло, мотор рыкнул, злясь на неожиданное препятствие.
— Приехали, — буркнул Ковалев, запоздало сбрасывая скорость.
Удовольствие от быстрой езды по трассе улетучилось. Теперь автомобиль медленно полз среди ухабов и ям, зияющих в свете фар черными кляксами на пыльном полотне дороги.
Когда машина выбралась на более ровный участок, Виктор на секунду отвлекся — захотелось курить. Но пачка «Кэмел» выпала из рук, соскользнула на пол салона. Ковалев тяжело вздохнул: все одно к одному, одно к одному. Если с утра не сладилось — к ночи не исправится…
Хорошая идея — ехать к другу на ночь глядя — посетила его на кухне за столом. Коньяк к тому времени остался желтым ободком на дне бутылки, от лимона — высохший за день тонкий ломтик. Сигаретный дым плотным облаком висел под потолком, похожий на старую паутину. Самое время проветриться, глотнуть свежего воздуха.
В половину первого ночи Виктор сел за руль. Бордовая «ауди» сотой модели, подчиняясь мимолетному желанию хозяина, пронеслась по железнодорожному мосту, пролетела улицу Кима и, не сбрасывая скорости, выскочила на Евпаторийское шоссе. В новеньком дисковом проигрывателе звучала классическая «Лабу-лабуда» старика Элвиса. Ритм вселил в Виктора чувство беспредельной наглости и безмерной значимости, и машина понеслась в открытом пространстве ночной трассы.
Однако очень скоро порыв угас. Напряжение суматошного дня дало о себе знать: машина убаюкала урчанием двигателя, шелестом шин, комфортным сиденьем. Веки отяжелели, глаза резало, мысли путались в первых бредовых признаках надвигающейся дремы. В пути Виктора спасали сигареты. Да и до села было не так далеко — полчаса хорошей езды, и вот он на месте. Почти.
Надо было закурить.
Пачка сигарет умудрилась нырнуть под сиденье. Придерживая руль, Ковалев пошарил рукой по полику — ничего. Наклонился ниже, сгибаясь в трехпогибельной асане…
По днищу вдруг зашуршало, зашелестело, будто тысяча щеток принялось чистить автомобиль, «сотка» слегка клюнула носом. Ковалев автоматически нажал тормоз, при этом хорошенько приложившись лбом о баранку. С соседнего сиденья с грохотом посыпались банки с пивом, прихваченные в дорогу.
— Да что ж это за хрень! — прорычал Виктор, хватаясь за ушибленное место.
