Николай Свечин

По остывшим следам

Происшествия из службы сыщика Алексея Лыкова и его друзей

Автор благодарит Эльмиру Амерханову и Елену Карташеву за помощь в создании этой книги.

Глава 1

Приказ Ее Величества

5 августа 1906 года Лыкову принесли большой конверт с сургучными печатями. Алексей Николаевич стал расписываться в журнале и с удивлением увидел, что конверт был от премьер-министра. Странно — до сих пор Столыпин не баловал скромного коллежского советника вниманием.

Внутри оказалась небольшая книжечка. На обложке стояло: «Судебный процесс по делу о похищении в Казани явленной чудотворной иконы Казанской Божьей Матери: полный стенографический отчет с приложением всех судебных речей», Казань, издание журнала «Православный собеседник», 1904 год». Лыкову сделалось любопытно. Громкая кража произошла два года назад. Он тогда находился в Тифлисе и следил за ходом дознания по газетам. Поэтому знал о святотатстве то же, что и все. Негодяи украли образ, сорвали с него драгоценные ризы, а саму икону сожгли в печке. Казанская полиция довольно быстро раскрыла преступление. Воры были осуждены в каторжные работы. Что же теперь по этому старому делу потребовалось премьеру от сыщика?

Лыков взял почту и отправился к директору Департамента полиции. Трусевич принял его сразу.

— Максимилиан Иванович, не поясните, что сие значит?

Директор повертел в руках конверт, убедился, что на нем печать премьер-министра. Полистал книжку. Потом пожал плечами:

— Вчера был телефон от Столыпина. Он спросил, кто у нас самый опытный уголовный сыщик. Я, разумеется, назвал вас.

— Но при чем тут казанская кража? Дело давно закрыто, преступники выявлены и осуждены.

Трусевич снял трубку телефона и велел соединить его со Столыпиным.

— Але, Петр Аркадьевич. Извините, что отвлекаю. Пришел коллежский советник Лыков, которого я вам вчера аттестовал. Он получил конверт с протоколами суда в Казани… По краже чудотворной иконы, да. Мы оба недоумеваем: в конверте нет ничего, объясняющего вашу посылку. От Лыкова требуется что?

Он выслушал ответ, кивая и почтительно поддакивая. Когда в трубке раздались гудки, положил ее на аппарат и потер лысеющую голову:

— М-да… Не нравится мне…

— Что такое, Максимилиан Иваныч? — насторожился Лыков.

— Чует мое сердце, неспроста сыр-бор. Петр Аркадьевич приказал вам внимательно изучить присланные материалы. И дать экспертное заключение: могла ли икона уцелеть?

— Уцелеть? В том смысле, что ее не сожгли? — уточнил Лыков.

— Да.

Два полицейских чиновника посмотрели друг на друга. Этого только не хватало! Слухи, что икона Казанской Божией Матери не погибла в огне, а где-то спрятана, ходили по стране все два года. В качестве виноватых обычно называли богатых купцов-старообрядцев. Иногда приплетали масонов. Но то были слухи. А улики доказывали, что воры спалили икону в печке. На суде это приняли как факт. Сейчас, когда прошло много времени, оспаривать его трудно. Неужели кому-то наверху сплетни показались настолько убедительными?

— Я понимаю, Алексей Николаевич. Нет ничего хуже, чем идти по остывшим следам, — мягко сказал Трусевич. — Но куда теперь деваться? Посмотрите материалы и напишите заключение. Я убежден, что оно окажется отрицательным и от вас отстанут. Просто кому-то в Зимнем дворце — я даже знаю, кому именно, — хочется невозможного.

Директор имел в виду императрицу и ее склонное к религиозной мистике окружение.

— Слушаюсь, — мрачно ответил коллежский советник. Собрал бумаги и отправился к себе.

Азвестопуло, как только увидел, что шеф не в духе, сразу вскочил:

— Что такое, Алексей Николаевич? Опять какие-то бомбисты?

— Намного хуже, — заявил Лыков. — Бомбисты — милые люди: или мы их, или они нас. А тут — иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. — И рассказал помощнику о новом поручении.

— Только и всего? — ухмыльнулся Сергей. — Делов на два часа с перекуром. Отдайте мне, я им напишу такое, что враз отстанут. Убийц некогда ловить, а они с ерундой.

— Молод ты еще и потому не понимаешь, — сварливо возразил Лыков. — Такие поручения самые опасные, на них шею и ломают. С нашей, прости Господи, государыней шутки плохи. Не понравился ей — и в утиль.

— Да…

— Цыц! Ступай в архив, принеси мне всю переписку департамента с казанским губернатором по краже, — приказал Лыков. — А меня нет ни для кого.

Алексей Николаевич углубился в изучение обстоятельств дела. «Кража века» произошла в женском монастыре в самом центре Казани. Сыщик с карандашом в руках прочитал речь обвинителя и ответные речи защитников и понял, что все сложнее, чем ему изначально казалось. К вечеру у него уже было готово заключение. Лишь только он сообщил о нем директору, тот сразу же связался со Столыпиным. Умница Трусевич тоже понимал, что значит не угодить императрице, и потому не стал тянуть. В десятом часу действительный статский и коллежский советники прибыли на Аптекарский остров. Здесь, на даче министра внутренних дел Столыпин проживал летом. Став премьером, он сохранил за собой МВД. Правда, загруженный делами высшего управления, Петр Аркадьевич запустил ведомство. Его целостность была нарушена, единая политика отсутствовала. Директора департаментов делали, что хотели, каждый дул в свою дуду. Трусевича и Лыкова это устраивало: начальству некогда было соваться в их текущие дела с мелочной опекой.

— Что скажете, господа? — спросил премьер, быстро входя в кабинет. — Но, пожалуйста, негромко: сын только что заснул.

— У Алексея Николаевича готово заключение. Я решил, что лучше сообщить вам его как можно быстрее, — доложил директор Департамента полиции.

— Правильно решили, — кивнул Столыпин. — Вы уже, полагаю, догадались, кто заинтересовался вопросом?

— Ее Величество? — предположил сыщик.

— Точно так. Там… — Столыпин замялся и переменил тему: — Э-э… Чаю приказать?

— Спасибо, — ответил за обоих гостей Трусевич.

Премьер-министр вышел в приемную распорядиться. Когда он вернулся, вид у него был сконфуженный.

— Дело вот в чем, — начал он. — Ее Величество изволили вызвать меня вчера для личной аудиенции. Сразу после доклада государю. В комнате присутствовала еще герцогиня Лейхтенбергская, Анастасия Николаевна.

— Фаворитка царицы, — пояснил Лыкову Трусевич. — Большая шельма и истеричная дура на метафизическо-религиозной почве.

Столыпин поморщился — речь как-никак шла о представительнице правящей фамилии. Но не стал одергивать подчиненного, а продолжил:

— Государыня спросила у меня, имеются ли в Министерстве внутренних дел опытные сыщики. Я ответил утвердительно. Затем Александра Федоровна заявила, что требуется разыскать икону Казанской Божьей Матери. Якобы она не погибла, как решил казанский суд, а цела и где-то скрывается. Я попросил разъяснить, на что опирается такое мнение. Ну… мне ответили, что на высшие силы.

— Высшие силы? — переспросил Лыков, не веря своим ушам.

— Именно так, — бесстрастно ответил Столыпин, отводя взгляд.

— А могу ли я узнать точнее? — спросил Лыков.

— Можете. Когда сами предстанете перед государыней.

Сыщик почувствовал, что влип.

— Да, вам придется переговорить с Ее Величеством об этом, — пояснил премьер. — Завтра к девяти часам утра будьте на Эрмитажном причале. Поплывете вместе со мной в Петергоф.

Трусевич хотел что-то возразить, но Столыпин не дал ему сказать:

— Решение принято, чего теперь. Лучше пусть Алексей Николаевич сообщит, к каким выводам он пришел, изучив материалы суда. Могла священная икона уцелеть или это глупые россказни?

— Могла, ваше превосходительство, — рубанул с плеча сыщик.

— Да вы что?! — опешил премьер. — Ну-ка докажите.

Лыков выложил из принесенной папки лист бумаги:

— Вот. Здесь коротко, я дополню на словах.

Столыпин и Трусевич, заинтригованные донельзя, откинулись на спинки стульев и приготовились слушать. Тут принесли чай. Едва лакей удалился, Алексей Николаевич начал:

— Как известно, кража произошла в тысяча девятьсот четвертом году, в ночь на Петров день [Петров день — 29 июня (здесь и далее примеч. автора).] украдены были две чудотворные иконы: Казанской Божьей Матери и Спасителя. Следствие обвинило в страшном святотатстве воров Чайкина и Комова, первый был признан главарем, а второй — его сообщником. Третий, ювелир Максимов, будто бы сам не крал, но купил снятые с похищенных образов золото и драгоценные камни. Так вот… — Лыков отхлебнул из стакана и продолжил: — Сами иконы отысканы не были. Полиция нашла золото и камни, да и то не все. А еще горсть золы в печке, вместе с бархатом, гвоздиками и петлями от оклада. Это дало основание обвинителю сказать следующее. — Лыков стал читать с листа: — «Как ни тяжело, как ни безотрадно, но надо признать, что иконы сожжены. Если бы преступник хотел воспользоваться иконой, он не стал бы срывать с нее бархат, которым она, за исключением лика, вся была зашита. Да и времени у преступников не было бы — они были задержаны, как говорится, по горячим следам. На вопрос о том, где святые иконы, подсудимые упорно молчат, как мне кажется, потому, что у них не хватает духу, несмотря на всю их дерзость, открыто, в присутствии всех сказать, что святые иконы ими сожжены». — Сыщик повернулся к начальству и ехидно заметил: — Это у Чайкина не хватило духу? Да у него той самой дерзости на семерых!