Но затем невдалеке Саша заметил самоходную баржу, и мы напоследок решили её осмотреть, вдруг там так же, как и в драге, осталось дизельное топливо. Добравшись до нее, увидели, что трюмы судна полностью заполнены углём. Он был не тронут — баржу даже не пытались разгружать, она стояла на якоре метрах в двадцати от берега. Наверное, она пришла сюда в последние дни судоходства, а потом река замёрзла (в те дни температура начала резко падать), и баржа даже не дошла до порта, а потом было уже не до неё, вручную разгружать не стали. Мы осмотрели с фонариками всю баржу и уже в полной темноте, ориентируясь по своим следам, поехали домой.

В принципе, я был доволен нашей вылазкой. Найдены большие запасы продовольствия, если, конечно, они не протухли, хотя известно, что люди ели даже мясо мамонтов, пролежавших замороженными несколько десятков тысяч лет, а этим окорочкам всего-то несколько месяцев. Также нами обнаружено большое количество угля — несколько тысяч тонн, правда, доставлять его далековато, да и сейчас вроде бы незачем, но всё же как-то спокойно становится от одной мысли, что в легкодоступном месте имеются большие запасы топлива.

Домой мы вернулись только к девяти часам вечера (ведь ехали не очень быстро — в темноте, да и снег начался), поставили снегоходы на второй этаж сарая и первым делом вручили женщинам нашу добычу на разморозку с дальнейшей полной экспертизой. При этом я посоветовал Маше:

— Слушай! Как только окорочка отойдут, дай сначала попробовать их собакам. А уж потом можешь продолжить эксперимент на мне.

Стоявшая рядом Галя прыснула смехом:

— А давай, перед тем как ты употребишь эти тушки, я проведу исследования через микроскоп на предмет наличия в них посторонних бактерий. А то бедных собачек так жалко терять! — И продолжила: — Анатолий, ты не переживай, ведь и тебя мне тоже совсем не хочется терять.

Шутки шутками, а микроскоп у нас действительно имелся, его привез Володя из института, где работала Галя. После ужина мы все с нетерпением ожидали результатов исследований, одновременно провели и свои собственные: после разморозки каждый понюхал привезённые окорочка — не пахнут ли гнилостью, — они не пахли; а собаки, те просто слопали их в одно мгновение, не дожидаясь никакой экспертизы. Потом пришла Галя и сказала:

— Всё чисто. Даже под микроскопом я не обнаружила ничего подозрительного. Так что, Анатоль, теперь смело можешь приступать, и мы тебя с удовольствием поддержим.

Потом женщины быстро поджарили курятину на гриле, и все, хотя недавно и поужинали, с удовольствием съели по аппетитному окорочку. Во время этого второго ужина договорились — с завтрашнего дня начнём вывозить к нам всю курятину, найденную в опрокинутой машине. Наконец, наевшись до отвала, в первый раз за долгое время, мы отправились по своим комнатам спать.

Перед этим решили, что перевозить добычу будут Саша и Флюр, а задача остальных — быстрая разгрузка и подготовка снегоходов к новому рейсу. Мы надеялись в течение недели закончить с этим делом. Хранить найденные продукты решили на втором этаже гаража; там было холодно, как в морозилке, а мыши все уже давно перемёрзли.

В девять часов утра все мужчины уже сидели в столовой, завтракая привезённой курятиной. А когда Саша с Флюром уехали, мы пошли помогать Валере мастерить полки и короба для хранения этого мясного запаса. За день ребятами было сделано два рейса и привезено около тонны окорочков. Володя весь груз перевешивал на напольных весах. На следующий день было привезено больше полутора тонн. Оказалось, что половина из привезённого груза это замороженные бройлерные цыплята. Весь груз — пять с половиной тонн — удалось перевезти за пять дней, хорошо, что температура была не особенно низкой, и снег шёл только один день.

После этих перевозок мы больше никуда не ездили — начали экономить бензин. Ведь, несмотря на экономичность техники, мы за всё время после катастрофы сожгли более полутора тонн бензина; истратили весь запас, который сделал Николай, и даже отливали из бензовоза, пригнанного нами из Тулы. Я задумался — откуда мы возьмём столько бензина, если нужно будет перевозить уголь с баржи? Только дизельного топлива у нас оставались большие запасы — его мы, считай, не тратили. Бензина, конечно, тоже оставалось довольно много, практически полный бензовоз. Но до Серпухова далеко, а для вывоза потребного нам количества угля нужно сделать слишком много рейсов.

Наступившая осень этого года запомнилась только усилением холодов; в октябре бывало уже и минус пятьдесят, а в конце ноября доходило до шестидесяти градусов. Графитовые щётки на генераторе мы успели поменять в октябре, когда температура была минус сорок пять градусов, в декабре же начались лютые морозы, температура держалась около ста градусов ниже нуля. А ещё в нашем, в общем, вполне дружном коллективе начались всякие мелкие дрязги. Обиды возникали буквально на пустом месте — не так посмотрел, не то сказал или промолчал, когда нужно было хоть что-то ответить. Бред, одним словом.

У женщин эти обиды проявлялись особенно ярко — доходило до истерик, до создания фракционных групп, которые проводили подрывную работу против конкуренток, входящих в другой лагерь. И все они периодически объединялись против главного злодея, которым объявили Володю, считая, что это именно он, по личной прихоти, зажимает вкусную еду, а также всякие тряпки, косметику и прочие необходимые вещи. Что тут скажешь — идиотизм высшей формы! Ведь знают, в каком мы находимся положении, к тому же сами выбрали его в «железные интенданты», а теперь куксятся, что им не дают возможности получить имеющиеся на складе вещи по первому требованию.

Я, конечно, проводил среди разбушевавшихся дам разъяснительную работу, но всё бесполезно — в глазах нашей лучшей половины при этом только сам становился «узурпатором», который совсем не понимает женщин. В словах предводителей противоборствующих фракций Татьяны и Кати сквозила жуткая обида на нашего бедного интенданта: «У этого скупердяя не допросишься даже иголки, хотя обещаешь лично потом ему вернуть, а если хочешь получить какую-нибудь вещь в постоянное пользование без возврата в общий фонд — это вообще дохлый номер — старый маразматик требует на это решение общего собрания. А разве можно выносить на всеобщее обсуждение вопрос «о женских трусах» или других интимных вещах. А ещё этот железобетонный монстр закрыл в бане, которую использует как свою сокровищницу, даже такие вещи, как вату или прокладки, и выдаёт их только по бумажке, в которой Док подтверждает, что у просительницы действительно начались критические дни.

Такими, самым бесцеремонным образом высказанными доводами забивали бабы всю мою, заранее продуманную аргументацию. Попробуй тут поспорь, когда дело идёт о самих «критических днях», тем более с такой суровой женщиной, как Катя, — уж её-то аргументация выстроена с математической точностью, не зря же МГУ закончила. Куда уж мне, со своим куцым образованием и дворовым воспитанием, противостоять наследнице идей лучших профессоров и полемистов страны. Как мог Флюр жить с такой ехидной штучкой, не знаю — скорее всего, именно в спорах с ней он сумел отточить свой язык до остроты лезвия. Но, похоже, татарин знал особый секрет, как обуздать строптивую мадам, да так, что фурия мгновенно превращалась в овечку при первом же рыке разгневанного Флюра. Да, он был для неё авторитет, а я — так, досадная помеха в её стремлениях к хорошей жизни.

В процессе всех этих бесед выявился единственный способ отвести невероятной силы град обвинений против Володи, ну и меня, соответственно, — это предложить кому-нибудь из главных скандалисток возглавить наше снабжение. Вот как-то вечером я и пригласил Таню с Катей к себе в комнату и сделал такое заявление. Что тут началось, трудно описать словами, скажем так — две тигрицы в тесной клетке делят добычу. После нескольких минут жёстких словесных баталий они с горечью признали — ладно, пускай этот прижимистый Володя продолжает заведовать всеми запасами, а они уж как-нибудь потерпят его — «жадину».

То ли дело с мужиками, можно элементарно разрулить любой конфликт — провёл беседу, доказал, в какой ситуации тот неправ, и всё — вопрос снят. Но, вернёмся «к нашим баранам», с женщинами это дело не прокатывало — ведь вроде бы уже согласились основные бузотеры, что лучше Володи никто не справится с распределением наших ограниченных запасов, так буквально через пару недель опять возникает всё та же ситуация — слезы, истерики, обиды. Я не справлялся и в отчаянье обратился за советом к жене — как же успокоить этих фурий, особенно истеричку Татьяну? Маша минут десять распространялась об особой женской натуре, только я пропустил всю эту психологическую лабуду мимо ушей, зацепившись за последние её слова:

— Мужика Таньке надо! Гормоны в голову бьют — жить спокойно не дают.

— Хм… мужика? А что же тогда Катя бесится? У неё-то с этим всё нормально — Флюр парень здоровый, трахает её, дай боже! В других спальнях народ уснуть не может.

— А у Кати другие гормоны в голову бьют! Она же не привыкла так жить — без Интернета, без потока новой информации, без любимого дела. Вот и бесится, выдумывает себе проблемы, которые заполняют пустоту, образовавшуюся с потерей большого мира.

— А другим чего не хватает — какого чёрта они-то ругаются?

Конец ознакомительного фрагмента