Никаких особых сложностей в просьбе Вождя Сергей не усматривал: заметив какую-то неточность, он мог просто вызвать в памяти нужный пласт соответствующего инфопакета, благо после выполнения очередного задания в прошлом никто не «стирал» их из памяти слушателей Академии. Поэтому, просмотрев две первые страницы, посвященные событиям осенней кампании (по понятной причине, сейчас эти сведения уже утратили актуальность), он и попросил карандаш:

— Товарищ Сталин, разрешите что-нибудь пишущее? Карандаш, например, желательно цветной.

— Пожалуйста, товарищ Кобрин. — Ничуть не удивившись, Иосиф Виссарионович протянул ему требуемое. — Красный подойдет? Хорошо. Нашли какую-то ошибку?

— Не ошибку — скорее, неточность… — автоматически ответил Сергей. — Я могу писать на полях?

— Пишите, где вам удобно, Сергей Викторович, — хмыкнул тот. — Хоть на полях, хоть между строк. Я специально попросил ответственных товарищей не печатать слишком убористо. Или возьмите чистую бумагу, она на вашем столе.

— Благодарю.

Кобрин справился быстро, меньше чем за полчаса. Ему никто не мешал — все это время в кабинете царило молчание. Допив чай, Сталин неторопливо набил и раскурил трубку; наркомвнудел и Зыкин просто сидели, первый — расслабленно, посверкивая стеклами знаменитого пенсне, второй — напряженно, словно шпагу проглотил.

Закрыв обложку, Сергей аккуратно пристроил папку на краешке сталинского стола:

— Пожалуй, все, Иосиф Виссарионович.

— И какие ваши впечатления? — отставив в сторону опустевший стакан, тот чуть наклонил голову, с искренним любопытством разглядывая собеседника. — Сотрудники товарища Берии (наркомвнудел при этих словах ощутимо напрягся) ни в чем не ошиблись, все верно изложили?

— Абсолютно верно, товарищ Сталин! — Кобрин так и не определился для себя, как именно следует обращаться к хозяину кабинета, и потому использовал и имя-отчество, и нейтральное «товарищ Сталин». Судя по всему, Вождя это тоже не особо интересовало. — А мои комментарии? Я не столько исправлял неточности, сколько кратко излагал свое видение дальнейших событий. История уже изменилась, значит, и война теперь пойдет несколько иначе.

— Замечательно. Нисколько не сомневался, что много времени это не займет. Разрешите, я погляжу? — Не дожидаясь ответа, тот подтянул к себе папку, быстро просматривая комментарии Сергея.

— Гм, весьма любопытно. Значит, вы, Сергей Викторович, считаете, что ценность данной информации станет уменьшаться буквально с каждым месяцем?

— Не только считаю, но и твердо убежден, — кивнул Кобрин. — К сожалению. И хорошо еще, если с каждым месяцем! Когда я попал в тело моего нынешнего реципиента (Сталин коротко дернул головой, показывая, что прекрасно понимает, о чем речь, и потому не стоит отвлекаться на подобные мелочи), я едва не погиб во время немецкой бомбежки. Которой, как я подозреваю, в известной мне версии истории просто не было. Что может означать только одно: история меняется. И чем дальше — тем больше. Более того, полагаю, скорость этих изменений в дальнейшем станет только нарастать. Возможно, даже лавинообразно, так сказать, в прогрессии.

Иосиф Виссарионович прищурился:

— Другими словами, вы хотите сказать, что все это, — чубук трубки легонько коснулся серого картона обложки, — уже не важно? И не имеет никакого значения?

Услышав слова Вождя, народный комиссар дернулся, вскинув голову и собираясь что-то сказать, однако, наткнувшись на быстрый ответный взгляд, сник, так и не произнеся ни слова.

— Полагаю, не совсем так. Ход войны в целом вряд ли изменится, поскольку не изменятся цели Гитлера и его генерального штаба. В стратегическом смысле свои планы они менять не станут. Им по-прежнему нужен выход к Волге и кавказская нефть, нужен Воронеж и Крым, центральная и юго-восточная Украина, Харьков, Донбасс и Одесса. Да и не попавший в осаду Ленинград для них тоже словно, простите, кол в одном месте, поскольку рушатся абсолютно все первоначальные планы на северном направлении. Но вот как именно они попытаются этого добиться — теперь уже большой вопрос.

— А знаете, товарищ Кобрин… — задумчиво пробормотал Сталин. — Мы с Лаврентием допускали нечто подобное. Поскольку наша армия, как вы видели, тоже без дела не сидела. И, мне кажется, что по сравнению с ЭТИМ, — чубук снова легонько пристукнул по серому картону, — мы уже многого добились. С вашей и ваших товарищей помощью, разумеется. Но я отчего-то думал, что у нас немного больше времени до этих ваших, гм, лавинообразных изменений…

— Теперь они, скорее, как раз ваши, товарищ Сталин… — столь же негромко ответил Сергей, вызвав исполненный возмущения взгляд Зыкина. — Точнее — наши с вами…

— Да, я понимаю, — абсолютно серьезно кивнул тот, неожиданно и без малейшей паузы продолжив совершенно другим тоном: — И что вы предлагаете, товарищ Кобрин? Как поступить?

Сергей не раздумывал:

— Готовиться к весенне-летней кампании, опираясь на известную нам хронологию событий, но с учетом произошедших изменений, разумеется! Одновременно занимаясь новыми типами вооружений, о которых вы тоже теперь знаете. К стратегическому планированию привлечь наиболее талантливых военачальников, я их только что отметил. Провести… — Кобрин на миг все же замялся, не будучи уверенным, стоит ли вот так рубить сплеча. Раздраженно дернул щекой — стоит, конечно же, стоит! Хватит, в прошлый раз уже домолчались, лишь бы кого не обидеть ненароком! — Провести тотальную ротацию кадров в Генеральном штабе! Сейчас нужны военачальники новой формации, с новым же, более гибким мышлением! Способные сражаться не так, как было принято не то что на прошлой Мировой войне, а даже на финской или Халхин-Голе! Понимаете, Иосиф Виссарионович, я вовсе не хочу сказать, что…

— Постойте, Сергей Викторович, — Вождь с трудом прятал в усах улыбку. Берия, к слову, тоже излишне угрюмым отчего-то не выглядел. — А отчего вы так сильно разволновались? Разве вы сказали что-то, чего не знает товарищ Сталин? Если вы так считаете, то вы ошибаетесь, товарищ Сталин все это очень даже хорошо знает. Знает и понимает. И уже начал принимать определенные меры.

— Виноват, Иосиф Виссарионович…

— Ай, зачем говорить о вине, которой нет? Глупости это. — Вождь положил потухшую трубку в пепельницу. — Вы мне про другое скажите, товарищ Кобрин, вы нам поможете? Лично, здесь и сейчас? В сорок первом году? Ведь вы уже практически закончили свою Академию, воевали… хорошо воевали, я сам видел. И, насколько понял, не только здесь, на нашей войне, но и на другой. Поможете?

— Всем, чем смогу! — ни мгновения не колеблясь, решительно кивнул Сергей. — Пока меня отсюда не выдернут, разумеется.

— Вот и замечательно, — коротко переглянувшись с наркомвнуделом, ответил Вождь. — Я в вашем ответе нисколько и не сомневался. А насчет возвращения в свое время? Мне отчего-то кажется, не для того вам позволили тут задержаться, чтобы сейчас выдергивать обратно. Как-то совсем нелогично получится, нет?

— Возможно, товарищ Сталин. По крайней мере, мне бы хотелось в это верить.

— Вот и договорились. А сейчас, товарищи, давайте поговорим еще вот о чем, — Иосиф Виссарионович взял из стопки новую папку, столь же безлико-серую, что и прошлая. — Здесь информация, касающаяся новых систем вооружений, таких, как… Что такое, товарищи?

Прервав фразу, Иосиф Виссарионович полу-обернулся в сторону окон, откуда доносился едва различимый вой сирены предупреждения о воздушном нападении. До сего момента подобное случалось буквально несколько раз: прикрывающие столицу силы ПВО отгоняли непрошеных гостей еще на подступах, да и налеты немцы пытались проводить исключительно ночью. Что, учитывая поистине уникальную маскировку Кремля, с множеством бутафорских строений, перекрашенными башнями и храмами, брезентовыми «улицами», «пересекавшими» кремлевскую стену, запруженной плотами Москвой-рекой и прочими ухищрениями вроде раскрашенных под городские кварталы стен и «ржавых» крыш, просто не имело особого шанса на успех. Плюс многоуровневая система противовоздушной обороны, к середине осени 1941 года максимально насыщенная артиллерией и авиацией, и выведенные на наиболее удобные для бомбардировок высоты аэростаты заграждения, разумеется. Высотные разведчики, бывало, порой летали, поскольку советские истребители просто не могли работать на доступных для Ju-86 высотах — не хватало кислородного оборудования, да и вооружение отказывало от низких температур — но особенно не наглели. Так что на территорию Кремля — в отличие от прошлой истории — пока что упала всего одна бомба, да и та неприцельно и не нанеся никакого серьезного ущерба.

И в этот момент откуда-то со стороны коридора раздались едва улавливаемые слухом крики и несколько хлопков, которые не могли быть не чем иным, как пистолетными или револьверными выстрелами.

Что именно Сергей внезапно ощутил, он так и не понял.

Сначала слегка закружилась, словно он находился внутри медблока и вот-вот должен был провалиться в привычное ничто темпорального переноса, голова.

В следующий миг все его естество буквально пронизало острейшее, как случалось только в самый напряженный момент боя, да и то не всегда, чувство смертельной, неотвратимой опасности. Пронизало настолько сильно, что на мгновение он буквально задохнулся этим чувством, без остатка растворяясь в нем.