В деканате, как обычно, потоками студентов-просителей рулила деканша Галина Шамхаловна Резвая — женщина сколь крошечная, столь и решительная. Ее очарование не портили ни приказной тон, ни стол, заваленный бумагами.

— Кофе или марсианский цикорий? — спросила она, едва завидев подругу.

— Цикорий, — отозвалась Елена, — тем более ты его и варишь.

— Из вежливости положено спрашивать, — обиделась Резвая. — Я могу что угодно сварить и на голове, как африканская принцесса, вынести. Как твои «дети»?

— Сидят, готовятся.

Мягкие пары́ уже наполняли комнату. Цикорий выращивали в марсианской колонии Новое Неро. Когда делили Красную планету и сбрасывались на ее терраформирование, мы, как всегда, опоздали — долго думали. Поэтому нам достался не самый лучший кусок — очень влажный после парникового эффекта, почти болото. Что с ним делать, никто не знал, раздали садоводам, а у тех ничего, кроме странного голубоватого цветка из-под Ростова, не принималось. Кто бы мог подумать, что на марсианских почвах цикорий приобретет небывалый вкус, начнет пахнуть ванилью, коньяком и миндальной крошкой. Его и раньше-то считали целебным, а теперь — мертвого из гроба поднимал. Поэтому все прогрессивное человечество глушило по две кружки по утрам, изобрело десятки способов заварки, смешивало с корицей и молотыми кофейными зернами, подавало в чашечках, пиалах, бокалах и даже костяных рожках альпийских коз (извращение, но высокого уровня). Важно, что потомки дачников давно стали плантаторами, завели сотни роботов-сборщиков, озолотились и развивали планы экспансии на спутники Сатурна — эксперимент-де показал, что новая земля Япета даст цикорию третью жизнь.

— Пить или не пить? — Галя бухнула перед носом подруги увесистую кружку.

— Ехать или не ехать? — парировала Коренева. — Решила, наконец? Луна или море Норденшельда? Шамхаловна, давай, каникулы ждать не станут.

Деканша пригорюнилась. Она выцарапала две горящие путевки в разных направлениях и напоминала буриданова осла. Луна, конечно, старый курорт. Уровень обслуживания мировой. Но и цены… Зато северные акватории, как теперь называли все побережье России, полвека назад подвергшееся интенсивному затоплению, предлагали сказочный список услуг по баснословно низкому курсу. Раскручиваются. Их можно понять.

Таяние арктических льдов заметно изменило рельеф. Море Норденшельда, переименованное при Советах в годы борьбы с иностранными фамилиями в море Лаптевых, не просто вернуло старое название — оно разлилось, войдя в поймы рек, выпустив солоноватые воды на луга и пастбища. Братья Лаптевы теперь распластали свое имя к востоку, закрывая собой не то непомерный залив, не то «союзное» море Норденшельда же, границей которого стал некий донный хребет, невидимый невооруженным глазом.

— Ну, решайся! Норденшельд. Надо посмотреть новое. Все говорят: пансионатики маленькие, чистенькие, как мы любим. И где еще растут водоросли, омолаживающие за пару процедур лет на десять?

Галя посмотрела на подругу, как на блаженную.

— Рекламы начиталась?

— Даже если и врут, — не обиделась Елена, — разве плохо завернуться в водоросль размером со слоновое ухо и подремать в теплой водичке? Даже императорская чета ездила на Норденшельд.

Елена рассчитывала на неотразимый довод. Но в двери возникла голова профессора Шишкинда с кафедры Международной ментальности, который ядовито вставил:

— Ради императорской четы там расстарались и губернатор, и принимающие. А вот что вы, девочки, увидите, еще вопрос. Говорят, от хребта Ломоносова движется нефтяное пятно.

Елена Николаевна терпеть не могла Шишкинда — паникер в обозе.

— Нет там никакого пятна! — взвилась она. — Просто другие курорты боятся конкуренции, не хотят клиентов отдавать.

— Не подеретесь. — Галя прокурорски уставилась на Шишкинда. — Я вам уже сказала, что не покажу результаты тестов до послезавтра. Ваши студенты знают дисциплину лучше вас. Нутром, что ли, чуют. Большинство интуитивных попаданий.

Шишкинд надулся.

— Откуда вам знать, что интуитивных? Может, это я так хорошо…

Шамхаловна помотала рыжей пушистой, как одуванчик, головой.

— Я уже лет десять сижу на тестах и отлично вижу, где преподаватель сам подсказал всем правильные ответы, где студент думал, а где он сначала хотел написать один вариант, потом спохватился и пометил другой. Тут есть свой алгоритм. — Она улыбнулась с заметным превосходством.

— Галь, проверь меня, — попросила Коренева, отхлебывая из кружки.

— Да пожалуйста. Вопрос номер раз. «Какую пищу нельзя предлагать коренным жителям сельвы Амазонки?» Варианты: «Мясо. Птицу. Человечину. Плоды манго».

— Третье.

Шишкинд аж просиял.

— Мы говорим о каннибалах.

— И я о них, родимых. Каннибализм ритуален. Его нельзя практиковать без соответствующего религиозного оформления. Если вы, как маньяк, подадите договаривающейся стороне тосты с некурящей блондинкой, высока вероятность, что ваше поведение сочтут оскорбительным.

— Кроме дикарей, вопросов нет? — буркнул пристыженный профессор. Он и сам знал, что выбрал не ту специальность. Вся душа вопияла против запрета соваться со своим уставом в чужой монастырь. А именно этого от русских международников требовала их будущая профессия: уважайте, но не навязывайте.

— «Что, по мысли самих жителей, могло установить мир в Пуштуно-афганском халифате?» — продолжала Галя. — Варианты. Международные миротворческие силы. Введение выборов и образование парламентской республики. Переговоры с оппозицией. Женитьба короля Абдаллы на представительницах шестнадцати населяющих страну племен.

— Последнее.

— Опять в точку, — восхитилась Резвая. — Ты можешь представлять нашу дипломатию на переговорах.

Шишкинд затосковал.

— Я бы выбрал из трех первых. Сочетание дало бы нужный результат.

Елена испытующе уставилась на коллегу.

— Смотря какой результат считать нужным. Если прочный мир и возможность дальнейшего самостоятельного развития…

— Да при чем тут мир! — рассердился профессор. — Тем более самостоятельность! Никто не самостоятелен. До чего доразвивались эти пескари? Плантации мака, козы и автоматы. Нужный результат — изменение вектора движения цивилизации. Оппозиция это понимает. Пока идут выборы, миротворческие силы просто необходимы.

— А как только голубые каски будут отозваны, всех новоявленных парламентариев вырежут, — методично подытожила Елена Николаевна, — потому что жители, в силу культурных особенностей, не видят в них смысла.

— Да я сама порой не вижу смысла! — Галина набрала код, и одна из стенных панелей отъехала. — Добро пожаловать: наши депутаты третьи сутки обсуждают вопрос, предоставлять или нет снежным людям гражданство? Давайте уж я вам тоже цикорию налью, Борух Натанович.

— Лучше кофе. — Шишкинд настаивал на просвещенных напитках.

— Боря, ведь вы филолог, — ласково начала Коренева. — Шли бы классическую литературу преподавать. Она депрессивная. Какой-нибудь критический реализм. Трагедия маленького человека…

Ее отвлекла голограмма думского заседания. Депутаты сцепились, не зная, кем признать обнаруженных в Сибири мохнатых человекообразных существ. Людьми или животными. А от этого плясала вся юридическая база. Вносить в Красную книгу, запрещать охоту, разводить популяцию в питомниках? Или требовать знания государственного языка, исповедания веры, выписывать паспорт и трудовую книжку?

Но всяко выходило, что начинать следует с оказания гуманитарной помощи. Результатом капризов климата стал выход «чубак» из тайги к людям. «Большеногих» оказалось около ста пятидесяти тысяч, они выли и не знали, как приспособиться к изменению привычного мира. С ними были малыши. Самки выглядели почти как бабы, только дюжие и обросшие волосами от макушки до пяток.

Население их жалело. Особенно когда выяснило, что у «чубак» есть свой язык — примитивный, конечно, из звуков, постукивания и пыхтения, но позволявший договориться о еде и исполнении за нее простой работы. А коли так, значит, «большеногие» не зверушки, что-то там своей головой думают.

— Вот вы выдадите им паспорт с двуглавым орлом, а у них даже штанов нет, чтобы его положить, — возмущался Шишкинд.

— Мало ли у кого штанов не было при вступлении в империю, — насупилась Коренева.

— Что вам не понятно в термине «реликтовый гоминоид»? Их надо изучать, а не заставлять шпалы класть.

— Минутку, — прервала спорщиков Галя. — Сейчас будем голосовать. Интерактив, все участвуют.

Это была новая мера, введенная года полтора назад. По сугубо важным вопросам высказывался не только парламент, но и весь народ, используя особый код в персональниках и получая доступ к правительственной линии. Сначала граждане, как положено, возмущались: зачем? Ответственность хотят переложить! Потом повадились роптать, когда плебисцит не совпадал с решением депутатов. За императором оставалось право встать на одну из сторон. Но такое случалось редко. И, положа руку на сердце, парламентарии боялись не этого. Вдруг избиратели разохотятся жать на кнопки и не захотят больше содержать Думу?

— В этот день вы похороните свою конституцию, — заявлял Борух Натанович.