Роман Сенчин

Квартирантка с двумя детьми

Сборник рассказов

Аркаша

Свободное время они тогда проводили так: шлялись по Невскому и окрестностям и рифмованно обстебывали все на свете. Даже недавно выпрыгнувшего с пятнадцатого этажа в Нью-Йорке Донни Хатауэя — «Хатауэй не нашёл дверей». Жалости к нему не было — тридцать три года, до которых дожил Донни, казались им неприличной старостью для музыканта…

В тот день устали так, что ноги подгибались и до тошноты хотелось есть. В горле першило от ржания. И нужно было выпить портвейна, в тепле, под горячую закуску. Решили завернуть в чебуречную на Майорова.

На первом этаже был бар и, как всегда, играла музыка. Поднялись на второй.

— О, привет, Жора! — увидел Михаил сидящего за столом в одиночестве чувака с длинными волосами и грустным узким лицом. Перед ним тарелка с чебуреками и ополовиненный стакан. И ещё блокнот и ручка.

Чувак шевельнул губами — типа улыбнулся. Привстал и снова сел.

— Вы знакомы? — Михаил оглянулся на пришедших с ним. — Андрюша, Витя… А это Георгий из «Россиян».

Андрюша и Витя по очереди пожали руку Георгию, но представились иначе. Первый, плотненький, невысокий, сказал — «Свинья», а второй, узкоглазый и тощий, — «Цой».

— Жора, мы к тебе приземлимся? — спросил Михаил.

— Ради бога…

Взяли по порции чебуреков по-ленинградски с соусом и две бутылки «Кавказа».

Жора сидел и смотрел в блокнот. Его чебуреки оставались нетронутыми, а вина в стакане слегка уменьшилось.

— О чем призадумался?

— Так… — Жора перевернул блокнот исписанной страницей вниз, взялся было за чебурек, но не выдержал и сказал тихо, как-то вскользь, словно пытаясь сделать вид, что не он выдал такую важную тайну: — У нас запись завтра.

Михаил перестал жевать, изумленно смотрел на длинноволосого.

— Гонишь.

Жора не ответил, и Михаил понял, что это правда.

— А можно с вами? Посмотреть, как вообще происходит… Жор, пожалуйста?

— Ну, я не знаю. Не я там главный… — И Жора с неохотой, с усилием, но разговорился: — В красном уголке каком-то. Ещё и, понимаешь, не наша команда только, а с этим… Аркаше какому-то будем подыгрывать. Блатарь, не наша зона вообще…

Михаила снова парализовало изумление. Некоторое время он глядел на Жору круглыми глазами, беззвучно приоткрывая рот. Потом выдавил:

— Аркадий Северный?

— Вроде Северный… А ты его знаешь?

— Слышал плёнки… И вы с ним?

— Ну, песен пять своих споём — вот выбираю, какие будем… А потом ему, хм, аккомпанировать… Сегодня только договорились, а завтра запись. Но надо. Материала на три альбома, а ни одной записи студийной до сих пор…

— Жор, возьми побыть. Мы тихо себя вести будем.

— Вы? — Жора с брезгливостью посмотрел на жадно евших и пивших вино Андрея и Витю, которые, казалось, и не слышали разговор.

— Ну да. Они тоже музыканты. Нормальные чуваки. Пусть учатся.

Жора допил вино. Порция из четырёх чебуреков по-прежнему была цела — совсем, наверное, остыла…

— Хорошо, — решился. — Только, Майк, если там начнут выгонять эти, которые с Аркашей, вы не лезьте. Я не решаю… Вообще как-то мутно всё…

— Ладно, ладно, — кивал Михаил. — Адрес черкни.

Жора вырвал лист и написал адрес.

— Не позже двенадцати.

Михаил кивнул и стал наливать ему вина.

— Не надо. Мне хватит. Завтра нужно в нормальном состоянии быть.

— Правильно.

Посидев ещё минуту, Жора поднялся и, подхватив блокнот, не попрощавшись, вышел из зала… Его остывшие чебуреки Андрей и Витя поделили между собой.

С трудом нашли точку. Она находилась на проспекте Энергетиков, где дома похожи один на другой. Огромные, серые.

Это был действительно жэковский красный уголок на первом этаже. Крошечная сценка со столом, справа от которого стояла фанерная трибуна, у стены — пианино. Традиционный для таких мест «Красный Октябрь». Напротив стола и трибуны — три ряда сидений, скрепленных рейками по четыре. На стенах висели стенды с какой-то поучительной ерундой.

— Ну вы и нарядились! — хмыкнул Жора, взглянув на Андрея с Витей. — Как на концерт пришли.

— Для нас каждый прожитый день — концерт, — довольно задиристо ответил Витя, выпятив нижнюю челюсть, и тут же смутился, отвёл от Жоры глаза.

Андрей тоже хотел что-то сказануть, но Михаил, остававшийся в том же пальтишке, что и вчера, опередил:

— Сядем назад. Мешать не будем, как обещали.

Кроме Жоры в красном уголке находились ещё четверо парней лет двадцати пяти. Длинноволосые, у двоих усы, у одного — бородка. Собирали ударную установку, подстраивали инструменты. На пришедших не обратили никакого внимания. Был и ещё человек, плотненький, невысокий, довольно взрослый. Он посмотрел на пришедших с подозрением и тихо что-то спросил у Жоры. Жора так же тихо ответил, и человек, пожав плечами — мол, дело ваше, — уселся в первом ряду.

— Гля, басуха реальная! — тихо воскликнул Витя.

Андрей хлопнул его по плечу:

— Ну и у тебя скоро будет, ты говорил.

— Копим по копейкам… Сами ведь каждый день: Витя, давай твой рубль, давай рубль…

— Инструмент, — сказал Михаил, — это главное. Сначала инструмент, а потом портвейн.

— Кто б говорил, — вздохнул Витя.

Парни на сцене, кажется, закончили подготовку. Барабанщик прошёлся по своим тарелкам, бонгам и бочке, спросил недовольно взрослого человека:

— Ну что, где аппарат? Уже четверть первого.

— Едут, — уверенно сказал тот, а потом не так уверенно: — Наверное, подъезжают.

— А как вообще построим процесс? — заговорил Жора, до того самоуглублённо трогавший медиатором струны своей сказочной «мусимы». — Что это будет? Мы своё играем или подыгрываем этому вашему…

— Ребятки-ребятки, — выставил руки человек, — сейчас приедет Рудик, он объяснит. Я тут так — дверь открыть, закрыть, проследить, чтоб пожара не было.

— Понятно. — Грустный обыкновенно Жора беззлобно засмеялся. И стал наигрывать на неподключенной гитаре риффы. К нему присоединился сначала бас, потом — тихо-тихо — ударные, скрипка, закапало клавишами третьей октавы пианино. Получился такой хард-рок шёпотом. Прекрасный и жутковатый саунд. Кажется, все ожидали, что Жора вот-вот запоет, но он не запел. И от этого прекрасная жутковатость только усилилась.

В коридоре хлопнула дверь, послышались шаги. Потом дверь хлопнула ещё раз, раздалось: «Да держи её!», — и в красный уголок вошёл темноволосый, слегка кучерявый мужчина в громоздких очках, а за ним — невысокий, щупленький, чернявый, в расстёгнутом пиджаке и при галстуке, с накинутым на плечи пальто. Левая рука была в гипсе и висела на бинте.

— Эт что, — хихикнул Андрей, — Юрий Никулин, что ли, из «Бриллиантовой руки»?

— Это, — голос Михаила стал строгим, как у учителя, — Аркадий.

— Этот, который блатарь?

— Тихо… Сидим и смотрим.

— Здорово, парни! — обратился к музыкантам на сцене мужчина в очках. — Готовы?

— Мы-то готовы…

— А мы тоже через пять минут.

И тут внесли пульт, громоздкий магнитофон, штативы, чемодан, из которого без промедлений, с какой-то автоматической отточенностью вынули микрофоны и стали устанавливать возле барабанов пианино. Летели разматывающиеся в воздухе шнуры, вонзались в розетки вилки… Это напоминало работу бригады электриков. Настоящих, а не из жэка…

Во время этой круговерти чернявый с загипсованной рукой юркнул под трибуну и через минуту вынырнул без пальто и с порозовевшим лицом.

— Стол сюда, — командовал один из электриков, — пульт сюда.

— Итак, — заговорил мужчина в очках, — объясняю положение дел. Мы хотим записать концерт Аркаши, — он указал на чернявого, — в сопровождении настоящей рок-музыки. Я слушал вас — вы настоящая музыка рок. Предлагаю такой сценарий. Сначала вы исполняете две-три свои песни…

— Пять, — с каменной твёрдостью сказал Жора, и мужчина, секунду подумав, ответил:

— Четыре. Четыре песни. А потом приходит Аркаша, и вы играете с ним.

— А что мы будем играть? В каком стиле? Надо порепетировать.

— Рэпетируют те, кто нэ умэет играть, — сказал чернявый; сказал вроде бы тихо, но слова ударились в стены, и стены словно завибрировали.

— Определимся по ходу, — добавил мужчина в очках, кивнул электрикам: — Ну как, готово?

Человек за пультом — «восьмиканальник», определил Михаил — стал давать команды музыкантам, выстраивая звук. Это продолжалось минут десять. Второй человек, за магнитофоном, вынул из картонного футляра огромную бобину, вставил её в штырь, провёл ленту через лентопротяжный механизм, вдел в зажим на второй бобине, пустой. Чем-то пощёлкал и поднял руку:

— Готов.

— Поехали! — сказал мужчина в очках, и на магнитофоне щёлкнула клавиша записи, бобины бешено закрутились.

Музыканты переглядывались растерянно.

— Ну что вы?.. Сергей, отбой… Плёнка ведь тратится. У вас есть ведь эта… про мерзость.

— Давайте «Мерзость», — отозвался Жора.

— По команде… Поехали!

Снова щелчок. Жора стал пощипывать струны своей «мусимы», изображая шаги крадущегося существа. А следом ударили барабанщик, басист, вступило пианино, и потёк тяжелый ритм-энд-блюз.

Жора запел:

По улице шла мерзость
И не видна в толпе.
Одета ли по моде?
Одета ли как все?

Текста было мало, но песня длинная, с протяжными проигрышами, гитарными запилами, взрыдами скрипки… Михаил кивал и неслышно постукивал ногой. Андрей и Витя смотрели на музыкантов кривясь — им по вкусу был другой стиль.