— Знаешь, вчера я плохо понимала, зачем спустилась в бар… Я ушла прямо с банкета — мы с коллегами отмечали защиту моей докторской… Я сидела во главе длинного стола, принимала поздравления, выслушивала тосты, а на душе было гадко и как-то пусто. Для чего, думаю, это все? Зачем я суечусь, достигаю вершин и прочих пафосных вытребенек? Ну как же — самый молодой доктор наук в Минске! Но смысл-то какой во всем этом? Цель какая? Да, конечно, больным в нашей клинике будет большая польза, а мне? Мне самой? Для чего мне все эти посты, звания и регалии? Для чего, если я возвращаюсь в свою квартиру, а там тихо и пусто? Я потому и не называю свою «трешку» домом. Дом — это когда тебя ждет любимый человек, когда галдят дети… А я в разводе и не рожала ни разу. Зато, — Света грустно улыбнулась, — моя грудь сохранила идеальную форму. Здорово, правда?

— Здорово, — серьезно сказал я. — Для меня.

Сморкалова кивнула и усмехнулась:

— Я, как мой бывший, плачусь…

Я покачал головой:

— Это мужику плакаться стыдно, а… женщине можно. И нужно. Зачем держать боль в душе? Занозу надо удалять, пока не загноилась. Тебе ли этого не знать?

— Да… — вздохнула Светлана. — Я и раньше вроде бы понимала, что никакие чины и премии не заменят обычного человеческого счастья, но вчера я уяснила это с такой пронзительной ясностью, что даже содрогнулась. Соседка, помню, рассмеялась, подумала, я водки хряпнула. Что, говорит, крепка, зараза? Ага, говорю — и на выход. Никто, кажется, даже не заметил моего ухода. А я спустилась в бар и стала пить с каким-то мрачным удовлетворением. Напьюсь, думаю, в зюзю! Мы с тобой пили на брудершафт, помнишь?

— Смутно, — признался я и не удержался, спросил: — А почему со мной?

— А потому что ты был единственным из всех — настоящим, — спокойно ответила Сморкалова. — Подошел, решительно отодвинув какого-то здоровяка, который ко мне клеился. И тот, что интересно, даже не пикнул, хотя был, как мне показалось, в два раза больше тебя. И гораздо трезвее! — Света хихикнула. — Ты на ногах каким-то чудом стоял, но при этом держал фасон: язык не заплетался, спина прямая. Да и потом, когда разговорились… Не ныл, жалуясь на жизнь, не хвастался служебным положением и вашими мужскими игрушками — крутыми автомобилями и прочим барахлом. Просто сказал, что я прекрасна и на меня приятно смотреть вот просто так — без вожделения. Тут я как-то внутренне завелась — как же это так: без вожделения, неужели я потеряла сексуальную привлекательность? Ну и начала тебя подначивать… А ты с такой печалью в голосе сказал, что мужчина не может дружить с женщиной, потому что друзей не трахают! — Света снова хихикнула и лукаво посмотрела на меня. — И я решила опровергнуть этот тезис. И опровергла! Два раза, кажется… А потом я отрубилась. Грубое слово, но подходящее… Спасибо тебе!

— За что? — удивился я.

— За все… Когда я проснулась сегодня, то ощутила себя… Ну, как будто я переболела опасной хворью — в теле слабость, но иду на поправку.

Я кивнул.

— Со мной проще — я пил потому, что никак не мог попасть сюда, в 41-й.

— И спасти друга…

— Да.

— Я будто во сне… — пробормотала Сморкалова.

— Нет, Светочка, это явь. Ну что? Пошли?

— Пошли… — вздохнула Светочка.

Раскаты рукотворного грома доносились, чудилось, со всех сторон. Иногда шальной снаряд рвался прямо в лесу, совсем недалеко от нас, и вскоре я понял почему.

Мы вышли на опушку и оказались на краю огромного поля, над которым стелилась пелена дыма и пыли. И в этих удушливых облаках двигались танки, наши и немецкие. Они то и дело, грохоча и лязгая, выныривали из пылевых облаков и столбов дыма, и снова скрывались в вихрившейся тьме.

Совсем рядом с опушкой проехала, грузно качаясь, «тридцатьчетверка». Ее номер ничего мне не сказал, но тактический знак — единица, обрамленная пятиугольником, навел на догадку.

— Это 1-я гвардейская! — закричал я, приходя в возбуждение. — Дивизия Володьки Бата!

Внезапно поднялся сильный ветер, его порывы снесли пыль, и словно занавес раздвинули, открыв всю сцену этого театра [Дубинин имеет в виду «Театр военных действий» (ТВД).] на несколько километров вокруг. На поле сходились сотни танков — наших «КВ» и «Т-34», немецких «троек» и «четверок».

Я жадно высматривал тот единственный танк, который был мне нужен, но отдельные бронемашины на поле сражения неразличимо сливались в две противоборствующие силы.

Нет, я верил, конечно, что Сталин поможет и спасет Батоныча, но опасения не проходили, копошились в голове, теребя нервы.

«А вдруг?..»

Глава 2

7 сентября 1941 года, Белорусская ССР, окрестности Минска

Командирский «Клим Ворошилов» бодро катил по полю, полстатонным утюгом равняя борозды. Первому полку 1-й гвардейской, которой командовал генерал-майор Бат, противник достался серьезный — дивизия СС «Райх».

Но кто сказал, что эсэсовцы годны для службы в танковых войсках? Давить пшеков, которые бросались на танки с шашками наголо — это они могут. Ну так мы поумнее тех «героев» будем…

Экзамен на профпригодность эсэсманы сдавали на троечку — немецкие танки горели и чадили по всему полю, из-за поднятой пыли казавшемуся бескрайним. «Тридцатьчетверки» тоже присутствовали среди пылавших машин, но все же наших было куда меньше — «Т-34» в дивизии генерала Бата играли вторые роли. В главных выступали «КВ» — как стадо мамонтов, огромных и сильно разозленных, «Ворошиловы» перли вперед, не быстро, но и удержать их было невозможно.

Владимир Петрович вздохнул — он хотел лично вести своих ребят в бой. Но час назад, когда войска разворачивались из походной колонны, на командный пункт дивизии внезапно позвонил сам Сталин, требуя «не лезть на рожон» и командовать боем из безопасного тыла. И генерал послушался. Ну, почти послушался — не шел на острие атаки, как тянуло, а аккуратно двигался во второй волне. Здесь было относительно спокойно и обзор получше. Советом «командовать из тыла», конечно же, пришлось пренебречь — невозможно управлять мобильными войсками в режиме реального времени, сидя в нескольких километрах от передовой. Не те сейчас технологии, не те… Никто на широкий экран картинку с беспилотника не выведет, ввиду отсутствия этих самых беспилотников, да и самих экранов.

Самым значимым аргументом в решении слегка поумерить свой пыл послужила фраза Сталина: «Сведения получены от комиссара Дубинина». Услышав ее, Бат радостно улыбнулся, впервые за много дней. Жив, значит, Виталя! Воскрес, как птичка Феникс. И сразу же дал совет «не лезть на рожон». Видать, вычитал на каком-то сайте про неминуемую смерть героического генерала и решил спасти товарища.

Хотя, если уж состоялся у него разговор с вождем, значит, скоро и сам объявится…

— Заряжай бронебойным!

— Есть! Готово! — Сочный лязг закрываемого затвора.

— Матвеич, дорожка!

— Делаю, тащ генерал! — Голос Баранова на удивление спокойный.

Батоныч до рези в глазах вглядывался в перископ, кляня хреноватую оптику.

— Степан! Двадцать влево! «Тройка» подворачивает бортом!

— Короткая! — Баранов нашел подходящее место и плавно затормозил.

— Степа, жги!

— Есть! — выдохнул Гаврилов, вжимая педаль.

Грохнуло орудие. В общем шуме почти неслышно залязгала гильза, напуская вонючего дыму.

— Матвеич! Рви!

— Понял! — откликнулся Баранов.

— Погнали!

Мотор зарокотал громче, и «КВ» стал довольно шустро продвигаться вперед — клинья советских и немецких танков сошлись, как зубья капкана. Теперь оставалось выяснить, чьи зубы окажутся крепче.

Если глянуть вправо, было видно, как работает тяжелая «арта» — 152-мм гаубицы вышедших на прямую наводку «КВ-2». Увесистые снаряды рвались между «панцерами», опрокидывая «двойки» или даже «тройки», а уж когда выходило прямое попадание, «танчики» почти выворачивало наизнанку.

— «Высокий»! Ответь «Лому-два»! — послышался в шлемофоне голос командира второго полка. — Батареи ПТО мы раскатали. Бить дальше по правому флангу?

— «Лом-два», здесь «Высокий». Пройдись по тылам и выходи на левый фланг! Там сейчас жарко… А мы двинем тебе навстречу. Только смотри не перепутай!

— Понял, выполняю.

— Матвеич, вперед на первой. Вон тудой, где развалины. Коровник там был или что… Экипажу — внимание, продолжаем бой! Заряжающий, бронебойный в ствол!

— Есть, бронебойный! — ответствовал Степанович. — Готово!

— Степа! Башню влево, на двадцать. Огонь по готовности.

— Есть! Наблюдаю танк противника… — занудил Гаврилов.

— Короче, Склифосовский! — прикрикнул Владимир Петрович. — Душевно тебя прошу!

— Короткая! — живо сориентировался башнер. — Выстрел!

Грохнуло орудие, почти не толкая многотонную махину. Горячая гильза забрякала, дымясь синим кордитным чадом.

— Попал! — с удовлетворением отметил Бат, наблюдая, как задымил фашистский танк. Из люков полез экипаж в черном. — Ваня, приголубь!

— Есть!

Застучал пулемет, прореживая немецких танкистов.

— Матвеич, рви!

— Делаю, тащ генерал…

«Т-III» и «Т-IV» выходили из-под накрытия гаубичными «подарками», строясь ромбом. За ними катились «Ганомаги» и «Опели» с пехотой.