— Я и сама боюсь. Не ной.

Еще как боялась. Не зря всякий раз обходила мрачноватый Высоковский проезд десятой дорогой.

Но именно сейчас неожиданно вынырнуло из памяти и замерло перед внутренним взором полузабытое, тревожное, как ожидание боли, детское воспоминание. Тот самый вопрос, каждое слово которого пропахло лекарствами и поблескивало эмалью, словно больничный кафель: так что на самом деле было в тех снах?

Однако что его связывало с Высоковским кладбищем, и почему ей вдруг показалось, что именно там она найдет на него ответ, Ника не знала.

Теперь плач слышался довольно отчетливо. Явно не кошка.

Желая хоть что-то разглядеть, подруги включили фонарики мобильников. Свет выхватил из темноты косые силуэты памятников, кресты и ворохи палых листьев. Под ними едва угадывалась дорожка. Влажная почва остро пахла чем-то нехорошим и проминалась под ногами.

— Вот видишь — нет здесь ничего страшного. — Ника хотела сказать это как можно бодрее, но голос прозвучал глухо, как в погребе. Несчастный младенец заходился в плаче совсем близко. Сделав несколько шагов, она резко остановилась, поводила лучом фонарика по надгробиям. Неподалеку прямо на земле белело какое-то тряпье.

— Сюда, — скомандовала Ника и первой бросилась вперед, на бегу стягивая куртку. Чуть не поскользнулась на размокшей глине, едва устояла, в последний момент ухватившись за ограду. — Потерпи, маленький! Господи, кто только додумался оставить здесь…

Ника склонилась над тем, что приняла за перепачканные пеленки: это оказалась грязная ветошь вперемешку с клочками бумаги — и разворошила все руками.

— Ничего не понимаю… Я ведь точно слышала. Ксюш, ты…

Ее прервал визг подруги.

Враз похолодев, Ника вскочила, вскинула руку с телефоном — никого. Хлюпало и шелестело где-то сбоку. Впрочем, непрекращающийся вопль не оставлял сомнений: перепуганная Лисницкая неслась в сторону, противоположную выходу. Белеющая в темноте юбка делала похожей на привидение ее саму. Первой мыслью было, что мнительной подруге со страху что-то померещилось, вот и рванула. Слабонервная оказалась. Ищи теперь… Ника кинулась вдогонку, пока Ксюша окончательно не заблудилась. Бежала на шум. На сапоги, вызывая омерзение и заставляя скользить, липла сырая кладбищенская глина вперемешку с листьями. «В часовне спряталась», — догадалась Ника, когда заметила между деревьями два недобрых глаза — тускло светящиеся оконные проемы полуразрушенной церквушки.

Она немного сбавила шаг, чтобы отдышаться, и вдруг поняла, что по-прежнему слышит шелест и хлюпанье.

Прямо за спиной.

Ника обернулась.

Это был бы человек, если бы он… шел. Он двигался, раскинув руки в стороны, похожий на крест. Только ноги не шевелились.

Закричать не получилось. Вместо этого из горла вырвался сдавленный стон.

Ника попятилась к старой часовне, не решаясь повернуться спиной к тому. Споткнулась, растянулась в грязи, но сил на то, чтобы подняться, уже не хватило.

Зажмурилась, спрятала лицо в ладонях. «Сейчас все исчезнет, исчезнет, это просто кажется, этого не может быть никогда и ни за что, мы живем в двадцать первом веке, призраков не существует, их никто не видел, а если видел, то невзаправду, вот и мама все время говорит про духов, можно подумать, духи толпами по нашей квартире ходят, но я ее понимаю, у нее работа, ей приходится говорить о том, во что хотят верить люди, а я не хочу верить в духов и призраков, не хочу, не хочу, не…»

Звяканье. Как будто тащат цепь. А потом он заговорил. Для нежити у него оказался на удивление приятный голос.

— Что, застрял? — Дзынь. И еще что-то вроде кхр-р. — Ничего, сейчас исправим…

Ника сжалась в предчувствии удара. Толчка. Прикосновения. Она не знала, чего ожидать. Хотя нет, знала. Смерти. Внутри все горело. И дышать не получалось. Порыв ветра взлохматил волосы. «Умри-и, — свистнуло в провалах окон часовни и понеслось, петляя между деревьями. — Ум-мри-и-и…» Как голоса сразу всех покоящихся здесь мертвецов.

Но ее никто не трогал.

Ника выглянула из своей внутренней темноты, раздвинув пальцы. Тот никуда не исчез, но он смотрел — если вообще смотрел — в противоположную сторону. А навстречу ему медленно приближался другой. Цепями бряцал именно он. Держа за рукоятки, волочил их за собой по земле в обеих руках. И вел дружескую беседу.

— Да ладно тебе, соглашайся. Говорят, там лучше, чем здесь, — заявил этот Второй, с виду чуть более человечный, чем первый. Цепи взлетели в воздух.

А в следующее мгновение перед лицом Ники опустился занавес. Длинный полог цвета «пепел розы». С кринолином.

— Я ведь говорила-а, не надо было сюда идти-и! — подвывала вновь обретенная Ксюша Лисницкая в перерывах между рыданиями, а сама, между тем, вцепившись ей в руку, тащила Нику за собой — откуда только силы взялись? — в ту самую часовню без окон. Зато с вполне надежной дверью. — Я думала, ты меня бро-осила…

Вдвоем они забились в угол, цепляясь друг за друга и тяжело дыша.

— Я домой хочу-у, — скулила Ксюша. Ника бы тоже не отказалась оказаться у себя дома, но пока те двое оставались снаружи, путь к бегству был отрезан.

Едва восстановилось дыхание, она взобралась на кучу битого кирпича и осторожно выглянула наружу через узкий оконный проем.

Не померещилось. Оба по-прежнему были там. Дрались.

И Второй, очевидно, одерживал верх.

Цепи в его руках оказались оружием. Два кистеня с небольшими шипастыми шарами на концах. Шары рассекали воздух с бешеной скоростью, чудом не задевая его самого. Первый едва успевал уворачиваться. Но успевал, что обычному человеку вряд ли бы удалось. И плакал — плакал ли? — не переставая.

Мутного лунного света, который едва сочился сквозь рваные тучи, явно не хватало, чтобы разглядеть обоих получше. Но Ника продолжала смотреть.

Они кружили друг напротив друга. Шаг вперед, замах, прыжок — слились. Темный с темным. Накрепко. Не различить, где кто. Затем тот, что больше походил на живого человека, буквально выдрался из захвата Первого. Отскочил в сторону. Стиснул ручки обоих кистеней в кулаке и ладонью свободной левой руки молниеносно провел по правой сверху вниз. Стряхнул что-то с пальцев. На мгновение пропал, снова появился — за спиной противника.

Вот черная тень с раскинутыми в стороны руками сгибается пополам и валится на колени. Дзынь. Кхр-р. Врезается в землю увесистый железный шар. Вырывается из нее и снова набирает скорость. Комья глины разлетаются в стороны.

Второй двигается легко и словно бы заученно. Кистени кажутся продолжением его рук. Цепи почти невидимы. Невероятная скорость.

Черная тень падает. Еще удар. Видимо, достигает цели. Тоненькое печальное хныканье.

Второй, похожий на обычного человека, замирает, словно раздумывая, что делать дальше. В этот момент лунный свет все-таки находит прореху в рыхлых облаках, и происходящее резко приобретает четкость. Вырисовывается все до последнего бугорка у него под ногами.

Его плечи тяжело поднимаются и опускаются. Слипшиеся от пота волосы торчат в разные стороны. Глаза закрыты. Минует пара мгновений — и он поворачивается, намереваясь уйти.

Но не уходит.

Тень все еще шевелится, напоминая огромного раздавленного паука с растопыренными лапами.

Серебристая сталь начинает выписывать в воздухе две сияющих восьмерки — поначалу медленно, потом ускоряясь с едва различимым равномерным гулом.

— Если б я не верил, что там лучше… — слышится голос слегка задыхающегося «парня» на фоне этого монотонного звука, — то сам бы давным-давно уже вздернулся.

Ника успела зажмуриться за мгновение до того, как услышала отчетливый хруст.

И кубарем скатилась со своего наблюдательного пункта. Перед глазами расплылась мутная дымка. Ника моргнула. Еще раз. Вытерла ладонью влажный лоб. Отыскала взглядом подозрительно притихшую Лисницкую. Та тоже приникла к одному из окон, неотрывно наблюдая за расправой снаружи.

— Это… Он его… Убил, что ли?

Подруги молча уставились друг на друга, не решаясь вслух ответить на этот страшный вопрос. Впрочем, ответа и не требовалось.

— Девчонки, службы сегодня не будет. Приходите завтра, — громко произнес кто-то позади них.

Вздрогнув от неожиданности, они одновременно обернулись на голос.