Поначалу он ничего не сказал. Просто стоял и смотрел на нее. А потом произнес как бы нехотя:

— С тобой все в порядке?

Эмили ничего не понимала. Все, с кем она здесь общалась прежде, вели себя так, словно боялись с ней связываться. Она сделала глубокий вдох. Кислород ударил ей в голову, точно поток воды из прорванной плотины.

— Все в порядке, спасибо, — сказала она.

— Тебе плохо?

— Просто голова закружилась. — Она уставилась на свои ноги в коротких, по щиколотку, носках и кроссовках. У нее было странное чувство, словно она рассоединилась с собой и теперь смотрит на себя со стороны. Носки по щиколотку неприемлемы для учениц. Допускаются гольфы длиной по колено или до середины икры. Так было написано в памятке для учениц школы Роксли. Эмили ходила в Роксли с первого класса. Ее мама была одной из основательниц этой школы для девочек, где, помимо общеобразовательной программы, были специальные курсы для развития и поощрения общественной активности и волонтерской деятельности.

Тишина. Эмили вновь подняла глаза и увидела, что молодой человек исчез. Растворился, как дым. Может быть, это была просто галлюцинация? Может быть, Эмили вызвала в воображении некий вневременной архетип южного джентльмена, соответствующий атмосфере Мэллаби? Через пару минут Эмили слегка приподнялась, опираясь локтями о колени. Кто-то сел рядом с ней на скамейку. Она почувствовала приятный, свежий запах одеколона. Громкий металлический щелчок открываемой банки с шипучим напитком испугал Эмили. Она вздрогнула и села прямо.

Молодой человек в белом льняном костюме вернулся. Теперь он сидел рядом с ней и протягивал ей банку колы.

— На, — сказал он. — Попей.

Она взяла банку трясущейся рукой и сделала большой глоток. Прохладная сладость напитка была такой терпкой и резкой, что у Эмили защипало язык. Она уже и не помнила, когда ей в последний раз до такой степени нравился вкус чего-то съедобного. Она пила и никак не могла остановиться.

Допив все до конца, Эмили перевела дух, закрыла глаза и приложила холодную банку ко лбу. Когда она что-то пила в последний раз? Кажется, вчера утром. Задолго до того, как села в автобус в Бостоне.

Она услышала шелест бумаги.

— Не дергайся, — сказал молодой человек, и Эмили почувствовала, как что-то холодное прижалось к ее затылку. И не просто холодное, а ледяное. Она схватилась за шею, и ее ладонь легла на руку парня.

— Что это? — спросила она.

— Наверное, апельсиновое эскимо, — предположил он, наклонившись поближе, чтобы рассмотреть обертку. — Я схватил первое, что попалось под руку. Из морозилки в универсаме.

Только теперь Эмили заметила, что они сидели прямо напротив нарочито старомодного магазина под названием «Торговая лавка Зима». Дверь в магазин была открыта, и Эмили видела большие прозрачные банки с конфетами на прилавке у кассы и репродукции старинных жестяных вывесок на стене.

— Это место скорее для туристов. Я давно туда не заходил, — пояснил парень. — Но там по-прежнему пахнет корицей и мастикой для пола. Ты как там, живая? Как себя чувствуешь?

Она обернулась к нему и поняла, что он сидит очень близко. Так близко, что она разглядела черные ободки вокруг его темно-зеленых глаз. И что самое странное: она ощущала его присутствие, ощущала энергию, исходящую от него, словно жар от огня. Он был совершенно необыкновенным и невероятно красивым. На мгновение он ее просто заворожил. Эмили смотрела на него и не могла оторваться. И только потом поняла, что происходит. Также она поняла, что ее ладонь по-прежнему лежит на его руке у нее на шее. Она медленно убрала руку и слегка отодвинулась от него.

— Уже хорошо. Спасибо.

Он убрал с ее шеи завернутое в бумагу мороженое и протянул его ей. Эмили покачала головой. Парень пожал плечами, развернул эскимо и откусил большой кусок. Эмили сразу же пожалела, что не взяла мороженое. Оно казалось таким восхитительно-вкусным: прохладная ванильная мякоть в ярко-оранжевой оболочке.

— Я Эмили Бенедикт, — сказала она, протягивая руку.

Парень смотрел прямо перед собой. Он не повернулся к Эмили, не пожал ее руку.

— Я знаю, кто ты.

Эмили уронила руку на колено.

— Знаешь?

— Я Уин Коффи. Логан Коффи был моим дядей.

Она непонимающе посмотрела на него. Тут явно подразумевалось что-то такое, что она, по его мнению, должна была знать.

— Я приехала только вчера.

— Мама тебе ничего не рассказывала?

Мама? При чем здесь ее мама?

— Ничего не рассказывала о чем?

Он наконец повернулся к ней.

— Боже правый! Ты и вправду не знаешь.

— Чего я не знаю? — Эмили уже не на шутку встревожилась.

Он смотрел на нее очень долго. Так долго, что Эмили стало немного не по себе.

— Ничего, — наконец ответил Уин, выбросил в урну обертку и палочку от эскимо и поднялся со скамейки. — Ты сама доберешься до дома? Если надо, я могу вызвать нашего шофера. Он тебя довезет.

— Нет, я справлюсь. — Эмили приподняла пустую банку. — Спасибо за колу.

Он на мгновение замялся.

— Прости, что я отказался пожать тебе руку. — Он протянул ей руку. Эмили в замешательстве ее пожала. Ее поразило тепло, исходившее от него. Оно протянулось от него к ней и оплело ее всю, словно стебли вьюнка. На миг ей показалось, что она сплелась с ним в единое существо. Это было тревожное ощущение. Не пугающее, не плохое, но странное.

Уин отпустил ее руку и пошел прочь. Эмили смотрела ему вслед. Его кожа как будто светилась в утренних лучах солнца — ослепительно-золотых и оранжевых. Он казался таким сияющим и живым.

Она смотрела на него и не могла оторваться.

— Эмили?

Она обернулась и увидела дедушку, который шел к ней с бумажным пакетом к руке. Люди почтительно расступались, давая ему дорогу, и таращились на него во все глаза. Эмили видела, что дед старается не замечать этих восхищенно-испуганных взглядов, однако он шел, ссутулившись, словно пытался сделаться меньше.

Она поднялась со скамейки и бросила банку из-под колы в урну. Ванс подошел к ней и спросил:

— Что ты здесь делаешь?

— Хотела встретить тебя, чтобы вместе вернуться домой.

По лицу деда было трудно понять, что творится у него в душе, но Эмили показалось, что он огорчился. Она пришла в ужас.

— Прости меня, — быстро проговорила она. — Я не хотела…

— С кем ты сейчас разговаривала? С Уином Коффи?

— Ты его знаешь?

Ванс посмотрел в дальний конец улицы. Сама Эмили уже не видела Уина, но у дедушки было явное преимущество в росте.

— Да, я его знаю. Пойдем домой.

— Прости меня, дедушка Ванс.

— Не извиняйся, дитя. Ты не сделала ничего плохого. Вот, я тебе взял в ресторане сэндвич с яйцом. — Он вручил ей бумажный пакет.

— Спасибо.

Он кивнул, положил ей на плечо огромную руку, и они молча пошли домой.

Глава 3

— Ни за что не догадаешься, кого я сегодня встретил, — заявил Уин Коффи. Он стоял у большого окна в гостиной и смотрел, как серый кит неба пожирает розовый вечерний свет.

Из фойе донесся звонкий стук каблуков по мраморному полу. В оконном стекле Уин увидел отражение матери, вошедшей в гостиную. Следом за ней вошла и его младшая сестра. Мать села рядом с отцом на диван, а сестра прошла через комнату и устроилась на козетке.

Отец Уина, Морган, сложил газету и отложил ее в сторону. Снял очки для чтения и посмотрел мимо жены на сына. Родители Уина уже давно перестали смотреть друг на друга по-настоящему. Между собой они стали как призраки, видимые разве что краем глаза.

— И кого же ты встретил?

Точно по расписанию автоматические жалюзи на окнах начали опускаться. Уин дождался, пока окно полностью не закроется, отрезав его от мира, и только потом повернулся к отцу. В комнате пахло холодными апельсинами. Уин оглядел антикварную мебель — высокие комоды, диваны и кресла в федеральном стиле, с элегантной обивкой в мелкий синий и серый цветочек. Все так старо, так знакомо. В этом доме ничто не меняется.

— Эмили Бенедикт.

Ее имя узнали сразу. Ярость отца была скорой и почти осязаемой. Воздух чуть ли не заискрился от обжигающего электричества.

Уин молча смотрел на отца, спокойно выдерживая его пламенный взгляд. Морган сам научил его не отступать. В последнее время у сына с отцом часто случались конфликты, и состояние тихой войны уже стало для них привычным.

— Уин, ты же знаешь. Если бы не ее мать, мой брат был бы жив, — произнес Морган с нажимом. — И наша тайна не стала бы достоянием всего города.

— За все это время никто не сказал ни единого слова о той ночи, — спокойно произнес Уин.

— Но они знают. И теперь мы в их власти. — Морган указал на сына рукой, в которой сжимал очки. — Причем тебя это должно особенно возмущать. Ты — из первого поколения, которое выросло, зная, что всем все известно. И всю жизнь на тебя будут смотреть иначе.

Уин вдохнул. Отец никогда этого не понимал и, наверное, не мог понять. Молодой человек вовсе не возмущался. На самом деле он был раздосадован. Если все знают, то почему никто об этом не говорит? Почему его семья по-прежнему не выходит из дома с наступлением ночи? Почему они с таким упорством придерживаются традиций, которые уже не имеют смысла? Если люди и смотрели на Уина как-то по-особенному, то только поэтому, а вовсе не из-за истории о каком-то странном недуге семейства Коффи, проявление которого люди видели только раз, больше двадцати лет назад. Кто сказал, что ничего нельзя изменить? Никто даже не пробовал.

— Думаю, Эмили не знает, — продолжил Уин. — Думаю, мама ей ничего не сказала.

— Прекращай думать, — резко откликнулся отец. — Что бы ты там ни предполагал, забудь. Эмили Бенедикт — это запретная зона. Конец обсуждения.

В комнату вошла женщина в белом платье и переднике. Принесла поднос с серебряным чайным сервизом. Морган выразительно посмотрел на сына. Этот взгляд означал: Теперь тихо. Они редко обсуждали семейный секрет даже между собой — иногда Уину казалось, что мать о нем даже забыла, и, кажется, стала счастливее, — и они никогда, никогда не говорили об этом в присутствии слуг.

Уин развернулся и пошел в дальний конец комнаты, где сидела его сестра Кейли. Она держала в руках телефон и набирала кому-то сообщение. По давней семейной традиции все Коффи собирались по вечерам в гостиной и читали перед ужином. Так продолжалось уже не одну сотню лет. Так начиналось вечернее время в семействе, хранящем свою страшную тайну и поэтому вынужденном по ночам сидеть дома — даже в такую приятную летнюю ночь, как сегодня. Уин искренне не понимал, какой теперь смысл сидеть взаперти. Его неодолимо влекло из дома. Уже несколько месяцев он выходил по ночам. Но хотел делать это в открытую, а не прятаться от людей, как будто с ним что-то не так.

Он сел рядом с сестрой и пару минут наблюдал, как она его не замечает. Уин старше ее на два года, и когда они оба были детьми, Кейли ходила за ним как привязанная. Сейчас ему восемнадцать, а ей шестнадцать, но она по-прежнему ходит за ним хвостом: то ли чтобы ему досаждать, то ли чтобы его защищать. Уин пока не разобрался. Ему казалось, что Кейли и сама не знает.

— Не надо испытывать его терпение, — попросила Кейли. — На твоем месте я бы держалась подальше от этой девчонки.

— Может, я просто хочу узнать своего врага.

Уина тревожило и смущало его внезапное влечение к Эмили. Она словно заворожила его своим взглядом, своими непослушными светлыми волосами, высокими скулами, резкими чертами лица, хрупкой фигурой. Когда они обменялись рукопожатием сегодня утром, Уин не хотел отпускать ее руку. Была в ней какая-то беззащитность, какая-то нежная мягкость, скрытая за внешними острыми гранями. Он думал о ней весь день. Это не могло быть простым совпадением, что дочь Далси Шелби приехала в город в то же самое время, когда Уину уже окончательно надоело мириться с тем образом жизни, который выбрала для себя его семья. Возможно, это какой-то знак.

Да. Именно так.

Это знак свыше.

— Сегодня ночью я снова уйду из дома, — резко бросил он. — Не говори папе. И не ходи за мной.

Кейли закатила глаза.

— И чего тебе все неймется? Скажу по опыту, это не так уж и круто.

— Что именно?

— Быть таким же, как все.

— Джулия! Ты не откроешь дверь? — крикнула Стелла снизу как раз в то мгновение, когда Джулия вынимала из духовки очередную порцию печенья мадлен. Это была уже вторая попытка за вечер, и Джулии по-прежнему не нравился результат.

— Джулия! Это Савьер! — надрывалась Стелла. — Я не могу выйти. Я в ванне!

Джулия тяжко вздохнула. Она уже видела Савьера сегодня утром. На один день достаточно. Она собиралась уехать из Мэллаби целой и невредимой, а чтобы осуществить этот план, прежде всего надо меньше общаться с Савьером. А еще лучше — вообще не общаться.

Она вытерла руки о джинсы и пошла вниз по лестнице, топая как Годзилла. Специально, чтобы досадить Стелле, чья ванная располагалась прямо под лестницей. Сквозь полупрозрачную занавеску на окошке в двери виднелась фигура, стоящая на крыльце, — темный силуэт в ореоле света от наружного фонаря.

Джулия сделала глубокий вдох, распахнула дверь и… с облегчением улыбнулась, увидев, кто это.

Эмили смущенно переминалась с ноги на ногу. Она была в тех же черных шортах и черной майке-борцовке, что и утром. В желтом свете фонаря на крыльце ее непослушные светлые волосы блестели, словно медовое безе.

— Здравствуйте, Джулия, — сказала она. — Я вам не помешаю?

— Конечно, нет. — Джулия отступила в сторону, давая Эмили войти. Когда она говорила Эмили, что та может к ней обращаться в любое время, она совершенно не думала, что девочка воспользуется ее предложением так скоро. И все-таки Джулия чувствовала к ней симпатию. Трудно быть отвергнутой всеми, тем более — не по своей воле.

— У вас очень красивый дом, — сказала Эмили, оглядевшись по сторонам.

Нижний этаж, где жила Стелла, и вправду был очень красивым и очень уютным. Спасибо стеллиной маме, дизайнеру по интерьерам. Золотистый паркет, стильные цветочные композиции, подлинные работы современных художников и обтянутая полосатым шелком тахта, на которую Стелла никому не разрешала садиться.

— Это не мой дом. Это дом моей подруги Стеллы. Мои комнаты наверху.

Как по заказу, Стелла крикнула из ванной:

— Привет, Савьер. Я тут голая. Хочешь зайти посмотреть?

— Это не Савьер, — крикнула в ответ Джулия. — Ты что, будешь ждать его в ванне? Выходи, пока не превратилась в сморщенный чернослив! — Эмили удивленно уставилась на нее, и Джулия сказала: — Это Стелла. Не спрашивай ни о чем. Пойдем наверх. Покажу тебе, как я живу. — Она направилась вверх по лестнице, кивнув Эмили, чтобы та шла за ней.

На верхней площадке Джулии пришлось отступить в узенький коридор, чтобы дать Эмили войти. Потом она закрыла дверь.

— Я только выключу духовку, — сказала она и провела Эмили в спальню, переоборудованную под кухню. Там все было пропитано волшебством и взволнованным предвкушением. Искрящиеся завитки сахарной пудры и муки все еще носились в воздухе, словно хвосты летучих змеев. И еще там был запах — запах надежды. Запах, зовущий вернуться домой. Сегодня он складывался из утешительного аромата темного сливочного масла и взбудораженной свежести лимонной цедры.

Окно было распахнуто настежь. Джулия всегда открывала окна, когда пекла. Нельзя запирать запах внутри. Иначе сообщение не дойдет до адресата.

— А что вы печете? — спросила Эмили, остановившаяся на пороге.

— Прежде чем печь в ресторане, я экспериментирую дома. Сейчас пытаюсь освоить печенье мадлен, но пока что-то не получается. — Джулия взяла печенье с первого противня. — Видишь? Тут должен быть бугорок. А у меня они плоские. Наверное, я недостаточно заморозила масло. — Она взяла руку Эмили и положила печенье ей на ладонь. — Так его подают во Франции. Ракушкой вниз, как кораблик. А в Америке его принято подавать ракушкой вверх. Так красивее, — она перевернула печенье на ладони Эмили. — Попробуй.

Эмили откусила кусочек печенья и улыбнулась. Она прикрыла губы рукой и проговорила с набитым ртом:

— Очень вкусно. У вас хорошо получается.

— У меня большой опыт. Я пеку сладости с шестнадцати лет.

— Наверное, здорово иметь такой дар.

Джулия пожала плечами.

— Я тут почти ни при чем. Просто так получилось. Благодаря одному человеку. — Иногда она злилась на то, что никогда не открыла бы в себе этот дар, никогда не узнала бы, что у нее получается лучше всего, если бы ее к этому не подтолкнули. Она уговаривала себя, что неважно, как именно в ней открылся ее талант. Важно, как она его применяет и сколько любви из него исходит. Эмили, кажется, собиралась спросить, что Джулия имела в виду, поэтому Джулия быстро проговорила: — Как прошел первый день в Мэллаби?

Эмили дожевала последний кусок печенья, проглотила его и сказала:

— Я ничего не понимаю.

Джулия скрестила руки на груди и прислонилась бедром к древнему холодильнику оливково-серого цвета.

— Насчет чего?

— Насчет того, почему мама уехала. Почему оборвала все связи с Мэллаби. У нее были друзья? Какая она была, когда жила здесь?

Джулия замешкалась, не зная что говорить. Эмили предстояло многое узнать о Мэллаби, о той катастрофе, которую вызвала ее мама. Кто-то должен ей все рассказать. Но только не Джулия.

— Как я уже говорила, я ее плохо знала, — осторожно сказала она. — В школе мы были в разных социальных группах, и мне в то время хватало своих проблем. А с дедушкой ты говорила? Вот кого надо спросить.

— Не говорила. — Эмили убрала за ухо непослушную прядь волос. Она была такой хрупкой, такой искренней и открытой. — Он весь день прятался у себя в комнате. Может, она с ним поссорилась? Может, поэтому она и не хотела сюда возвращаться? Как вы думаете?

— Я думаю, нет. С Вансом никто никогда не ссорится. Пойдем сядем.

Джулия приобняла Эмили за плечи и отвела ее в гостиную. Там стояла единственная на всю квартиру красивая вещь — двухместный васильковый диванчик, выставочный образец, который мать Стеллы отдала ей из своего интерьерного магазина. Еще там был маленький телевизор, стоящий на старом журнальном столике, и расшатанный книжный шкаф, забитый сковородками и кастрюлями, не поместившимися в кухне.

Уезжая из Балтимора, Джулия оставила почти все свои вещи на тамошнем складе хранения. С собой взяла только одежду и кухонные принадлежности для готовки, так что в здешней ее квартире обстановка была весьма скудной. Облезлая старая мебель и много пустого пространства. Впрочем, Джулию это не огорчало. Она и не собиралась устраиваться здесь с удобствами — это было лишь временное жилье, и какой смысл его обустраивать? Когда они сели, Джулия проговорила:

— Могу только сказать, что твоя мама была самой красивой, самой популярной девочкой в школе. Ей это давалось без всяких усилий. Бесподобные наряды. Идеальная прическа. Несокрушимая уверенность в себе. Она входила в компанию девочек, называвших себя Розы Мэллаби. Это были крутые девчонки из богатых семей, у которых есть деньги. Я к ним не относилась.

Эмили удивленно распахнула глаза.

— Мама была популярной? У дедушки Ванса есть деньги?

В дверь постучали.

— Прошу прошения, — сказала Джулия, поднимаясь с диванчика. Она была уверена, что это Стелла, и поэтому испуганно вздрогнула, когда открыла входную дверь, почувствовала дуновение аромата свежескошенного сена и увидела Савьера, стоявшего на крошечной лестничной площадке.