— Угу…
— Но каждый раз я заставлял себя делать то, чего не желала свинья внутри… Ты думаешь, я жестокий, я требовательный?
— Угу…
— Нет, Марти, это — жалкие крохи той жестокости, которую я ежедневно предъявляю к себе. А иначе я бы уже давно умер.
Он остановился на мосту и принялся раскуривать свою трубку.
— Угу, — сказал я невпопад.
— Я знаю, Марти, — дядя Джо затянулся, — знаю, как я тебе надоел. Я отстану от тебя в двух случаях. Либо когда умру, либо когда увижу, что ты сам хозяин своей свинье, а не плывешь по течению в облаке дерьма и мусора! — Он выпустил изо рта дым.
— Дядя Джо, — не выдержал я. — А курить ты не пробовал бросить?
На его лице появилось задумчивое выражение.
— Пробовал, — кивнул дядя Джо, — но у меня не получилось. Я ведь тоже не ангел.
— Ну, вот видишь! — оживился я, но дядя Джо поднял руку.
— Это лишь значит, что я плохо пробовал или мне было не нужно. Ты хочешь от меня чуда? Тебе показать, как бросают курить?
— Ну… — замялся я.
— Вот так бросают курить, — сказал дядя Джо и кинул с моста свою трубку, а следом полетели зажигалка и табакерка.
Больше дядя Джо не курил.
Я давно потерял счет дням. Мобильник дядя Джо у меня отобрал. Синтия пыталась звонить, но с ней поговорил он: сказал, что Марти очень занят своим дядей и его надо оставить на время.
В один из дней мы возвращались домой через мост Миллениум, как вдруг дядя Джо остановился, вцепился в перила, а затем схватился рукой за сердце.
— Дядя Джо! — закричал я. — Дядя Джо, тебе плохо?
Со всех сторон к нам бросились туристы и прохожие. Но дядя Джо помотал головой и вдруг улыбнулся.
— Отпустило! — сказал он счастливо, и прохожие потеряли к нему интерес.
— Сердце? — взволновался я.
— Нет, — дядя Джо потряс головой, — душу отпустило. Посмотри, Марти, какая красота! В какой красивый мир мы попали! — Он поднял трость и указал вдаль, на огни Тауэра, глаза его светились. — Какая красивая Темза!
— Я не люблю Темзу, меня в нее Сяолун головой макал и, наверно, скоро утопит.
— Не утопит, — беспечно откликнулся дядя. — В этом нет смысла — трупы долги не отдают. Сяолун хочет, чтобы ты хорошо работал, хорошо жил и отдавал долг.
— Это он тебе так сказал? — удивился я.
— Это я ему так сказал, — ответил дядя Джо. — Так что расслабься. Ты умеешь радоваться жизни, Марти?
— Не знаю… — растерялся я.
Дядя Джо обнял меня за плечо.
— А ты должен уметь и это, Марти! Ты должен уметь не только приказывать своей свинье, но и выгуливать ее, давать ей резвиться. Ты должен чувствовать красоту, музыку, еду, красивых женщин! И каждый раз ты должен говорить себе: какое счастье, какая красота! Ты понимаешь меня?
— Угу.
Дядя опустил взгляд и стал смотреть вниз, на блики Темзы.
— Здесь очень хороший мир, Марти, — сказал он тихо. — Как мне жаль его покидать. Почти нет войн, везде достаток, всюду эти ваши новые технологии, все, что нам давалось кровью, вы получаете прежде, чем успеете пожелать… Если б только я мог стать опять молодым, Марти! Я бы работал как бык дни и ночи, я бы открывал эти ваши стартапы, как консервные банки. Я бы гонял на велосипеде, путешествовал, искал и добивался свою Мэй… Ох, Мэй…
Он замолчал, улыбнулся и уставился вдаль.
Я стоял рядом, смотрел на огни Тауэра, на огненные блики и все пытался понять, что за необыкновенную красоту увидел дядя Джо. И мне показалось, что я тоже вдруг ее увидел — словно мне передалась наконец его энергия, которую он так долго пытался в меня впихнуть. Мы были на одной волне. И кажется, он тоже меня чувствовал.
— А ведь знаешь, Марти, — сказал дядя Джо, — я был уверен, что навсегда потерял это счастье жить, и мне остался только долг… Но нет, я снова чувствую! — Он обвел тростью все вокруг и улыбнулся совершенно счастливой улыбкой.
— Какое сегодня число, дядя Джо? — вдруг спросил я.
— Пятнадцатое мая, — ответил он без паузы.
Меня окатило холодом.
— Пятнадцатое мая? То есть ты со мной возишься уже месяц?!
— Да, — просто ответил дядя Джо. — И оно того стоило. Да, Марти?
Я молчал потрясенно.
Дядя Джо полез в карман плаща и протянул мне мой телефон. Потом отсчитал из бумажника стопку денег и тоже вручил мне.
— Что это значит, дядя Джо?
— Ты свободен, Марти. Я сделал для тебя все, что мог. Дальше — сам. А я устал. Я поеду домой.
Он развернулся и пошел по мосту, не оборачиваясь. А я смотрел ему вслед, пока он не скрылся в толпе.
Я включил мобильник, и мне тут же позвонила Синтия. Она была очень взволнована и раздражена.
— Что происходит? — кричала она. — Где ты был все это время?
— Учился, — сказал я. — Ты в центре? Давай встретимся через час в нашем пабе.
Я купил букет желтых роз, пришел в паб и вручил цветы Синтии. Она была очень удивлена — я ей не дарил цветов давным-давно.
— Желтые розы? — спросила она.
— Викторианский язык цветов, — объяснил я.
— Не знаю такого языка.
— Я тоже на это надеюсь.
— Да ты ли это вообще? — спросила она, оглядывая меня. — Что с тобой стало? Ты же стал худой, ты же… А что с дядей? — спросила она быстро. — Он оставил тебе наследство?
— Нет. Он перевел все активы в Красный Крест.
— Да ты смеешься?! — рассердилась Синтия.
— Я абсолютно серьезен.
Синтия обиженно поджала губы.
— Нет, так не годится, Марти, — сказала она. — Ты должен уговорить дядю оставить наследство тебе! Слышишь? Тебе! Если ты этого не сделаешь, то я не знаю… я уйду от тебя!
— Вот прямо уйдешь? — улыбнулся я.
— Я не могу жить с таким бесхребетным человеком! Мы с тобой столько лет ждали этого наследства!
— Мы? — уточнил я.
— Да, мы! — капризно повторила Синтия. — Мы не чужие люди, Марти!
— Конечно, — кивнул я, — у тебя ведь есть даже ключ от моей квартиры. Ты его не потеряла, надеюсь?
— Нет, вот он…
Я аккуратно взял у нее из рук ключ и поцеловал в щеку.
— Спасибо тебе, Синтия, — сказал я. — У нас было много хороших моментов, которые я запомню навсегда. Но наши пути разошлись, и больше мы не увидимся.
— Как это? — опешила Синтия. — Что это значит? Ты не можешь так поступить со мной!
— Именно так я и должен поступить с женщиной, которая так ждала наследства моего дяди. К тому же я уезжаю в далекую страну, а ты со мной не поедешь. Прощай.
Я поднялся и вышел из паба. На душе было тепло и спокойно.
Добравшись до дома, я выключил телефон и рухнул спать. И привычно проснулся ровно в пять. Но я не успел даже выйти на пробежку, как услышал, что кто-то шуршит у двери снаружи.
Я тихо прошел на кухню и взял два ножа — один в руку, другой заткнул сзади за пояс. Встал сбоку от двери и крикнул: «Входите, не заперто!»
Дверь раскрылась, и вошел незнакомый дядька, которого я со спины не узнал. Но даже если он был от Сяолуна, он был полный, неуклюжий и всего лишь один. Так что с двумя ножами я погорячился — пришлось спрятать за спину и второй.
— Марти, это вы? — спросил дядька взволнованно, с легким польским акцентом. — Я Вацек, шофер дяди Джозефа! У него инфаркт, он в больнице и просит приехать!
Когда я подошел к дядиной палате, оттуда вдруг вышел Сяолун. Большой толстый китаец в белом халате казался здесь хирургом, а не гангстером. Увидев меня, он тоже опешил. А затем развел руками, словно извиняясь, и бочком-бочком проскочил мимо.
Палата дяди оказалась такой же маленькой, как и его спальня. И лежал он в той же позе на спине, с уплывшими к ушам щеками и заострившимся лицом. Рядом светились медицинские приборы и поблескивали шнуры капельниц.
— Дядя Джо, ты слышишь меня? — спросил я.
— Заходи, Марти, — раздался скрипучий голос. — Прости, что вырвал тебя, хотел попрощаться на всякий случай.
— Что с тобой, дядя? Что говорят врачи?
— Инфаркт. Переутомился я с тобой, Марти.
— Да я вообще не понимаю, как ты все это вытерпел…
— Но я не жалею, — заскрипел Джо. — Это было отличное время, Марти.
— Да, — сказал я искренне. — До сих пор не могу осмыслить.
— Я тебя позвал, чтобы сказать: прости меня, Марти. Я много сделал неправильного и виноват перед тобой.
— Ты передо мной виноват?! — изумился я. — В чем же, господи?!
— Во многом, Марти. Я действительно слишком нагружал твоего отца. Я правда завещал все состояние Красному Кресту и не изменю своего решения.
— Я поддерживаю это, — сказал я. — Я, дядя Джо, еще и присмотрю за ним, за твоим состоянием, правильно ли его используют.
— Как это? — не понял дядя Джо.
— Я решил уехать волонтером в Африку. Потому что хочу стать врачом. Не менеджером, не дизайнером — врачом.
Из глаз дяди покатились слезы.
— Обнял бы тебя, — сказал он, — да понавешали на меня всякой вашей электронной чертовщины твои будущие коллеги.
— Заодно и от Сяолуна спрячусь временно… — Я опасливо покосился на дверь. — Он даже сюда приходил из тебя долг выбивать?
— За Сяолуна меня отдельно прости, — вздохнул дядя. — Это мой начальник охраны. Я подкидывал тебе деньги через него, а когда узнал, как ты их просадил… Хотел заставить тебя научиться работать.
Я открыл рот, и глаза наполнились слезами.
— Дядя Джо, — выдавил я. — Да я сам виноват перед тобой, дядя Джо. Ты даже представить себе не можешь, как я перед тобой виноват! Я буду носить этот камень в душе до конца своих дней.
— Я чего-то не знаю? — нахмурился дядя Джо. — Ты женишься на Синтии?
— Нет, — мрачно усмехнулся я. — С ней я расстался. Все хуже. Настолько хуже, что ты даже не сможешь представить… Оно уже в прошлом. Но…
— Рассказывай, не томи. Что ж ты мог мне такого плохого сделать? Нагадил мне в трубку?
Я помотал головой:
— Не могу рассказать, дядя Джо.
— Тебе станет легче.
— Да. Но тебе — тяжелей. А вот этого я совсем не хочу.
Дядя откинулся на подушку.
— Значит, чему-то я смог тебя научить, — задумчиво сказал он. — Тогда и не рассказывай. Я просто тебя прощаю. А сейчас иди, Марти. — Он откинулся на подушку и закрыл глаза. — Я прожил долгую и сложную жизнь. А теперь мне пора отдохнуть…
Больше я никогда не видел дядю Джозефа живым, только говорил с ним по телефону. Нет, он не умер к утру. К обеду ему сделали операцию на сердце, и он снова не умер. Но в реанимацию меня не пускали до конца недели. А мне надо было держать слово, и я уехал волонтером в сирийский госпиталь — мне было все равно куда. Я провел там три года, встретил Ингу, а когда вернулся в Лондон, дядя Джозеф уже умер — мы так больше и не увиделись. Зато нам довелось однажды встретиться с доктором Харви — уже после того, как я окончил медицинский колледж и стал работать врачом. Поговорить нам не удалось, хотя я его узнал сразу — Харви привезли к нам в кардиологию без сознания, его подобрали на улице с остановившимся сердцем. Оно отчаянно не хотело работать — сердечная мышца словно засыпала. Мы откачивали его несколько часов, а потом я решился на операцию и поставил ему водитель ритма. Я рассчитывал, что он придет в сознание на следующий день и расскажет, что с ним произошло. Но к утру за ним приехали полицейские и люди из спецслужб — они показали предписание о переводе в военный госпиталь, и больше я его никогда не видел.
Мне до сих пор кажется, что я в любой момент могу набрать номер и позвонить дяде Джо. Кажется, просто здесь, в Лондоне, дяди временно нет. Хотя умом понимаю, что его действительно нет. Таких людей больше не делают, мы утратили этот рецепт.
Конец ознакомительного фрагмента