«Облазть. Даже название разъедает язык, — подумал Тьерри. — Этот мир не для ивуджийцев».

Выкинув щелчком палочку лхо, сержант продолжил патрулирование, держась ближе к стенам конечной станции магнитоплана, где было чуточку теплее. Как и любое здание на Облазти, вокзал представлял собой монолитный блок осыпающегося скалобетона, но внутри, за заброшенным фасадом, поддерживался армией техножрецов и сервиторов в идеальном состоянии. Там находилось средство передвижения, которое в действительности и охраняли Акулы, — этот цепной поезд был достаточно вместителен, чтобы унести прочь из города всех аристократишек, если бы в Высходде стало слишком жарко.

Хизоба как-то раз прошелся вдоль всего колоссального состава, восхищаясь его шкурой из кованого железа и окольцованными медью бойницами, и насчитал больше двух тысяч шагов. Всего там имелось девятнадцать вагонов, которые висели заметно выше уровня головы на расходящемся защитном фартуке, что прикрывал магнитную подвеску. Колеса были недостаточно хороши для такого чудища! Оно неслось бы надо льдом на волне обжигающей энергии, а горгульи, оседлавшие его зубчатые стены, смотрели бы с презрением на землю внизу. Хизоба почти чувствовал налет злобы, покрывавший поезд. Это была старая машина, свидетельница множества грехов, как сладких, так и горьких. Их беспокойный осадок струился по ее шестеренкам, словно призрачная кровь.

«Это гордый и жестокий зверь. — с дрожью ощутил сержант. — Опасный».

Как же бесилась «голубая кровь», когда инквизитор Эшер реквизировал этот секретный поезд под свою штаб-квартиру! Но с тремя сотнями Акул они спорить не стали.

«Вот только теперь нас осталось меньше половины… — Тьерри бросил недобрый взгляд на складской навес, под которым лежали тела его товарищей, словно брикеты мороженого мяса. — Мы знали, что нечто приближается, но Дедушка Смерть все равно поймал нас, как неокровавленных дурачков!»

Ранее, когда Хизоба стоял в утреннем дозоре, улей вывернуло наружу множеством взрывов, будто от орбитальной бомбардировки. Секундами позже в главном вестибюле станции загрохотал ритм стрельбы, подобный стуку пневмомолота, и сержант кинулся в укрытие. Он увидел, как из терминала выходит огромная мерзкая тварь, сплав металла и бескровной плоти, выпуская пули из стволов, сращенных с ее руками. Другие живые мертвецы-машины появились из ангара и атаковали ближайших Акул, словно вестники Дедушки Смерти. Погибло больше сотни бойцов, пока не свалился последний боевой сервитор. Вне всяких сомнений, нападение устроили жрецы-шестеренки, что ухаживали за поездом. Невозможно было узнать, сколько этих машинолюбивых мерзавцев стали предателями — или почему это случилось, — поскольку все они исчезли до того, как закончилось сражение.

Лед снова содрогнулся, и Тьерри настороженно осмотрел купол улья. Час назад покрытие раскололось с громоподобным треском, а из широкой бреши в мутное небо повалили клубы черного дыма.

«Сколько еще мы сможем ждать капитана? — задумался Хизоба. — Мы пролили кровь, чтобы защитить чертов поезд. Машина теперь обязана увезти нас отсюда».

Его блуждающий виноватый взгляд остановился на лейтенанте Омазет. Адеола стояла на коленях возле навеса, монотонно читая панихиду по усопшим, в чем и состоял ее священный долг. Офицер, она обладала властью куда большей, чем мог предоставить любой мирской чин, — ведь она также была Ла-Маль-Кальфу [Ла-Маль-Кальфу — плохой Кальфу (исп.). В таитянском вуду Кальфу — или Лорд Каррефур (Господин Перекрестков) — темный злой дух. имеющий черты трикстера, покровитель колдовства и черной магии.], жрицей, посвятившей себя Отцу Терре в его темнейшем аспекте Полуночного Судьи. Среди ивуджийцев подобных ей было немного, и к каждому относились с почетом, так что присутствие Омазет возвышало третью роту, — но солдаты боялись ее сильнее любого комиссара.

«Она — благословенное проклятие», — подумал Тьерри. Ему не хотелось беспокоить лейтенанта, но в отсутствие инквизитора и капитана она была старшей. Когда сержант подошел к Омазет, женщина обернулась и, прервав обряд, остановила Хизобу наводящим ужас взглядом своих пустых глаз. Он знал, что черные ямы на месте глазниц Адеолы — всего лишь трюк, что это линзы-имплантаты и краска, но в сочетании с татуировкой, превращавшей лицо в подобие черепа, это по-настоящему пугало. Кроме того, в душе ивуджиец знал правду о ней.

— У тебя вопрос, Тьерри? — тихо спросила жрица. Он вздрогнул, услышав это. Ла-Маль-Кальфу, как правило, обращались к подчиненным по первым именам, что добавляло к их словам глубоко личную угрозу.

— Вы думаете, они еще живы, лейтенант? — просипел Хизоба.

— Я верю в это, — ответила Омазет. — И мы будем стоять на страже до их возвращения.

Сержант склонил голову, зная, что она раскусила его истинный вопрос: «Когда мы сможем сбежать из этого места?»

— Вере лучше служить слепо, Тьерри, — отпустив его, жрица вернулась к таинству.

Бегства не будет.

С глазами, воспаленными от дыма, в алой шинели с тлеющими полами, Мордайн пробирался через горящие улицы, стараясь не отстать от своих уцелевших бойцов. Трое Акул огибали лежащие на пути обломки или перепрыгивали их, не сбиваясь с шага, тогда как Ганиил, тяжело дыша, переваливался через преграды. Он потерял Кригера и Узохи из виду несколько жилблоков назад, когда солдаты увязли в перестрелке между группкой отчаянных Гусар и целым морем мятежников. После этого организованное отступление превратилось в безнадежное бегство к вокзалу.

— Назад! — заорал идущий первым ивуджиец. — Весь жилблок падает!

С раздирающим визгом верхний этаж здания впереди оторвался от каркаса и, переворачиваясь, понесся вниз, отскакивая от стен соседних домов, будто гигантский инфернальный кубик. Мордайн резко затормозил, размахивая руками в попытке удержать равновесие.

— Лечь! — прорычал кто-то, толкая Ганиила на землю. Пылающие обломки, просвистев над дознавателем, обезглавили одного из солдат и разорвали второго почти надвое. Третьему разрубило бедро, и он скакал вокруг, будто одноногий танцор, пока другой фрагмент здания не пробил ему грудь насквозь.

— Встать! — Спаситель Мордайна, поднявшийся рядом с ним, напоминал тощее пугало в черном бронежилете. Кригер.

— Говорил тебе, это плохая идея, герцог, — произнес ветеран.

«Да, говорил», — мысленно признал дознаватель. Его помощник упорно возражал против возвращения в улей, убеждая сидеть смирно и ждать прибытия союзника, предупреждая, что Калавера настаивал на этом. Это стало для Мордайна последней каплей, и он настоял, что поведет в Высходд отряд для изучения мятежа. Неразумный поступок, но после череды унижений, которые Ганиил вынес во имя Калаверы, желание бросить вызов своему теневому покровителю оказалось непреодолимым — и роковым. Они повернули сразу же, как только наткнулись на первую толпу, но вылазка уже обошлась им недешево.

«Иначе нельзя было, — с яростью подумал Мордайн. — Я ему не мальчик на побегушках».

— Пора идти, герцог, — сказал помощник, недоуменно глядя на него.

— Я думал, ты погиб, Кригер, — произнес Ганиил. Это было ложью: он не мог представить себе серого человека умирающим. Дознаватель указал на перекрытый завалом проспект, по которому они двигались до этого: — Есть другой путь к вокзалу?

— Это же улей, — пожал плечами ветеран. — Всегда есть другой путь.

«Горькая Кровь…»

Зов Пустого шевельнулся в черепе Уджураха хрупким, но настойчивым шепотом, подобным отголоску чего-то незабываемого и забытого. Утонув в восторженном насыщении, охотник пытался игнорировать его. но шепот стал воем, угрожая яркой, уничтожающей болью, которая связывала Горькую Кровь с его господином. Когда-то Уджурах насмехался над муками, как и все великие воины, но тогда он еще не знал, что такое настоящая боль. Это не ослабляло его ярости и стыда, вызванного неволей, хотя охотник сомневался, что кто-либо из его кровных родичей способен выдержать пытки более достойно.

«Кровных родичей?» Теперь у него их не было. Они назвали его Горькой Кровью и изгнали!

Уджурах осознал, что его пиршество замолчало. Призывы хозяина лишили рецепторы охотника способности разгадывать деликатные загадки плоти. Рассвирепев, он вскочил на ноги и выронил затихшее мясо из клюва. Пустой снова лишил его радости! Каркнув с отвращением, Горькая Кровь убрал клинки в кожаные ножны и бегом припустился к парапету. Прыгнув в последний момент, он взмыл над бездной и рухнул на крышу напротив. Тут же Уджурах помчался дальше, несясь над замерзшей кожей пылающего города и преследуя маяк, от которого не мог оторваться.

— Сержант! — позвал боец. — Вам нужно на это посмотреть!

Не поднимая головы, Тьерри Хизоба прокрался к отделению, засевшему у ворот станции. Бойцы укрепили позицию, поставив здесь драгоценный тяжелый болтер роты, который прикрывал скованное льдом пространство между их убежищем и огромным куполом.

Сощурившись, сержант попытался рассмотреть созданий, что приближались через вихри снежной завесы. Их было двое, облаченных в серые одеяния, с лицами, скрытыми под сводами капюшонов. Они шагали размеренно, как будто не беспокоясь о том, что за ними наблюдают солдаты. Один из них казался невероятно высоким, но гораздо сильнее Хизобу взволновал второй. Что-то неправильное было в его походке, какое-то легкое подскакивание, почти как при деформированных суставах. Или суставах, отличных по строению от человеческих…

«Придет еще кое-кто, — предупредил инквизитор перед уходом. — Вы узнаете их, когда увидите».

— Иди, приведи лейтенанта, — приказал Тьерри, не понимая, почему говорит шепотом.

Стараясь не отсвечивать, Кригер выглянул за угол на перекрестке. Они почти добрались до внешней стены купола, когда вынужденно сбавили шаг, услышав неразборчивые голоса. На следующей улице собралась группа облазтийцев. Возможно, толпу привел сюда отчаявшийся пленник из крулей, а может, слепой случай.

— Как много? — прошептал Мордайн, уже уверенный, что ответом будет «слишком много».

— Неважно, — произнес ветеран. — У нас нет времени. Нам нужно пройти через них.

— Кригер… — неуверенно начал Ганиил.

Конец ознакомительного фрагмента