— Николаем. Сейчас восьмой год?

— Угу, июль, — пробубнил он в ответ и кивнул на душ, стоявший во дворе: — Иди отмойся. Полотенце и штаны тебе принесу…

— А позвонить от тебя можно?

Он вытер руки ветошью, порылся в глубоком кармане, извлёк старый затёртый мобильник и протянул мне.

— Только там ненадолго хватит: деньги кончились.

Гена удалился в дом. Большой радости от встречи со мной я не заметил. Да оно и понятно. Для него я чужой человек, которого он впервые видит. Да ещё и явно со своими проблемами. Но выбирать не приходилось, и я решил в очередной раз воспользоваться добросердечностью этого человека.

Дрожащей рукой набрал Машин номер. Ненадолго замешкавшись, нажал на «вызов». Пошли длинные гудки. Это были самые длинные телефонные гудки из всех, которые мне когда-либо приходилось слышать. Затем щелчок соединения:

— Алло?

У меня перехватило дыхание.

— Маша…

— Алло, кто это?

— Маш, это я!

— Кто — я?

— Маша… Машка!

В трубке раздался сигнал, предупреждающий об окончании средств на счёте, и, понимая, что связь скоро оборвётся, я затараторил:

— Я скоро буду, слышишь? Ты, главное, никуда не уходи! Ты дома? Жди меня дома! Машка! Слышишь?

Связь оборвалась. Я готов был кричать от счастья! Готов был прыгать и кричать! Но сдерживался, чтобы окончательно не вводить в ступор Гену.

Быстро стянув с себя затвердевшую от засохшей болотной грязи одежду, бросил её прямо на землю. Зашёл в душ и с огромным удовольствием принялся смывать въевшуюся в кожу кошмарную вонь. Я мылся и не мог сдержать смеха. Смеялся от души, от всего сердца. До икоты, до боли в груди. Из-за шума воды я не расслышал, как Гена подошёл к двери и громко спросил:

— Так откуда тебя к нам занесло-то, ёлы-палы?

Я чуть не назвал две тысячи восьмой, но вовремя спохватился, вспомнив, что лично для меня две тысячи девятый так и не наступил. Точнее, я просто не заметил его наступления.

— Январь девятого. Точно не могу сказать, какое число было…

— Ого! Ты, что ли, в прорубь нырял, не пойму?

— Да нет, зима тёплая была… Ну, будет, в общем. Плюсовая температура. Терпимо!

— Видать, была причина, ёлы-палы.

— Была… — немного помолчав, ответил я и от воспоминаний передёрнулся всем телом. Я так быстро начал забывать всё, что со мной было ещё вчера, что даже сам удивился.

Гена протянул мне чистую одежду. Выглядел я в ней, мягко говоря, забавно. Старомодные джинсы-варёнки, неизвестно как сохранившиеся в достойном состоянии, цветастая рубашка с остроконечным воротником и советские линялые кеды. Впрочем, последние и по сей день не теряли своей актуальности. Гена смущённо пожал плечами, как бы извиняясь, что не нашлось более приличной одежды, а вслух добавил:

— Нет, я понимаю, ёлы-палы, одёжа — не фонтан, но твоего размера у меня ничего другого…

— Гена… — Я с улыбкой посмотрел на смущающегося великана. — Если бы ты знал, как я тебе за всё благодарен, ты даже не думал бы ни в чём оправдываться. Одежда — бомба! Честно! Я обязательно верну. Мне только домой поскорее попасть бы. Ждут меня там… Или, наоборот, я жду… Короче, поеду я. Спасибо тебе огромное за всё!

Я подошёл к нему и крепко пожал большую мозолистую руку. Даже обнять хотел, но не решился и просто хлопнул по плечу. Он сунул мне купюру:

— На проезд. А то в электричках сейчас контролёры суровые.

Я ещё раз поблагодарил его и, распрощавшись, хотел было уйти, но, вспомнив известный голливудский фильм о путешественниках во времени, улыбнулся и добавил:

— Наши дома «Бешикташу» четыре мяча заклепают, а турки гол престижа на девяностой смогут отыграть. Делай ставку! Не прогадаешь!

До станции добирался бегом.

Часть вторая

Пластмассовый мир

Ты представить себе не можешь, на что способен человек, который наконец-то понял, что у него нет другого выхода…

Макс Фрай. Наваждения

Если есть вход, то есть и выход. Так устроено почти всё. Ящик для писем, пылесос, зоопарк, чайник… Но, конечно, существуют вещи, устроенные иначе. Например, мышеловка.

Харуки Мураками. Пинбол-1973

Глава 11. Погань

В вагоне было душно, сильно пахло потом. Даже настежь распахнутые форточки не спасали. Несмотря на неподражаемый придурковатый вид, приобретённый благодаря экстравагантной одежде, попутчики на меня особого внимания не обращали. Это вполне устраивало. Я сидел у окна и с удовольствием рассматривал проносящиеся мимо пейзажи, залитые знойным летним солнцем. Создавалось странное впечатление, будто я попал в другой мир. В нём не было места горю и страданиям, разочарованиям и боли. Не было места смерти. Не было места безысходности… Было только солнце, безоблачное небо и жизнь. Я ехал к самым дорогим, самым любимым людям, которых уже не надеялся вернуть. Ещё каких-то полдня назад не надеялся. Да что там! Ещё полдня назад я жить не хотел! И вот теперь, сидя в душном вагоне, я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Этот безумный контраст сводил с ума, подмывал вскочить с места и бежать вприпрыжку по электричке вперёд только затем, чтобы стать хоть немного ближе к дому, который вдруг перестал быть пустым.

Размышляя над всем этим, я улыбался, сам того не замечая. Но, видимо, это заметила грузная женщина, сидевшая напротив и уставившаяся на меня бесцеремонным пристальным взглядом. Ощутив его на себе, я переключил внимание на попутчицу и приветливо улыбнулся ещё шире. Она, не меняя каменного выражения лица, ещё несколько секунд всматривалась, а затем чуть слышно, видимо, чтобы больше никто её слов не расслышал, прошипела:

— На себя посмотри, урод худосочный! — Последние слова она растянула, подчеркнув тем самым особо пренебрежительное ко мне отношение.

Улыбка мигом слетела с довольного лица, и ничего больше, кроме недоумения, я изобразить не смог. Женщина вызывающе подалась всем своим немалым весом в мою сторону и с вызовом, сквозь зубы добавила:

— Чего скалишься, погань? Ты у нас, что ли, идеальный? Ты себя-то в зеркало видел, что с людей тут ржёшь? Урод обдолбанный!

Она демонстративно сплюнула на пол, подняла с пола увесистую сумку и пересела на другое место.

Не понимая, что произошло, я сидел и не знал, как реагировать на такую вопиющую бестактность. Вероятно, она посчитала, что моя улыбка была вызвана её излишним весом? Немного поразмыслив, решил, что доказывать что-то такому человеку просто нет никакого смысла. В любом случае, лучше не предпринимать попыток оправдаться.

Оставшуюся часть пути до города я пялился в окно электрички. Настроение было бесповоротно испорчено, но осталось колоссальное волнение перед встречей. Самой важной встречей в моей жизни.

Раскалённый асфальт привокзальной площади проминался под резиновыми подошвами, которые норовили вот-вот расплавиться. Очень хотелось пить. Скучающие таксисты, завидев толпу, высыпавшую из вагонов, заметно оживились и принялись предлагать свои услуги, монотонно бубня: «Такси, такси, не дорого…» Моя скромная персона была демонстративно проигнорирована. Похоже, здесь свою роль сыграла одежда. В ней я не производил впечатления человека, способного рассчитаться за их услуги, а значит, не было смысла тратить на меня драгоценное время.

Взяв курс к станции метро, я пересёк площадь. Увидел небольшой киоск, на котором большими буквами красовалась соблазнительная надпись «Холодные напитки». Вывернул карманы «варёнок» и подсчитал оставшуюся наличность. На воду деньги были, на проезд до дома тоже хватало. Подойдя к небольшому окошку, постучал:

— Добрый день. Литр холодной без газа, пожалуйста.

Молодая дама с вытравленными добела волосами слегка нахмурилась и переспросила:

— Какой день?

— Добрый, — улыбнулся я ей.

— При чём тут день? — теперь уже равнодушно буркнула она, подала мне запотевшую бутылку и захлопнула дверцу окошка.

«Да уж, — пронеслось в голове, — день, видимо, и вправду не самый добрый».

Я нырнул в прохладу метро и уже через полчаса, не обращая внимания на жару и катящийся по лицу пот, бежал к родному дому по знакомым дворовым тропинкам. Навстречу ковылял пожилой сосед по лестничной клетке Егор Семёнович. Очень добрый, общительный и даже слегка назойливый человек, имеющий привычку при разговоре держать собеседника за руку, чтобы тот не спешил уйти и обязательно дослушал до конца. А слушать его, как правило, приходилось долго. Поэтому, чуть завидев издалека его бессменную льняную кепку, я на ходу придумал с десяток причин, по которым не мог говорить и даже приготовился их озвучить. Однако, к моему удивлению, Егор Семёнович бросил на меня равнодушный взгляд и, не ответив на приветствие, молча, проковылял мимо. Ну и ладненько. Так даже лучше.

Пулей взлетел на пятый этаж и замер перед дверью нашей квартиры. Нашей! Она снова была нашей! Пытаясь унять дрожь в руках, до боли в пальцах вдавил кнопку звонка. Из-за двери послышался сначала насторожённый рык Фила, а затем и предостерегающий лай. Удивившись такой реакции своего пса, который никогда не злился в подобных случаях, а лишь радостно повизгивал, я ждал. Казалось, это ожидание растянулось в целую вечность. Послышался щелчок замка, дверь отворилась. На пороге стояла Маша. Моя Маша. Машка! Моя!