Спустя несколько часов в доме кожевника села Дорожичей

Пест сидел на голом полу, прислонившись спиной к стене из струганых бревен. На его глазах была та самая повязка, а на лице царила счастливая улыбка. Рукава были закатаны выше локтя, а руки перепачканы в крови. В комнате царила тишина, изредка прерываемая чмоканьем и расстроенным плачем.

Он наблюдал за роженицей, которая устроилась полусидя на двух составленных вместе лавках. На каждой ее груди висело по свертку, в котором было по новорожденному ребенку.

— Перевел дух? Тогда собирай послед! — Акилура сидела рядом на лавке и тяжело дышала. Ей роды тоже дались тяжело. — Надобно удостовериться, что последа внутри не осталось. Иначе мать кровью изойдет. Нечего рассиживаться!

Пест спорить не стал, а подошел к ногам роженицы и собрал ткань, перепачканную в крови. С этим свертком он уселся рядом с Акилурой на лавку и принялся копаться в кровавом месиве. Даже за столь неприглядным занятием с его лица не сползала улыбка.

— Отец — мужик крупный, и сыновья в него. Богатыри вырастут, но тот, что первый с матери показался, шкодник еще тот будет! Видел, как ногами барахтать стал, на свет появившись?

Пест в ответ кивнул.

— То-то и оно! Ну? Сложил пузырь последовый?

— Сложил, баба Акилура! Все здесь!

— Ну, коль сложил, то пойди к отцу. Весть добрую ему скажи.

Пест поднялся с лавки и, еле волоча ноги, побрел к двери на улицу.

— Пестушка! — позвала Акилура. Пест обернулся, а старуха, улыбаясь беззубым ртом, спросила: — Чуял, как дитятки пахли?

— Чуял, баба Акилура! Медом пахли и периной свежей.

— Помни этот запах, Пест! Когда трудно будет аль печаль зеленая найдет, ты его вспоминай! Зело помни! Так свет и жизнь пахнет… — Акилура глубоко вздохнула носом и уже тихо добавила: — До сих пор пахнет… А ты, Пест, хлеба возьми со стола да молока крынку. Еще не хватало после дела немалого в обмороке валяться на людях!

Пест взял небольшой кувшин молока со стола и хлеб. Выйдя на улицу, он уселся на крыльце, рядом с хозяином дома и отцом детей. Мужик был огромный. С широкими плечами и огромными кулаками. Он взглянул на Песта, жующего хлеб, и хотел было что-то спросить, но не стал, терпеливо ждал, пока Пест доест хлеб и допьет молоко.

— Двое… Два наследника. Оба крупные, в тебя. Тяжело матери было, но сдюжила! — Пест повернул голову к мужику, который улыбался до ушей. — Уж как, не знаю, но наследство на двоих тебе собирать! Кто первым вышел, все одно не скажем, ибо помогали им мы. Не так вышло, как на роду писано было…

— Пока жив буду — не забуду! — сказал мужик и обнял Песта в стальные объятья. Тот не сопротивлялся, но на самое ухо прошептал ему:

— Ты за ними зорко следи! Один шкодник будет, что не продохнуть! Кабы не натворил чего.

— Зело мудрый ты, Пест! Не по годам ум твой да знания! — Мужик отстранился и, взглянув на Песта в повязке, сказал: — Возмужал ты с Трипоновой учебы! Возмужал…

— Сопли, коли в носу держать не сдюжите, на кулак мотайте! — Услышали они каркающий голос Акилуры. Обернувшись, Пест увидел ее стоящей на пороге. Она хмыкнула и с брезгливостью произнесла: — Мужичье!.. Пест, ты снадобья собери в корзину, да в обратный путь пойдем. Нам сегодня еще глав родовых собирать.

Пест послушно поднялся и побрел в дом. Мужик также поднялся и зашел в дом, сразу бросившись к супруге. Пока отец рассматривал детей и целовал жену, Пест собирал в корзину горшки. Туда же он сложил жареную рыбеху, лежащую на столе, в ладонь длиной, предварительно обернув ее в кусок ткани, которая осталась от рыбного пирога. Слушая хмыканья и восклицания отца детей, он не переставал улыбаться.

Выйдя на крыльцо, он обнаружил Акилуру. Она стояла у крыльца, оперевшись на свою клюку. Песту показалось, что она стала даже немного прямее.

— Пойдем потихонечку до родных краев.

Не успели они выйти из ограды дома, как им навстречу вышел староста. Почти подойдя к нему, их нагнал кожевник села.

— Акилура! Погодь чутка! — Подбежав к ведунье, он протянул ей серебрушку. — Мы с жинкой расторговались нынче с купчинами с востоку. Знаю я, что немного, но уж чем могу, как говаривают.

— Не мне то плата! Пальцем я не шевельнула. Пест дело делал, а я языком трепала да наставляла его, — с прищуром произнесла она.

— Тогда ты, Пест, возьми! Не побрезгуй!

Пест снял повязку и взглянул на протянутую монету.

— Серебрушка-то государевой чеканки!

— Не возьму серебрушку. И долг с тебя тоже не возьму. Я, когда у Трипона учился, с меня деньгу тоже никто не взял и долга слово не молвил. — Пест вздохнул, почесав затылок. — А коль на душе неспокойно, то вона, старосте отдай. Скажи Песту на учебу ворожбе маговской.

С этими словами они оба обернулись и пошли мимо старосты. Когда они проходили мимо него, Акилура бросила на ходу, не останавливаясь:

— Двойня! Здоровые богатыри! — заметив лицо старосты, она добавила: — Жинка живая! Знака жди! За кузнецом и кожевником галку пришлю!

Староста улыбнулся и поклонился им в спины, которые направлялись в сторону леса…

Родной дом Песта. Во время обеда

Отец Песта сидел за столом и вертел в руках незаконченные ножны, которые оставил Пест. Отец вернулся рано, и Лита не успела их убрать. Сейчас же он разглядывал непротянутые узлы кожаных ремешков и хмыкал, удивляясь их сложности.

— Эко как накрутил! — бормотал он себе под нос. Перед ним, на столе, стояла пустая миска с ложкой, а напротив сидела супруга. Она закончила есть и взглянула на мужа. Она начала также с интересом рассматривать незаконченную поделку сына.

— Добрые ножны выйдут? — спросила она отца.

— Для ножа сойдут, а для того, что подлиннее будет, негоже. Тогда нужно камень точильный вместо дерева брать. — Отец семейства поднял взгляд на жену и заметил, что та хмурится. Проследив за ее взглядом, он заметил, что Лита, которая с двумя братьями-близнецами уплетала из одного горшка кашу, гремя деревянными ложками, зачем-то прячет в рукав хлеб.

— Ты почто хлеб со стола крадешь? — рявкнул отец на Литу, отвесив ей звонкого подзатыльника. Два брата-близнеца замерли, смотря на отца, не донеся ложку до рта.

— Не краду я, папка! Не краду, как на духу говорю! — тут же сквозь слезы затараторила девочка. — Я то для Песта беру! Он опосля заката воротиться обещал.

— На дело с Акилурой пошел? — спросил глава семейства девочку.

— С ней самой! А мне обещался шарик морозом заворожить, чтоб не растаял!

— Ежели он с Акилурой пошел, то правда, дело делать ушли. А ежели справится с делом, то не голодный воротится.

— Ты на шар взгляни, что Пест сворожил из миски с водицей колодезной! — сказала супруга и кивнула головой Лите. Та сорвалась и умчалась за печь, вернувшись с голубым шариком льда. Она протянула его отцу, и брови его поползли вверх.

— Ледяной! И не тает!.. — Отец вертел его в руках, нюхал, смотрел на свет и даже лизнул. — Вот тебе на!

— Пест сказал, что он не тает, потому что навороженный! Как ворожба в нем кончится, так и растает он, — пустилась в объяснения Лита. — Я у него спросила, может он ворожбы добавить, а он сказал, чтобы перед сном ему напомнила и еду сама у мамы просила!

— Ты братца своего ушами слушай! Не затылком! Он плохого не присоветует, хоть одно, что двенадцать зим, — снова рявкнул отец, не забыв про оплеуху. — Сказано тебе было к матери идти да еды ему просить, а не со стола хлеб в рукав тащить!

После этих слов братья переглянулись и синхронно отдали по куску хлеба. Они положили их на стол перед Литой. Оба встали из-за стола и облизали ложки, убрав за пазуху. Тот, что был справа, носил имя Дым. Он обратился к отцу:

— Спасибо, мать, за харчи и тебе, отче, за кров. Пойдем мы к Лыку-мастеру. Снасти править надо да детвору по рыбу вести.

Отец кивнул, и близнецы вышли из дому.

— Мать, ты в миску Песту сгреби, что в котле осталось. В печи достоит до ночи? — спросил отец семейства супругу. Он взглянул в горшок, из которого ели дети, оценив оставшееся количество каши. Она в ответ кивнула и принялась перекладывать кашу. — Лита! Ежели я еще раз увижу аль от матери услышу, что хлеб со стола по рукавам таскаешь, — высеку! Высеку до третьей крови! На носу себе заруби!

Отец стукнул по столу кулаком, а Лита закивала, вжав голову в плечи.

— Коли надобно будет Песту что — ты к матери аль ко мне подойди и так мол и так скажи! Вразумила?

— Вразумила, папка…