Рядом с Джелимом уже стоял Филиад с чешуйчатыми железными рукавицами, круглым щитом и шлемом с решётчатым забралом.

Баратол забрал у него рукавицы и натянул их. Чешуя шла по предплечьям до выпуклых налокотных чашек, которые крепились к рукам ремнями чуть выше сустава. Внутри каждого рукава протянулась железная полоса — от чашки до запястья. Затем кузнец принял шлем и нахмурился.

— А вот стёганый подшлемник ты забыл. — Он вернул шлем юноше. — Давай щит — привяжи его мне к плечу. Чтоб тебя, Филиад, крепче! Хорошо.

Затем кузнец потянулся за топором. Джелим обеими руками и с большим трудом поднял оружие так высоко, чтобы правая рука Баратола скользнула в цепной темляк, перекрутив его дважды, прежде чем пальцы сжались на рукояти. Кузнец поднял секиру без заметных усилий. Затем сказал обоим:

— Убирайтесь отсюда.

Кулат остался:

— Они пошли вперёд, Баратол.

Кузнец не отводил взгляда от пришельцев.

— Я не слепой, старик.

— Ан нет, видно, слепой, раз тут остаёшься. Говоришь, ты опознал племя… Может, они за тобой пришли? Старая кровная месть?

— Возможно, — согласился Баратол. — Если так, остальным ничего не грозит. Они уйдут, когда покончат со мной.

— Почему ты так уверен?

— Я не уверен. — Баратол поднял топор половчее. — От т'лан имассов никогда не знаешь, чего ждать.

Книга первая

Тысячепалый бог


По извилистым тропам сошла я в долину,
Где низкие стены из камня всегда разделяли
Хозяйства крестьян и иные владенья,
И всякий надел был отмерен, играя
Свою роль в общем узоре, —
Что хорошо понимали местные жители,
Ибо единый план вёл в дневных трудах
И подавал руку помощи в сумраке ночи,
Чтоб проводить до дверей, к радостной пляске псов.
Я шла, покуда меня не окликнул
Старик, оторвавшийся от работы,
Прикрывший улыбкой тревогу и неприязнь.
Я просила его рассказать всё, что он знает
О землях к западу от долины,
И с радостью он поведал, что там
Раскинулись города — странные и многолюдные —
Под властью монарха и сонма сварливых жрецов,
Ещё он сказал, что видел когда-то
Пыль, поднятую войском,
Спешившим на битву куда-то — наверное,
К ледовым пустошам юга,
Так я узнала всё, что ему было ведомо — не так уж и много.
С рожденья долины он не покидал
И до сих пор не ведал — да и, по правде, знать не хотел, —
Что великие планы касаются и низкородных.
Всюду, во все времена
Любопытство покрывается пылью
И тихо ржавеет. Этот хоть не поленился
Спросить, кто я, зачем пришла и куда держу путь.
Оставалось с улыбкой ответить, что я направляюсь
В многолюдные города, но прежде должна
Пройти через эту долину. Старику бы заметить,
Что псы его уже замертво пали в пыли,
Ибо мне было позволено отвечать, что ныне я здесь,
Госпожа Болезней и Мора, и это, увы, лишь часть
Куда большего плана.

Рыбак кель-Тат. Позволение Полиэль

Глава первая

В такие дни на улицах властвует ложь.

Высший маг Тайшренн. «Коронация императрицы Ласиин», записанная имперским историком Дукером.
1164 год Сна Огни
Пятьдесят пять дней со смерти Ша'ик

Своенравные ветра подняли поутру тучу пыли, так что все путники, входившие в Эрлитан через восточные ворота, были с ног до головы покрыты коркой цвета красного песчаника окрестных холмов. Словно по мановению руки чародея, перед стражниками один за другим возникали торговцы, паломники, погонщики скота и путешественники — выходили из мутного марева, склонив головы, искали укрытия под сенью ворот, прищурив глаза под складками грязных полотняных шарфов. Запылённые козы тащились следом за пастухами, кони и волы низко опустили головы, а вокруг их ноздрей и глаз пыль ссохлась в корку, повозки тихо шипели — это песок сыпался в щели между старыми досками на дне. Стражники смотрели и думали лишь о конце дежурства, бане, еде и тёплом теле рядом — достойной награде за службу.

Они сразу отметили в толпе пришедшую пешком женщину, но по неподходящей причине. Закутанная в тугие шелка фигура с лицом, укрытым широким шарфом, вполне заслуживала второго взгляда, по меньшей мере, грациозной походкой и крутыми бёдрами. Стражники, как и все мужчины, не могли устоять перед собственным воображением, которое мгновенно дополнило картину.

Она заметила их мимолётное внимание и поняла его правильно, так что не обеспокоилась. Куда хуже было бы, окажись среди стражников хотя бы одна женщина. Она-то наверняка бы задумалась над тем, что путешественница входит в эти ворота, пешком, по дороге, которая тянется на многие лиги среди безводных, безжизненных холмов, а потом ещё десяток лиг вилась вдоль малонаселённого кустарного леса. Тем более странно было видеть, что путница не тащила на плечах никаких припасов, а тонкая кожа её мокасин почти не износилась. Будь стражники женщинами, они бы остановили её и принялись осыпать опасными вопросами, ни на один из которых она не была готова ответить правдиво.

А значит, стражникам повезло, что они родились мужчинами. И повезло вдвойне, что они полностью поддались заманчивым посулам воображения и следили за ней безо всякого подозрения, лихорадочно раздевая её взглядами с каждым покачиванием бёдер, движением, которое она лишь едва-едва подчеркнула.

Выйдя на перекрёсток, она повернула налево и пропала из поля зрения стражников. Здесь, в городе, ветер был слабее, но мелкий песок и пыль продолжали сыпаться с неба, окутывая всё и вся одноцветным порошком. Женщина продолжала идти через толпу, постепенно, по спирали, подбираясь к Джен'рабу, центральному телю Эрлитана, огромной многослойной руине, где жили лишь крысы — равно четвероногие и двуногие. Когда женщина увидела наконец развалины, она отыскала таверну — судя по виду, без претензий на то, чтобы быть чем-то большим, чем местная забегаловка с несколькими шлюхами в комнатах на втором этаже и дюжиной завсегдатаев на первом.

Рядом со входом в таверну располагалась арка, ведущая в небольшой сад. Женщина шагнула туда, чтобы отряхнуть пыль с одежды, затем подошла к неглубокому бассейну с мутной водой под маленьким фонтаном, где развязала шарф и плеснула себе в лицо, чтобы пропала резь в глазах.

Потом женщина вернулась на улицу и вошла в таверну.

Сумрак; под низким белёным потолком клубится дым очага и масляных ламп, дурханга, итральба и ржавого листа; набита на три четверти, все столы заняты. За несколько мгновений до неё в общий зал вошёл какой-то юноша и теперь, захлёбываясь, рассказывал о приключении, в котором едва сумел выжить. Проходя мимо, женщина позволила себе слегка улыбнуться, но улыбка, кажется, вышла более грустной, чем она сама того хотела.

Женщина отыскала место у стойки и жестом подозвала бармена. Тот остановился строго напротив и пристально осматривал её, пока незнакомка заказывала (по-эрлийски и без акцента) бутылку рисового вина.

Выслушав, он сунул руку под стойку, где звякнули бутылки, и сказал по-малазански:

— Надеюсь, ты не ждёшь, что вино стоит своего имени, девочка. — Бармен разогнулся, смахнул пыль с глиняной бутылки, затем присмотрелся к пробке. — Эта хоть запечатана.

— Сгодится, — отозвалась женщина, по-прежнему на местном диалекте, и выложила на стойку три серебряных полумесяца.

— Всё пропить собираешься?

— Мне понадобится ещё комната наверху, — отозвалась она, вытягивая пробку, а бармен поставил на стол оловянный кубок.

— И чтобы на двери был замок, — добавила незнакомка.

— Тут Опонны тебе подсобили, — заметил хозяин. — Одна комната как раз освободилась.

— Хорошо.

— Ты из армии Дуджека? — спросил он.

Женщина налила полный кубок янтарного, немного мутного вина.

— Нет. А что, она здесь?

— Остатки, — ответил хозяин. — Основные силы выступили маршем шесть дней тому. Конечно, оставили здесь гарнизон. Я потому и спросил…

— Я ни к какой армии не принадлежу.

Тон её ответа — холодный и сухой — заставил его замолчать. В следующий миг бармен отошёл к другому клиенту.

Женщина выпила. Пока снаружи медленно мерк дневной свет, она планомерно занималась содержимым бутылки, а в таверне ещё прибыло народу, голоса зазвучали громче, а локти и плечи касались её куда чаще, чем было необходимо. Она не обращала внимания на эти бытовые приставания и не сводила глаз с жидкости в кубке.

Прикончив наконец бутылку, она повернулась и неуверенной походкой двинулась через толпу к лестнице. Осторожно поднялась наверх, опираясь рукой на хлипкие перила, и смутно осознала, что кто-то — неудивительно — пошёл следом за ней.

На верхней площадке женщина прислонилась спиной к стене.

Незнакомый мужчина вскоре оказался рядом, и глуповатая ухмылка застыла на его лице, когда остриё ножа прижалось к коже под его левым глазом.