Гаврош выставил правую ногу, протянул к нам телефон и продекламировал:


В сад через ржавую входишь калитку.
Что этой почвы, в изломах, мертвей?
Бог виноградную создал улитку,
Чтобы нам опыты ставить на ней [Я потом посмотрел, кстати, это отрывок из стихотворения «Улитка» Александра Кушнера. // О нем была короткая публикация в узкоспециальном журнале «Законность» (Стуканов А. Дело ленинградских литераторов // Законность. 2004. № 8. С. 51–52), однако в ней оказалось много небрежностей и путаницы (в частности, само дело, следствие по которому длилось с февраля по июнь 1932 года, приписано к декабрю 1934-го). ].

— Гавря! Алексей! И кто бы подумал, а у доски такой скромный всегда, — вмешалась Зорра (сквозь пол просочилась!). — После уроков зайдешь ко мне в кабинет, придумаем тебе какой-нибудь номер для концерта. Класс! Молодец!

И она пошла дальше по коридору в поисках новых жертв… А Гаврош только рот открывал, глядя ей вслед. Гаврош, который никогда за словом в карман не лез (он чаще вообще не успевал подумать, а уже что-то убедительное нес)! А Зорра взяла и отключила ему звук своей внезапностью.

Зоя Романовна ведет у нас ОБЖ. Только дальше разведения костров в лесу мы за полтора года не продвинулись. Зато наш класс всю дорогу играет в КВН с другими школами и готовит концерты на любые мало-мальски значимые праздники — от Восьмого марта до дня гигиены рук. А все потому, что вторая и, видимо, самая любимая ее должность — педагог-организатор. Так что если Зорра не репетирует с кем-то номер в своем кабинете и не практикует с классом хоровое пение на своих уроках, то она рыскает по коридорам в поисках новых талантов. Как же Гаврош по-глупому попал, даже жалко его стало…

Я-то с самого начала показал, что к любой творческой работе непригоден. Так что на наших уроках я делаю домашку, читаю книжки или играю с Линой в жучиный бой (то же самое, что и морской бой, только вместо кораблей — насекомые разной длины).

— Зоя Романовна, а я петь могу! Давайте я к вам тоже приду после уроков! — закричала Лина вслед Зорре, но та только ускорила шаг.

Могу ее понять. Лина уже как-то показывала, как она «может петь»… Мы друзья, конечно, но лучше уж десять раз подряд про разведение костров послушать.

— А ты чего хотел-то? — тихо спросил я ошарашенного Гавроша.

— Я?.. Да так, неважно… хотел сказать, чтоб биологию завтра списать дал… на самостоятельной…

Постаревший лет на пять Гаврош поплелся в класс. Захотелось подойти и под руку его довести — а то развалится.

— Можно подумать, ты бы без стихов не дал… Стоило ради этого называть тебя безмозглым? — проворчала Лина. — Зайдешь ко мне после школы, Улитка? Нам надо серьезно поговорить.

Четыре

На что она вообще рассчитывала? Когда человек говорит о том, что ему надо серьезно с тобой поговорить, а потом еще три урока сидит рядом, ходит поблизости на переменах… Это вообще как называется?

— Хочешь рассказать мне, где берешь эти майки? Если это что-то незаконное, я никому не скажу.

— Нужно помочь с чем-то по дому? Возможно, я тебя разочарую, но я не очень рукастый…

— Мой день рождения только через месяц, но я могу хоть сейчас сказать, что хочу в подарок…

Я терзал ее расспросами до последнего урока. Но Лина крепко сжимала губы, словно ее брекеты с этими разноцветными резинками сцепились там друг с другом и не дают ей рта раскрыть.

— А может, ты…

— Прекрати, Улитка! Просто. Зайди ко мне. После уроков!

Я ее вывел из себя, кажется. Ладно, ждал полдня, потерплю еще час. Не такой уж я любопытный.

Пока Гусыня рассказывала нам что-то про Пушкина, я рисовал в тетрадке нейроны (это очень просто, любая клякса сойдет за нейрон). Завтра к 7:10 в школу, значит, надо встать пораньше. Получается, я еще маму застану дома. Уж она-то мне не даст опоздать!

А потом я услышал что-то страшное, невообразимое!

— …Это очень важное задание. Отнеситесь к нему серьезно.

Гусыня заявила, что всем в классе нужно написать сочинение. Девочкам — на тему «Я горжусь своей мамой», а мальчикам — «Я горжусь своим папой». Сроку она дает две недели. Получается, через одно занятие надо его уже сдать!

У меня в животе кто-то включил морозилку… Сейчас холодный пар изо рта пойдет. Что я напишу об отце? Я о нем и не знаю почти ничего… из такого, что годится для сочинения. Из такого, чем можно гордиться.

Ему чуть больше пятидесяти лет, но я все время забываю, сколько именно. Когда он был маленьким, его семья жила в какой-то деревне в Тамбовской области. И теперь он постоянно вспоминает свое детство и поля с травой выше головы. Сейчас-то, конечно, где такую траву найдешь, когда в нем роста под два метра! А я вот мелкий, в маму…

Потом его семья перебралась ближе к центру. Отец пошел учиться, устроился работать, рано женился. Где-то в этом мире у меня есть сводный брат, но я его ни разу не видел. Ему, кажется, двадцать пять сейчас, почти в два раза старше меня! Может, и хорошо, что я его не видел. Мне с отцом-то не о чем поговорить, а с ним — что бы я делал?

Еще я знаю, что папа долго преподавал в училище, был мастером, готовил электриков. Сейчас он уже на пенсии, педагогической. Но все равно работает, правда, оператором в котельной. Следит, чтобы зимой было тепло, а осенью — не слишком жарко. И график у него: день работает, но ночует дома. Потом ночь работает, но днем до этого сидит на диване — читает. А после два дня отдыхает. И это пока мама каждый день катается в такую даль… Что тут вообще героического?

— Первого июня мы отмечаем не только День защиты детей, но и Всемирный день родителей. Я знаю, что уроки у нас закончатся в конце мая. Но вы все равно придете в школу, с мамами и непременно с папами. Мы устроим большой концерт, отпразднуем заодно и окончание учебного года. А лучшее сочинение опубликует наша городская «Домашняя газета»!

Гусыня говорила так радостно, как будто мы сейчас будем есть торт. И, кажется, все в классе поверили, что это будет здорово. А может, они просто рады, что из-за концерта снова не будет ни одного настоящего урока ОБЖ? Мне этих уроков тоже не жалко. А когда наступит какая-нибудь катастрофа, стихийное бедствие или еще чего, мы просто соберемся все вместе и разожжем много-много костров.

— А можно написать про маму?

Одинокая рука Рустама взмыла над классом. Вот оно! Спасение! Гусыня колеблется… Вдруг можно? Надо скорее примазаться!

— Да! Можно я тоже про маму напишу? — попросил я и тут же понял, что совершил большую ошибку. Лицо Гусыни посуровело, как будто я попытался с последнего урока из-за головной боли отпроситься.

— Хватит! Никаких «а можно»! У нас в классе и так мальчиков меньше, чем девочек. Кто тогда про пап будет писать? Мальчики, я поражаюсь вашей несерьезности…


Конец ознакомительного фрагмента

Если книга вам понравилась, вы можете купить полную книгу и продолжить читать.