Вглядевшись в мое лицо, она спросила обеспокоенным, но нормальным тоном:

— Опять неправильно, да? Как жалко! Че, не подхожу?

— Нет, — успокоил я ее, — все в порядке. Я не ожидаю непременно совершенства от каждого соотечественника. Я ожидаю только, что каждый будет стараться изо всех сил, каждый на своем посту. И вы находитесь на верном пути. Но, пожалуйста, сделайте одолжение, не надо больше кричать!

— Так точно, мойфюрыр! — ответила она и добавила: — Хорошо, да?

— Очень хорошо, — похвалил я ее. — Только руку чуть сильней вытягивайте вперед. Вы все-таки не в деревенской школе отвечаете!

— Так точно, мойфюрыр. А чего сейчас будем делать?

— Для начала, — сказал я, — покажите мне, как управлять этим телевизионным аппаратом. Затем уберите аппарат с вашего стола, все-таки вам здесь платят не за просмотр телевизора. Нам потребуется для вас приличная печатная машинка. Не всякий аппарат подойдет, нам требуется шрифт антиква четыре миллиметра, и когда вы будете для меня печатать, то печатайте с межстрочным интервалом в один сантиметр. Иначе мне придется читать в очках.

— На печатной машинке не умею, — ответила она, — только на пи-си. Не убирайте комп, я честно ничего не буду на нем другого смотреть, только работать. И мы сделаем вам любой размер шрифта, какой захотите. Ну и давайте-ка теперь подключу ваш компьютер.

И тогда она мне представила одно из самых потрясающих достижений в истории человечества — компьютер.

Глава XII

Всякий раз удивляет, сколь непоколебим в арийцах творческий элемент. И хотя я давно уже это понял, но снова и снова поражаюсь практически безошибочному попаданию в цель даже в самых отвратительных условиях.

Конечно, при подобающем климате.

Некогда мне приходилось вести наиглупейшие, без сомнения, дискуссии о германцах седой древности в лесах, и я неуклонно повторял: в холоде германец не делает ничего. Разве что отапливает жилище. Взгляните на норвежцев, на шведов. Я нисколько не удивился, узнав о недавнем триумфе шведа с его мебелью. В своей вшивой стране швед все время занят поисками дров для отопления, и немудрено, что порой у него может получиться то стул, то стол. Или так называемая социальная система, которая бесплатно предоставляет отопление миллионам паразитов в их блочные домах, что, кстати, приводит лишь к дальнейшему размягчению и беспрерывной лености. Нет, швед, наряду со швейцарцем, демонстрирует наихудшие черты германцев, но именно — и об этом нельзя забывать — по одной простой причине: из-за климата. Но едва только германец приходит на юг, в нем непременно пробуждается талант и воля к творчеству, тогда он строит в Афинах Акрополь, в Испании Альгамбру, в Египте пирамиды. Конечно, это все известно, но самоочевидное легко упустить из виду, так что кое-кому и не разглядеть арийца за постройками. В Америке происходит то же самое: американец был бы ничто без немецких иммигрантов, я многократно сожалел, что в ту пору всем немцам не могли дать по клочку земли и к началу XX века мы уступили Америке сотни тысяч людей. Но странно, хочу я заметить, что лишь немногие стали там крестьянами. Зачем же им было уезжать? Большинство из них, наверное, думали, мол, страна там больше и им вскоре выделят собственный крестьянский двор, а до поры до времени приходилось иначе зарабатывать на хлеб. Вот они и подыскивали себе профессии: мелкие ремесленные занятия, сапожник или столяр, или что-то в атомной физике — уж что подворачивалось. Так и Дуглас Энгельбарт. Отец его иммигрировал в Вашингтон, расположенный южнее, чем обычно считают, но молодой Энгельбарт подался в Калифорнию, которая еще южнее, и там, в тепле, его германская кровь забурлила, и он тут же изобрел устройство мышь.

Слов нет: фантастика.

Должен признать, что я никогда не понимал это компьютерное изобретательство. Краем уха, правда, улавливал, что Цузе [Конрад Цузе (1910–1995) — пионер компьютеростроения, создатель первого работающего программируемого компьютера.] что-то свинчивает, вроде бы по заказу какого-то министерства, но все это было делом профессоров-очкариков. Для фронта непригодно. Не хотел бы я видеть, как Цузе со своим шкафообразным электронным мозгом переходит вброд Припятские болота. Или участвует в парашютном десанте на Крит — да он камнем полетел бы вниз, или пришлось бы крепить его на грузовой планер. И зачем вся морока? По сути, это лишь чуть усовершенствованный счет в уме. Можно что угодно говорить против Шахта [Ялмар Шахт (1877–1970) — политик и финансист, рейхсминистр экономики, противник политики Гитлера (по экономическим причинам), подозревался в участии в заговоре 20 июля.], но то, что умел агрегат Цузе, все то же самое вычислил бы в голове и Шахт, в полусне, после 72 часов вражеского обстрела, одновременно намазывая себе солдатский хлеб. Так что вначале я воспротивился, когда фройляйн Крёмайер подтолкнула меня к телеэкрану.

— Мне нет нужды знать оборудование, — сказал я. — Секретарша здесь — вы.

— Вот потому и подсаживайтесь сюда, мойфюрыр, — ответила фройляйн Крёмайер, и я помню ее слова, словно это было вчера, — а то потом начнется: “помогите тут” да “помогите там”, так что я по уши буду занята вашими, а не моими делами.

Этот тон сам по себе был мне не очень по душе, но грубоватая манера до боли напомнила, как некогда Адольф Мюллер [Адольф Мюллер — владелец типографии и издатель. Разбогател на печати книги “Моя борьба” и газеты “Народный обозреватель”.] пытался обучить меня водить машину. Это случилось вскоре после того, как у моего шофера во время поездки отвалилось колесо. Мюллер со мной обошелся тогда, прямо сказать, сурово, хотя он не столько беспокоился о национальном деле, сколько боялся, что, если я сверну себе шею, он потеряет заказ на печать “Народного обозревателя”. Впрочем, Мюллер был не инструктором по вождению, а в первую очередь дельцом. Хотя, может, я к нему несправедлив: как я узнал, он, видимо, застрелился вскоре после окончания войны, а самоубийством-то ничего не заработаешь. Как бы то ни было, он посадил меня в свою машину, чтобы показать, как надо правильно ездить или, в моем случае, на что надо обращать внимание при езде с шофером. Это был невероятно ценный час времени, от Мюллера я научился большему, чем от некоторых профессоров за годы. Пользуясь случаем, хочу подчеркнуть, что я спокойно позволяю другим людям давать мне советы, если только это не замшелые кретины из Генерального штаба. Кто-то вполне может водить машину лучше меня, но вопрос о том, надо ли выравнивать линию фронта или как долго сопротивляться в кольце окружения, решаю только я, а не какой-то поджавший хвост господин Паулюс.

Даже думать об этом не могу!

Ну ладно. В другой раз.

В конце концов, уступив воспоминаниям, я согласился выслушать инструкции фройляйн Крёмайер и должен признаться: оно того стоило. Меня-то главным образом отпугнула печатная машинка. Никогда не собирался быть бухгалтером или канцелярской крысой, даже книги свои всегда диктовал. Не хватало еще, чтобы я печатал, словно какой-то слабоумный писака из местной газетенки! Но тут появилось чудо немецкого исследовательского духа, тут появилось устройство мышь.

Редко изобреталось что-то более гениальное.

Ты передвигаешь ее по столу, и ровно так же, как она ездит по столу, ездит маленькая рука по экрану. И если хочется дотронуться до кинескопа, надо нажать на приспособление мышь, и маленькая рука на экране касается соответствующего места на кинескопе. Настолько просто, что я был покорен. И все-таки это оставалось бы лишь забавной игрушкой, если бы использовалось только для упрощения секретарской работы. Однако аппарат оказался потрясающе многосторонен.

На нем можно было писать, а также по электросети вступать в контакт со всеми лицами и институциями, которые, в свою очередь, ранее дали на то согласие. Более того, многие участники — в отличие от разговора по телефонному аппарату — не должны были лично сидеть перед своими компьютерами, хватало того, что они просто выкладывали разные вещи так, чтобы в их отсутствие другие люди имели к ним доступ. Так делали всевозможные торговцы. Меня же особенно порадовала возможность вызова газет, журналов и любых форм расширения кругозора. Это была огромная библиотека с неограниченными часами посещения. Как же мне этого не хватало! Как часто после трудного дня, полного сложнейших военных решений, мне еще хотелось почитать ночью, часа в два. Разумеется, верный Борман делал все возможное, но сколько книг мог набрать один простой рейхсляйтер? Да и место в “Волчьем логове” [Wolfsschanze — главная ставка Гитлера в лесу на территории современной Польши.] было ограниченно. А великолепная технология интернет, или сеть, предлагала буквально все в любое время дня и ночи. Надо было только написать вопрос в аппарате под названием “гоогле” и дотронуться до него тем самым чудо-устройством мышь. Вскоре я заметил, что практически всегда попадаю на один и тот же адрес, на прагерманское справочное издание по имени “Википедия”, в названии которого легко угадывалось словотворчество из “энциклопедии” и древнегерманской породы исследователей — “викингов”.

При виде этого проекта у меня на глаза навернулись слезы.

Здесь никто не думал о себе. С истинной самоотверженностью и самоотдачей несметное количество людей собирало всевозможные знания во благо немецкой нации, не прося для себя ни единого пфеннига. Это была своего рода “Зимняя помощь” [Winterhilfswerk des Deutschen Volkes (дословно: “Работа по оказанию зимней помощи немецкому народу”) — общественный фонд для помощи бедным во времена национал-социализма.] знания, доказывающая, что и в отсутствие Национал-социалистической партии немецкий народ инстинктивно старается сам себя поддержать. Но нельзя, конечно, сбрасывать со счетов вопрос о компетентности этих бескорыстных соотечественников.

Назову лишь один пример. Я позабавился, узнав, что мой вице-канцлер фон Папен в 1932 году заявлял, что после прихода к власти меня через два месяца, мол, так прижмут к стене, что я запищу. Правда, в том же интернете я прочел, что фон Папен планировал осуществить это, может, и не через два, а через три месяца или же через шесть недель. А также что он планировал не прижимать меня к стене, а вжимать в угол. Или сжимать со всех сторон. А может, хотел не сжать, а смять меня, чтобы я не запищал, а завизжал. В конечном итоге наивный читатель должен был представить следующее: в срок от шести до двенадцати недель фон Папен планировал тем или иным способом надавить на меня, дабы я издал какой-нибудь высокий звук. И все-таки при всех разночтениях это было весьма похоже на тогдашние намерения самозванного стратега.

— У вас есть адрес? — спросила фройляйн Крёмайер.

— Я живу в отеле, — ответил я.

— Адрес имейла. Для электронной почты.

— Ее тоже присылайте мне в отель!

— Значит, нет. — И она напечатала что-то на своем компьютере. — Какое имя вам дать?

Нахмурившись, я строго посмотрел на нее.

— Какое имя, мойфюрыр?

— Разумеется, мое собственное!

— Это, наверное, будет сложно, — сказала она и опять что-то напечатала.

— Что же в этом сложного? — спросил я. — На какое имя, интересно, вам приходит почта?

– “Вулкания семнадцать собака веб де”, — ответила она. — Вот, пожалуйста, ваше имя запрещено.

— Что-что?

— Можно посмотреть у другого провайдера, но разницы не будет. Да если и не запрещено, то какой-нибудь псих уже точно забронировал.

— Что значит “забронировал”? — нервно спросил я. — Конечно, многих людей зовут Адольф Гитлер. Так же как многих зовут Ханс Мюллер. Но почта же не будет заявлять, что лишь один человек имеет право называться Ханс Мюллер. Никто же не может бронировать имя!

Она посмотрела на меня вначале с некоторым недоумением, а потом примерно так, как я сам раньше часто смотрел на дряхлого рейхспрезидента Гинденбурга.

— Каждый адрес может быть лишь один раз, — произнесла она твердо, но так медленно, словно опасалась, что я не поспеваю за ее объяснениями.

Потом опять принялась печатать.

— Что там у нас: “Адольф точка Гитлер” занят, “адольфгитлер” в одно слово тоже, “Адольф нижнее подчеркивание Гитлер”, конечно, тоже.

— Что еще за нижнее подчеркивание? — попытался выяснить я. — Я согласен только на верхнее, высшее подчеркивание!

Но фройляйн Крёмайер печатала дальше.

— То же самое с “А дефис Гитлер”, “А точка Гитлер”, — докладывала она, — просто “Гитлер” и просто “Адольф” — тоже.

— В таком случае следует их отобрать, — упрямо заявил я.

— Ничего тут не отбирается, — раздраженно ответила она.

— Борман смог бы! Иначе мы никогда бы не получили все дома Оберзальцберга. Вы что думаете, там никто не жил, что ли, раньше? Разумеется, там жили люди, но у Бормана есть свои методы…

— Так вашим мейлом, значит, будет заниматься господин Борман? — спросила фройляйн Крёмайер с беспокойством и даже легкой обидой.

— Борман сейчас, к сожалению, недоступен, — признал я и, чтобы не лишать войско бодрости, добавил: — Я уверен, вы делаете все, что в ваших силах.

— Вот и ладненько, ну так продолжим, — отозвалась она. — Когда мы родились?

— 20 апреля 1889 года.

– “Гитлер восемьдесят девять” уже тю-тю, как и “Гитлер двести четыре”. Нет, с вашим именем мы далеко не уедем.

— Какая наглость! — воскликнул я.

— А выберите-ка другое имя! Я ведь тоже не Вулкания семнадцать.

— Это неслыханно! Что я вам, шут гороховый?

— Это, извините, интернет. Кто успел, тот и съел. А может, чё-нить символическое?

— Вы имеете в виду псевдоним?

— Типа.

— Ну тогда… напишите “волк”, — неохотно сказал я.

— Просто “волк”? Это как пить дать есть.

— Господи, ну тогда… “Волчье логово”.

Она напечатала.

— Тоже есть. Берите “Волчье логово шесть”.

— Но я не Волчье логово шесть!

— Эх, что б еще придумать? Чё там у вас было — Оберзальцбах?

— Берг! Оберзальцберг!

Напечатала.

— Ох. “Оберзальцберг шесть” вам, конечно, не захочется. — И, не дожидаясь ответа, продолжила: — Ну-ка, а как там “рейхсканцелярия”? Это вам что надо. О! Хотите “рейхсканцелярию один”?

— Не надо мне рейхсканцелярию, — ответил я. — Попробуйте “Новая рейхсканцелярия”. Она-то мне нравилась.

Фройляйн Крёмайер напечатала.

— Бинго, — воскликнула она, — наше!

И взглянула на меня.

Очевидно, в тот короткий момент казалось, будто я потерял все силы, потому она сочла необходимым обратиться ко мне утешительным, почти что материнским тоном:

— Зачем так хмуриться! Вам будут приходить имейлы в Новую рейхсканцелярию. Это ж так мило! — Она запнулась, тряхнула головой и добавила: — Если можно, я хочу быстренько сказать: вы делаете это фантастически! Нереально убедительно. Я прям уже поверила, что вы в этой канцелярии сидите.

Какое-то время мы оба молчали, пока она что-то вбивала в компьютер.

— А кстати, кто осуществляет надзор над всем этим? — спросил я. — Ведь Министерства пропаганды больше не существует.

— Да никто, — ответила она, а потом аккуратно переспросила: — Но вы ж все это сами знаете, да? Это ж часть игры? Типа вы вчера проснулись, и я вам все объясняю, да?

— Я не обязан вам давать отчет ни в чем, — сказал я более резко, чем хотелось, — отвечайте вы на мои вопросы!

— Не-а, — со вздохом призналась она, — тут все как попало, мойфюрыр! Мы ж не в Китае. Вот где цензура лютует!

— Это полезная информация, — заметил я.

Конец ознакомительного фрагмента