Томас Майер

Мастера секса. Жизнь и эпоха Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон — пары, которая учила Америку любить

Посвящается моим крестным, Джун и Уильяму Андервудам

«Глубочайшее из всех наших чувств — чувство истины».

Д. Г. Лоуренс

Уильям Мастерс и Вирджиния Джонсон


Предисловие

«Что это за штука, которую зовут любовью?»

Коул Портер

Секс во всех его чудесных проявлениях был неотъемлемой частью американского жизненного опыта в четырех написанных мною биографиях — Сая Ньюхауса, Бенджамина Спока, семейства Кеннеди, а теперь и Мастерса с Джонсон. Как однажды сказал мне с обезоруживающей откровенностью доктор Спок, автор бестселлеров и эксперт, воспитавший американское поколение бэби-бумеров, «Все на свете связано с сексом!». Действительно, в своем наиболее могущественном и трансцендентном аспекте секс — это развитие биологических видов, источник происхождения самоидентичности и наиболее интимная форма отношений между взрослыми.

История Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон как, пожалуй, никакая другая история связана с вечными тайнами секса и любви. Их общественная жизнь открывает для нас окно в американскую «сексуальную революцию» и ее исторические культурные перемены, которые остаются с нами и по сей день. А личные отношения этой пары отражают распространенные страсти, конфликты и противоречия между мужчинами и женщинами.

Я впервые беседовал с доктором Мастерсом, когда в декабре 1994 года он отошел от дел. У него уже проявлялись симптомы болезни Паркинсона, которая впоследствии привела к смерти, настигшей его в 2001 году. В 2005 году я договорился о сотрудничестве с Вирджинией Джонсон. Мы провели в беседах много часов, и я довольно долго гостил в ее доме в Сент-Луисе. «Мы были двумя самыми скрытными людьми, каких носила на себе земля», — призналась мне Джонсон, и это несмотря на их всемирную славу. «На свете нет человека, который хорошо бы нас знал».

Долгие годы работу Мастерса и Джонсон скрывала завеса строгой конфиденциальности. Они сами стремились избежать докучливых взглядов публики. Только сейчас — благодаря согласию многих людей давать интервью и предоставить доступ к своим письмам, внутренней документации и неопубликованным мемуарам Мастерса — мы можем полностью оценить замечательную жизнь этих двух выдающихся ученых и их эпоху. Несмотря на огромный объем научных знаний, полученных ими в ходе величайшего эксперимента в истории Америки (в нем участвовали сотни женщин и мужчин и наблюдалось более 10 000 оргазмов), их история относится к неуловимым и неопределяемым аспектам человеческой близости. И по сей день множество людей задаются вопросом: «Что это за штука, которую зовут любовью?»

...
Т.М. Лонг-Айленд, Нью-Йорк Апрель 2009 г.

Фаза первая

Джини в юности

#

Глава первая

Девушка из Золотого города

«Это часто начинается в припаркованной машине. Спешка, стремление «довести дело до конца», неудобное заднее сиденье едва ли оставляют возможность для раскрытия индивидуальности».

Уильям Мастерс

Два луча указывали путь во тьме. Пронзительный свет фар «плимута» пробивал неподатливую черноту сельской миссурийской глубинки. Машина, которая везла Мэри Вирджинию Эшельман и ее бойфренда-одноклассника Гордона Гарретта, медленно катила по трассе 160, широкой асфальтированной дороге без фонарей. Вечернее небо освещали только звезды и луна.

Для свидания с Мэри Вирджинией Гордон позаимствовал семейную машину Гарреттов — зеленый седан 1941 года с сияющей хромированной решеткой, выпуклым рисунком на капоте, «мускулистыми» крыльями и широким задним сиденьем. Они ехали мимо рядов фермерских усадеб и полей, нарезанных в поросшей высокими травами прерии.

В тот вечер они были с друзьями в «Паласе» — единственном городском кинотеатре, где мелодии и танцы голливудских мюзиклов на короткое время спасали их от скуки Голден-Сити. Журналы кинохроники давали ребятам представление о существовании иного, большего мира за пределами их крохотного городка с населением в восемь сотен душ. Приютившийся на границе горного плато Озарк Голден-Сити казался ближе к деревенской Оклахоме, чем к большому городу Сент-Луису — как по расстоянию, так и по агрессивному протестантскому духу.

Гордон свернул с дороги и приглушил свет фар. Шум шин, громко хрустевших по гравию, смолк, сменившись пронзительной тишиной. Они припарковались в уединенном местечке, где их не смогли бы застукать.

Сидя на переднем сиденье машины, Гордон расстегнул блузку подруги, ослабил застежку на юбке и прижался к телу девушки. Она не шевелилась и не сопротивлялась, только изумленно уставилась на него. Мэри Вирджиния никогда раньше не видела пениса — если не считать тех моментов, когда мать меняла ее маленькому братцу подгузник. В тот вечер, вскоре после своего пятнадцатого дня рождения, Мэри Вирджиния Эшельман — которую мир впоследствии узнал под именем Вирджиния Джонсон — приобщилась к таинствам человеческой близости. «Я не знала ничего и ни о чем», — призналась потом женщина, чьему историческому партнерству с доктором Уильямом Мастерсом предстояло стать синонимом секса и любви в Америке.

В своей пуританской семье, воспитанной в традициях Среднего Запада, Мэри Вирджиния усвоила, что секс греховен. Он не имел ничего общего с захватывающими дух сказками о придуманной любви, которые она с жадностью впитывала, смотря кинофильмы, снятые до Второй мировой войны. Годы спустя она называла Гордона Гарретта «парнишкой с огненно-рыжими волосами». Как признавалась Вирджиния через много лет, она «ни разу не вышла замуж за мужчину, которого по-настоящему любила». Но она никогда не забывала ни Гордона Гарретта, ни того вечера за окраиной Голден-Сити, когда два подростка лишились невинности.


Юные влюбленные обнимались на переднем сиденье, потом перебрались на заднее. Тяжелое горячее дыхание туманило стекла. Автомобиль — явление все еще новое для такого захолустья как Голден-Сити — обеспечивал им относительное уединение. Гордон поставил машину на ручник, чтобы машина не покатилась под горку, пока их внимание занято совсем другими вещами.

В старших классах Мэри Вирджиния делила с Гордоном многие моменты взросления. Этот высокий парень с крепким телосложением типичного фермерского сына играл в школьной футбольной команде, но с пониманием относился к более утонченному интересу Мэри Вирджинии — музыке. Весь выпускной класс они были постоянной парой, их все время видели вместе. Гордон был ее beau [Beau (франц.) — поклонник, кавалер.].

Перескочив экстерном через два класса, Мэри Вирджиния оказалась значительно младше своих одноклассников, включая и рыжеволосого сына Гарреттов, которому уже исполнилось семнадцать. Ей хотелось нравиться. У нее были светло-каштановые волосы, завитые крутыми кудряшками, чувственный взгляд серо-голубых глаз и слегка поджатые в притворной скромности губы. На лице ее обыкновенно играла загадочная усмешка в духе Моны Лизы, которая могла внезапно смениться неотразимой улыбкой. Как и остальных Эшельманов, ее отличали особенный рисунок высоких скул, гордая осанка и идеально развернутые плечи. При гибкой, как ива, фигурке у Мэри Вирджинии уже угадывалась грудь зрелой девушки, хотя некоторые парни смотрели на нее с пренебрежением. «Это была длинная, худая, плоскогрудая девчонка, — вспоминал Фил Лоллар, живший неподалеку от фермы Эшельманов. — Девчонка с самой обычной внешностью, ничего особенного».

Но большинство подростков Голден-Сити восхищались чувством стиля Мэри Вирджинии — в таком захолустье это было большой редкостью. В тесном мирке маленького городка она разговаривала, одевалась и вела себя, как юная леди. Даже друзья из выпускного класса Голден-Сити 1941 года не догадывались о ее юном возрасте. Самой запоминающейся ее чертой был голос — пленительный инструмент с гибкими интонациями, развитыми пением. Старшая сестра Гордона Изабель, говорила, что одежда Мэри Вирджинии никогда не выглядела неряшливой или поношенной — как у некоторых фермерских детей во время мучений Пыльного котла 1930-х годов. [Пыльный котёл, Пыльная чаша (англ. Dust Bowl) — серия пыльных бурь, происходивших в прериях США и Канады между 1930 и 1936 годами.] Подружка ее брата «всегда оставалась чистенькой и аккуратной и выглядела женственно».

Гордону казалось достойным катать такую девушку на папином новом «плимуте». Это средство передвижения было лучшим подобием королевского экипажа, какое он мог добыть для своей «принцессы прерий». В отличие от других детей эпохи Великой депрессии, Мэри Вирджиния всегда вела себя так, будто была совершенно уверена в своем завтрашнем дне, — вероятно, потому, что ее мать Эдна Эшельман не потерпела бы иного. «Думаю, она очень нравилась Гордону, — вспоминала другая его сестра Кэролин. — Ее мать была из тех, для кого даже лучшее не слишком хорошо, и Мэри Вирджиния пошла в нее».

Сестры Гарретт считали Мэри Вирджинию хорошей девушкой. Такую их брат мог бы пригласить на выпускной бал и когда-нибудь на ней жениться. Им, конечно, и в голову не приходило, что она способна резвиться на заднем сиденье семейной машины.

Мэри Вирджиния рано усвоила все лицемерие жизни юных американок. Она знала, что и когда говорить, какие обычаи соблюдать; видела бесчестность ревнителей нравственности и фундаменталистов, отстаивавших традиционную женскую долю. Но она была полна решимости оставаться независимой и принимать жизнь лишь на своих условиях, что бы ни сказала ее мать или кто-то другой. Она честно играла роль «хорошей девочки» в школе и в семье, хотя в душе знала, что она не такая.