Я надеваю джемпер с эмблемой уже не существующего баскетбольного клуба «Сиэтл суперсоникс», фанатом которого папа когда-то был, натягиваю старенькие джинсы и зашнуровываю черные кеды. Спускаюсь. Папа одновременно работает за ноутбуком (должно быть, проставляет оценки за последнее задание, которое дал своим ученикам), смотрит по телевизору бейсбольный матч, покрикивает на игроков и уплетает сэндвич с трехдюймовым слоем мяса.

— Можно, я схожу на станцию за своим блокнотом? Забыла его там вчера. Он у Фреда.

Папа так увлечен своим сэндвичем, что едва поворачивает голову в мою сторону.

— Как придешь туда, напиши. Будь осторожна. Сразу возвращайся. Люблю тебя, — шепелявит он, не переставая жевать ветчину с сыром.

Для него это характерно: ненадолго, туда и обратно, он отпускает меня не моргнув глазом, но не находит себе места, если я отсутствую чуть дольше и получаю шанс хотя бы немного пожить той жизнью, которой живут нормальные подростки.

— А я люблю тебя еще больше, — говорю я.

Он проглатывает здоровенный кусок и, прежде чем откусить от сэндвича в очередной раз, изрекает:

— Это невозможно.

Я ухожу. В голове быстро мелькает: «Где сейчас Чарли? Что делает? С кем?» После этого я опять начинаю мысленно пилить себя за бред про кошачьи похороны. Не важно, что делает Чарли, где и с кем находится. Я с ним в ближайшее время точно не пересекусь.

Поднявшись по ступеням на платформу, я направляюсь к билетной кассе. Фреда в конторе нет. Может, он оставил блокнот на скамейке напротив облюбованного мной места? Я заглядываю за угол: действительно, блокнот на лавке. Но не просто на лавке, а в руках Чарли Рида, который на ней сидит. Он перелистывает страницы так, будто просматривает старый номер какого-нибудь дрянного таблоида.

Даже не знаю, по какой причине сильнее расстраиваться: оттого, что при прошлой встрече с парнем наболтала глупостей, или потому, что сейчас он копается в моих самых сокровенных мыслях и переживаниях. Никогда еще я не чувствовала себя настолько униженной. Как бы заполучить блокнот обратно так, чтобы Чарли меня не увидел? Вот только решу эту задачку — и домой.

Я прячусь за стеной, звоню Морган на работу и, как только она берет трубку, шепчу:

— На помощь!

— Кафе-мороженое! Здравствуйте! — весело откликается Морган. — Как проходит второе свидание с Чарли?

От удивления я разеваю рот:

— Что-о? Откуда ты знаешь, что он здесь?

— Я отдала Чарли твой блокнот на хранение, — отвечает она так, будто сделала нечто само собой разумеющееся.

Я ударяю себя ладонью по лбу:

— Морган, я тебя убью! Как ты могла так со мной обойтись? На мне старый отцовский джемпер, и я даже не причесалась!

В ответ моя подруга смеется:

— Кэти, не знаю, как объяснить, но я, хотя тебя сейчас не вижу, точно знаю: ты суперсекси!

— Если б ты меня видела, ты бы так не говорила, — шиплю я.

— Кэти, повиси секунду, — бросает Морган, а потом я слышу ее крик: — Я по телефону разговариваю! Не видишь?!

Надеюсь, она не на покупателя наорала. Для того чтобы поехать в колледж, ей нужны деньги, и увольнение было бы некстати. Найти другую работу будет непросто: во-первых, вакансий — раз-два и обчелся, во-вторых, городок маленький и все быстро узнают о том, что с прежнего места человек ушел не по собственному желанию.

— Это ведь не покупатель был? — спрашиваю я, когда Морган опять берет трубку.

— Он самый. Сначала. А потом еще Гарвер — этот зануда, с которым я работаю. Задает мне миллион вопросов за смену: «Что ты любишь делать в свободное время, Морган? Какое мороженое тебе больше нравится, Морган? Есть ли у тебя братья или сестры, Морган? Какая твоя любимая телепередача, Морган?» Лепечет без умолку, как двухлетний.

— Вообще-то, это называется «человек проявляет к тебе интерес». Он пытается завязать с тобой разговор. Что тут такого?

Морган почему-то терпеть не может, когда парни интересуются ею. Она предпочитает «плохих мальчиков», которые говорят только о себе.

— Плевать, как это называется. Меня его вопросы раздражают, и все. А насчет Чарли… Кэти, будь собой. По-моему, он душка. И ты ему нравишься, вот уж точно. Просто пообещай, что постараешься не нести околесицу.

Теперь у меня нет выбора: придется заговорить с Чарли, если я хочу получить обратно свой блокнот.

— А ты постарайся не рявкать на этого твоего Гарвера, — вздыхаю я. — Жалко беднягу.

— Вот уж нет! — фыркает Морган. — Жду твоего звонка.

Прежде чем я успеваю ответить, она бросает трубку. Делать нечего. Набрав в легкие побольше воздуху, я направляюсь к Чарли. Когда я подхожу совсем близко, он поднимает голову и вознаграждает меня самой открытой и приветливой из всех улыбок, какие я видела в своей жизни. Губы у него идеальные: не слишком пухлые и не слишком тонкие. Они, наверное, никогда не обветриваются и не трескаются. Зубы ровные, белые. Глаза такие теплые и дружелюбные, что мне кажется, будто я тону в океане доброты. Минуту назад я злилась на Чарли за вторжение в мое личное пространство, но теперь совершенно об этом забыла.

— Так ты настоящая! — восклицает он. — А я думал, ты мне приснилась или что-то вроде того…

— Ты был в фазе быстрого сна?

Он смотрит на меня, не зная, как реагировать на дурацкую шутку. Я пытаюсь поправить положение:

— Забей. Конечно, ты не спал, я это и хотела сказать. Мы ведь разговаривали. А быстрый сон — это такая фаза, во время которой возникают сновидения. Активность мозга высокая, и глаза под веками постоянно бегают. Очень странно. Похоже на пишущую машинку…

Я резко замолкаю, понимая, что меня опять понесло. Чарли усмехается. Но не зло, а как-то мило. Весело.

— Спасибо, что нашел мой блокнот, — говорю я, протягивая руку.

Но он не торопится выпускать свою добычу.

— Я до сих пор не знаю, как тебя зовут.

— Кэти.

Видимо, это был пароль. Теперь Чарли передает мне блокнот. Я перелистываю странички, проверяя, все ли в порядке. Вроде бы да. Тем не менее спрашиваю:

— Ты ведь не читал?

— Разве что немножко… — признается Чарли.

Я опять в ужасе и ярости. Может, в школе девчонки все ему спускают с рук, потому что он красавчик, но со мной этот номер не пройдет.

— Надеюсь, ты пошутил.

— Почему? — Чарли широко раскрывает глаза, как будто действительно не понимает.

— Нельзя читать чужие записи! — говорю я, размахивая блокнотом. — Это что-то вроде дневника. Думаешь, если ты красивый, тебе можно совать нос в чужую личную жизнь? Улыбнулся — и все? Такой у тебя приемчик?

На лице Чарли снова появляется обворожительная усмешка:

— Ты считаешь меня красивым?

Я вспыхиваю от стыда. Щеки и уши горят. Не хватало еще вспотеть. Остается надеяться, что в темноте все это не очень заметно. Чарли поднимает руки:

— Послушай, мое вмешательство в твою личную жизнь было минимальным и необходимым. Я просто хотел узнать, кому этот блокнот принадлежит, а ты очень быстро убежала…

Я молчу. Так легко Чарли не отделается.

— Мне нравится, что ты пишешь от руки, — прибавляет он мягко. — Это так старомодно. И прикольно.

Тут я снова по уши в него влюбляюсь и ничего не могу с этим поделать. Маленькая обида — ерунда по сравнению с тем, как сильно он мне нравится. Я начинаю улыбаться:

— Спасибо. За то, что нашел блокнот.

А вдруг Морган и Гэбби были правы? Может, действительно стоит дать шанс Чарли и другим моим сверстникам? Пусть удивят меня! Вероятно, все не так уж и безнадежно? Сегодняшняя встреча, по крайней мере, прошла более или менее гладко. Довольная тем, что на этот раз сумела разрулить ситуацию без вранья про кошачьи похороны, я собираюсь уйти.

— Еще один кот скончался? — кричит Чарли мне вслед.

Я оборачиваюсь и смеюсь:

— Нет, просто иду домой.

— Можно тебя проводить?

— Думаю, да.

У меня голова кружится от счастья, но я не собираюсь это демонстрировать. Что-то подсказывает мне: Чарли Риду никогда не приходилось лезть из кожи вон, чтобы привлечь внимание девушки. Пускай увидит, что я не такая, как все. И дело не в моей ПК. Просто я — это я.

— Пошли, — бросаю я через плечо.

Мы не спеша шагаем прямо по дороге и разговариваем. Машин нет, можно не опасаться. Кругом все тихо, и эхо наших шагов отражается от спящих домов, мимо которых мы идем. Мне хорошо. Спокойно.

Когда я говорю, что была на домашнем обучении, Чарли переспрашивает:

— На домашнем обучении? Клево!

Я вспомнила те ночи, когда папа гонял меня по Периодической системе, созвездиям или латинским глаголам. Чарли до смешного неправильно представляет себе, каково это — учиться дома.

— Ничего не клево. Совсем наоборот. Мой отец излишне меня опекает, — прибавляю я, хотя это и кажется мне очевидным.

Чарли смотрит по сторонам, потом вверх, потом снова на меня и говорит:

— Он сейчас за нами, случайно, не наблюдает?

— А как же! Наверняка где-то тут кружит беспилотник.

Чарли хохочет. Я тоже смеюсь — не оттого, что в восторге от собственной шутки, а потому, что смогла его рассмешить. Кто бы мог подумать?! Еще двадцать четыре часа назад я была на дне глубокой ямы, а сейчас поднялась так высоко!

— Ну и… может, выскажешь свое мнение?

— О твоем папе с беспилотником? Пожалуй, это перебор. А ты как считаешь?

Я опять начинаю смеяться:

— Да нет! Я про песни, которые ты прочел без моего разрешения.

Чарли пожимает плечами:

— Даже не знаю. Читать песни я не умею. По-моему, их надо слушать.

Я останавливаюсь. Мы почти у дома. Готова поспорить, что отец сейчас стоит в гостиной и смотрит то в приложение, при помощи которого он отслеживает местонахождение моего айфона, то в окно и ждет, когда я войду. А мне меньше всего хочется объяснять ему, кто такой Чарли и почему мы шли вместе.

— Ты здесь живешь?

— Нет, вон там, повыше. — Показываю вглубь квартала. — Папа чутко спит, а я не хотела бы его будить.

Чарли внимательно смотрит на мое жилище.

— Странно, что мы до сих пор не пересекались. Я ездил мимо твоего дома на скейте. На тренировки.

— На тренировки? — переспрашиваю я, хотя, конечно же, знаю, о каких тренировках речь.

Разве я могу не знать? Он каждый день проезжал у меня под окнами с доской для плавания и прочей плавательной всячиной под мышкой, а на рюкзаке красовалась эмблема команды. Да еще местная газета чуть ли не еженедельно писала о том, как Чарли установил на сборах очередной рекорд.

Конец ознакомительного фрагмента