Уильям Голдман

Шальная карта

Часть 1

МЕКСИКАНЕЦ

Глава 1

Холли и беспросветная ночь

…По крайней мере, переломов у Холли нет.

Она это знала. Впрочем, нет — на Холли напали так жестоко и неожиданно, ее тело наполняли болью с таким изощренным мастерством, что быть уверенной в чем-либо она сейчас неспособна.

Но Холли чувствовала: переломов нет. Во всяком случае, очень хотела, чтобы это оказалось правдой. Тогда бы она понимала, что не потеряла надежду. «Не отчаивайся…» — это последние слова отца и его первый совет.

«Холли, я не могу оставить тебе денег, но дам тебе бесценный совет: никогда не отчаивайся, — наставлял отец. — Как бы плохо ни шли дела, одна полоса жизни всегда будет ярче. Не бывает беспросветно темных ночей. Так что не отчаивайся, разгляди свет, и у тебя всегда все будет хорошо».

— У меня всегда все будет хорошо, — повторила Холли самой себе.

На самом деле она не произнесла ни слова. Вероятно, это какое-то проявление той части существа, которая отвечала за память…

Где она находится?

Холли попыталась найти ответ. Она лежала на чем-то твердом… С выступами… Ступеньки? Да, скорее всего…

Мозг — вот что отвечает за память! Молодец, Холли, получи звездочку!

Хранительницей золотых звездочек была ее мама. Звездочки — самые что ни на есть драгоценные и настоящие. Мать расставалась с ними крайне редко и неохотно. Если навести в комнате идеальный-идеальный порядок, можно получить целую золотую звездочку! Холли очень старалась и однажды заслужила половинку звездочки — это ее лучший результат. Она надраивала свою комнату или мыла посуду, корпела над уроками или изматывала себя, подрабатывая няней, — всегда оставалась милой, даже если ребенок был маленьким чудовищем, — но больше половины звездочки так и не добилась.

— Однажды у тебя будет золотая звездочка, — обещала мама Холли.

Сердце девочки было готово разбиться. Она доводила себя до изнеможения какой-нибудь работой, но желаемого так и не обретала.

— Если бы каждая девочка запросто могла заполучить золотые звездочки, то кому они были бы нужны? — вопрошала мама.

«Мне! Мне!» — часто думала Холли, но вслух этого так ни разу и не произнесла.

— В мире есть всего несколько девочек с драгоценными звездочками, — рассказывала мать. — Но я верю, что и у тебя имеются все необходимые задатки. Девочка моя, ты всегда будешь особенной.

— Я всегда буду особенной, — повторила Холли самой себе.

Разумеется, она опять не произнесла ни слова. Вероятно, это какое-то проявление… деятельности… ее мозга.

На сей раз у тебя получилось, Холли, ты заслужила звездочку. Тебе даже не потребовалось много времени, чтобы найти ответ. Это значит, что ты не отчаиваешься и тебе становится все лучше и лучше.

Холли, закрыв глаза, неподвижно лежала на твердых ступеньках. Оставался один вопрос, который приводил ее в тупик. Если Холли становилось все лучше и лучше, то почему какая-то жидкость покидала ее тело все сильнее и сильнее?

Что-то определенно вытекало из Холли… Кровь.

Она открыла глаза и увидела потолок. Ощутила, как внизу что-то двигалось. Заставила себя посмотреть туда и увидела поросят из детской считалочки. Нет-нет, те поросята ходили на рынок, а эти, так похожие на поросят, залезли ей на… руки.

«Пальцы» — вот слово, которое подбирала Холли. Именно на пальцы она и глядела. Это ее пальцы? Да, скорее всего. Холли согнула руку и, прижав пальцы к телу, принялась искать место, откуда текла кровь.

Сначала дотронулась до глаз. Затем подняла пальцы, чтобы посмотреть на них. Пальцы выглядели как обычно. Значит, глаза не кровоточили. Видимо, кровь текла из носа. Холли прикоснулась к ноздрям, затем отвела пальцы от лица. Они стали красными и влажными. Дотронулась до рта и поняла, что рот тоже кровоточит. Не весь — только губы. Холли почувствовала, как влажная кровь течет по коже, и ей не нужно было убирать пальцы с губ, чтобы понять это.

— Со мной всегда все будет хорошо, — сказала себе Холли.

Это всего лишь несколько порезов, которые в конце концов заживут, потому что, если помнить о светлой стороне жизни, раны всегда зарубцовываются.

Вот только Холли ощущала, что были и другие очаги кровотечения — посерьезнее предыдущих. Она снова закрыла глаза, подумала, что нельзя отчаиваться, и начала опускать пальцы вниз, вдоль платья (ее «праздничного платья», как назвала бы мать лучший наряд Холли). Воротник в порядке, на ощупь точно такой, каким и должен быть, а вот лифу сильно досталось — весь изорван. Холли коснулась груди. Она никогда не носила лифчик. Даже сейчас, в тридцать лет, нужды в этом нет. У Холли по-прежнему маленькая и упругая грудь. Кожа на груди оставалась нежной и гладкой, но соски кровоточили, что сильно обеспокоило Холли. Она подняла руку, открыла глаза и посмотрела на пальцы, испачканные кровью.

На секунду Холли подумала, что не поддаться отчаянию будет сложно. Но слезы исключались. Холли не плакала. Никогда. Пустить слезы — значит признать, что сквозь тьму не пробивается ни один лучик, а это просто не может быть правдой.

Сейчас Холли увидела ободряющий свет. Какая разница, разорваны у нее соски или нет… Они заживут — такие раны всегда исцеляются. А вот сколько женщин ее возраста могут сказать: «Нет, я никогда не носила лифчик, и совсем не потому, что сложена, как мальчик»?

Так, еще одно место, откуда идет кровь…

Холли впервые воспользовалась левой рукой. Чистые пальцы сначала замерли в нерешительности. Затем Холли повела их вниз, вниз, к «особому месту» (так называла это мать), потрогала себя снаружи, потом очень быстро — ведь боль была чудовищной — внутри.

Самое тяжелое повреждение из всех. «Мне нужен луч надежды, — подумала Холли. — Он мне правда необходим, всего один лучик, сейчас, пожалуйста, пожалуйста…»

Задачка была не из легких — найти звезду во тьме беспросветной ночи. Подожди-подожди, она все время была здесь, рядом. Многие ли ее ровесницы скажут: «Я никогда не носила лифчик…»

Холли едва не качнула головой. Она бы так и поступила, если бы могла. Холли совершила ошибку — нашла себе не тот лучик. Ведь отсутствие необходимости в лифчике не имело никакого отношения к ее «особому месту», к тому же это утешение Холли уже использовала.

И в тот самый момент, как только она подумала, что вполне могла быть прекрасной девой, которая никогда не выберется из беды, поскольку заперта в темной башне без единого лучика, появился Галахад [Один из рыцарей Круглого стола короля Артура. — Здесь и далее примеч. пер.]. Он заговорил на странном языке:

— Ваамниилзябыытьздесьдамочка…

Холли сфокусировала взгляд, когда Галахад присел рядом. Чернокожий… Золотые одежды… Впрочем, скорее костюм… Нет — униформа. На груди вышито слово «Croesus». Галахад повторил:

— Ваамниилзябыытьздесьдамочка…

Холли крепко зажмурилась. Считать себя сумасшедшей означало отчасти и быть таковой, а она не потеряла рассудок.

Думай! Холли осенило: «Croesus» — это название отеля. Так вот где она находилась! На ступеньках гостиничной лестницы. А этот человек говорил на английском — на негритянском английском. Разобрать слова мешали шумевшие у Холли в ушах волны, от которых никак не получалось избавиться.

Она приложила невероятное усилие, чтобы усмирить гул в голове. «Ваам» означает «вам». «Ниилзя» на самом деле — «нельзя». Пока что здорово получается: «Вам нельзя…» Продолжай. «Быыть» — ну это, очевидно, «быть».

Сложилась вся фраза: «Вам нельзя быть здесь, дамочка». Некоторые задачи кажутся очень тяжелыми, но если потрудиться над ними как следует, станет ясно: это не так. Холли приложила усилия. Получи звездочку, молодец!

Теперь незнакомец в униформе начал трясти ее. Холли застонала. Он перестал толкать, попробовал поднять ее. Но Холли оказалась слишком тяжелой. Он бросил попытки.

— Дамочка, вам нужно подняться. Убирайтесь, уходиииииите. Яссна? Это служебная лестница, сюда можно только персоналу.

Холли все понимала, вот только поделать ничего не могла.

Чернокожий мужчина — помощник официанта? обслуга номеров? — поднялся.

— Я позову охрану, а вы оставайтесь здесь, — сказал он и ушел.

Когда она «фун-кци-о-ни-ро-ва-ла нормально…» Это же цитата из рассказа Сэлинджера «Дорогой Эсме — с любовью и всякой мерзостью». Раз Холли вспомнила такое, ей, должно быть, становилось лучше. Так вот, когда Холли функционировала нормально, она обладала довольно неплохим чувством юмора. В словах чернокожего парня: «а вы оставайтесь здесь…» — произнесенных в ситуации, когда это единственное, на что Холли способна, таилась шутка… И вдруг она нашла тот самый луч света, который так тревожно искала. Если Холли способна думать о шутках, значит, не умрет.

Подошел седовласый охранник, на форме которого тоже вышито «Croesus». В руках у него была старая простыня. Он присел рядом с Холли.

— Она не может двигаться самостоятельно. — Это был голос Галахада, доносившийся откуда-то сверху.

Холли ясно слышала теперь, когда волны шума успокоились. Она пока еще не могла говорить — но способна понимать. Это уже кое-что.