* * *

Его назвал Споффортом один из немногих людей, еще умевших читать. Имя и фамилию взяли наугад из старинного кливлендского телефонного справочника: Роберт Споффорт. Он был робот Девятой модели, самый сложный механизм, когда-либо созданный человеческим гением.

* * *

В первый год его в порядке обучения отправили коридорным в человеческую школу-интернат. Здесь юное поколение усваивало ценности своего общества: погруженность в себя, приватность, самодостаточность и удовольствие. Именно здесь Споффорт увидел девушку в красном пальто и влюбился.

* * *

Всю зиму и раннюю весну она ходила в красном пальто с черным бархатным воротником — черным, как антрацит, как ее волосы на фоне бледной кожи. Она красила губы алой помадой в цвет пальто, и это ей очень шло. В те времена женщины уже почти не красили губы; удивительно, что она вообще где-то добыла помаду. Когда Споффорт впервые ее увидел, ей было почти семнадцать. Его мозг сфотографировал ее сразу и навсегда. Этому снимку предстояло стать главной составляющей тоски, которая весной и в начале того лета глубоко укоренилась в его могучем искусственном существе.

К тому времени, как ему исполнился год, Споффорт усвоил квантовую механику, роботехнику и историю государственных корпораций Северной Америки — все эти знания он получал из аудиовизуальных учебников и от робота-наставника, — но читать он не умел. Не знал он и о человеческой сексуальности, по крайней мере, на сознательном уровне, хотя и ощущал смутное томление в том, что раньше назвали бы его сердцем. Иногда, если Споффорт оставался один в темном помещении, в животе возникал странный трепет. Он постепенно осознавал, что где-то внутри его есть тайная жизнь, жизнь чувств. В первые теплые вечера своего первого лета он начал всерьез этим тяготиться. Идя от одного спального корпуса к другому, Споффорт слышал стрекот кузнечиков в теплом мраке Огайо и ощущал неприятное стеснение в груди. Он трудился изо всех сил, выполняя ту черную работу, в которой состояло его «обучение», но работа эта не занимала мысли, и его все больше охватывала тоска.

Уборщики — роботы Четвертой модели — иногда ломались, а ремонтного оборудования, чтобы устранять мелкие поломки, все время не хватало. На подмену в школе держали нескольких стариков. Одного из них звали Артуром; он носил ботинки на босу ногу, и от него всегда разило синтетическим джином. Сталкиваясь со Споффортом в коридоре или на гравийной дорожке между корпусами, Артур всегда с ним заговаривал, полудружески-полунасмешливо. Однажды в кафетерии, когда Артур подметал пол, а Споффорт выбрасывал окурки из пепельниц, старик внезапно перестал работать, оперся на щетку и сказал: «Боб». Споффорт поднял голову.

— Боб, — сказал Артур. — Ты какой-то смурной. Не знал, что делают смурных роботов.

Споффорт не понял, поддразнивают его или нет, поэтому молча взял стопку пластмассовых пепельниц, наполненных окурками сигарет с марихуаной, и двинулся к мусорному баку. Учащиеся недавно закончили завтракать и ушли на телевизионную лекцию по йоге.

— Никогда раньше не видел грустного робота, — продолжал старик. — Это ты из-за черных ушей такой?

— Я робот Девятой модели, — с вызовом отвечал Споффорт. Он был еще очень молод и в разговорах с людьми часто смущался.

— Девятой! — повторил Артур. — Это ж сильно много, да? Анди, который этой школой командует, всего лишь Семерка.

— Анди? — переспросил Споффорт, держа стопку пепельниц.

— Да. Андроид. Так мы называли эти… этих… вас, короче, когда я был маленьким. Вас тогда меньше было. И не такие умные.

— Тебе это неприятно? Что я умный?

— Да не, ты чего! Люди такие тупые стали, что прям плачь. — Старик отвел глаза, шаркнул по полу щеткой. — Хорошо хоть кто-то умный есть. — Он снова перестал мести и обвел рукой пустое помещение, словно ученики все еще здесь. — Не хотел бы я, чтобы эти неграмотные тупицы, как отсюда выйдут, стали всем заправлять. — На его морщинистом лице отразилось презрение. — Слизняки безмозглые. Мерзопакость. Лучше б их уложили в кому и кормили таблетками.

Споффорт промолчал. Что-то тянуло его к старику — некое ощущение родства. Однако он не понимал ненависти к ученикам.

Сам Споффорт не испытывал к ним никаких осознанных чувств. Они с пустыми глазами, молчаливыми группками, медленно перемещались из класса в класс, или сидели поодиночке в комнатах приватности, или смотрели на огромных, во всю стену, телевизорах абстрактные изображения и слушали бессмысленную гипнотическую музыку из репродукторов. Однако перед его глазами почти все время стоял образ одной ученицы: девушки в красном пальто. Она носила это древнее пальто всю зиму и сейчас по-прежнему надевала его холодными вечерами. Что-то в лице отличало ее от остальных: какая-то тщеславная самовлюбленность и в то же время кокетство. Им всем говорили вырабатывать «индивидуальность», но все они выглядели и вели себя одинаково, у всех были тихие голоса и ничего не выражающие лица. Она качала бедрами при ходьбе и порой громко смеялась, когда остальные молчали, погруженные в себя. Кожа у нее была белая, как молоко, волосы черные как смоль.

Споффорт часто о ней думал. По временам, когда она шла в класс, в толпе учеников и в то же время сама по себе, ему хотелось подойти и легонько ее коснуться, просто положить свою большую руку ей на плечо, ощутить ее тепло. Иногда ему казалось, что она наблюдает за ним из-под ресниц, посмеивается над ним. Но они никогда не разговаривали.

— Черт, — говорил Артур, — через тридцать лет ваш брат робот будет заправлять всем. Люди ни хера уже не умеют.

— Я готовлюсь управлять корпорациями, — сказал Споффорт.

Артур посмотрел на него пристально и расхохотался.

— Вытряхивая пепельницы? Не смеши меня! — Он снова принялся подметать, с силой двигая большую щетку по пермопластовому полу. — Вот уж не знал, что можно надурить робота. И уж тем более Девятку.

Споффорт на мгновение застыл, держа в руках пепельницы.

«Никто меня не дурит, — подумал он. — У меня впереди моя жизнь».

* * *

Поздним июньским вечером через неделю после разговора с Артуром Споффорт в лунном свете шел вдоль Аудиовизуального корпуса и услышал шуршание в густых кустах, которые росли тут сами по себе — никто за ними не ухаживал. Раздался мужской стон, затем снова зашуршали ветки.

Споффорт остановился и прислушался. Что-то там двигалось, теперь уже тише. Он подошел и осторожно раздвинул кусты, а когда увидел, что за ними происходит, застыл как громом пораженный.

За кустами, задрав платье выше пупка, лежала та самая девушка. Верхом на ней сидел голый пухлый юнец; Споффорт видел россыпь бурых родинок на розовой коже между его лопатками. Видел он и лобок девушки между ногами юнца: курчавые завитки, черные на фоне молочной белизны ее ляжек, черные, как волосы на его собственной голове, как воротник пальто, на котором она лежала.

Девушка увидела его и скривилась от отвращения. Она заговорила с ним — в первый и последний раз:

— Вали отсюда, робот. Гребаный робот. Оставь нас в покое.

Споффорт, прижав руку к своему клонированному сердцу, повернулся и пошел прочь. Тогда он узнал то, что осталось с ним навсегда: он не хочет жить. Его жестоким обманом лишили настоящей человеческой жизни, и что-то внутри бунтовало против уготованного ему существования.

* * *

Он еще несколько раз видел ту девушку. Она всегда старательно отводила глаза. Не от стыда, потому что они не стыдились секса. «Быстрый секс лучше», — учили их, и они охотно этому следовали.

Споффорт порадовался, когда его перевели из интерната на более ответственную работу в Аркон: планировать распределение синтетической молочной продукции. Оттуда его перебросили на автозавод. Здесь он руководил выпуском последних нескольких тысяч частных автомобилей на континенте, где автомобиль был когда-то предметом культа. Когда и это производство заглохло, он стал директором корпорации, выпускавшей мыслебусы: надежные машины на восемь пассажиров для нужд все убывающего населения. Чтобы занять свой следующий пост — директора Управления по контролю за численностью населения, ему пришлось переехать в Нью-Йорк. Здесь он сидел в кабинете на верхнем, тридцать втором этаже, следил за старенькими компьютерами, которые ежедневно получали данные о численности людей и соответственно корректировали коэффициент их плодовитости. Работа была утомительная: заведовать оборудованием, которое постоянно ломалось, изыскивать способы для починки компьютеров, притом что люди этого уже не умели, а роботов на такое не запрограммировали. Со временем Споффорт получил новое назначение: место проректора по работе с преподавательским составом в Нью-Йоркском университете. Компьютер, управлявший университетом, вышел из строя; Споффорту, как Девятой модели, пришлось его заменить и самому принимать те решения, по большей части мелкие, которые требовались от проректора.

Он выяснил, что всего клонировали сто Девятых моделей и все их снабдили копиями одного и того же человеческого мозга. Споффорта создали последним, и в его металлические синапсы внесли изменения, дабы избежать судьбы других роботов в серии: все они покончили с собой. Одни сплавляли себе мозги в черную массу высоковольтными сварочными аппаратами, другие глотали концентрированную кислоту. Некоторых уничтожили люди после того, как они полностью сошли с ума: бегали ночью по городу, круша все и выкрикивая непотребные слова. Использование живого мозга в качестве модели для робота было экспериментом; его признали неудачным, серию закрыли. Заводы по-прежнему выпускали роботов-недоумков, а также малочисленные партии Седьмых и Восьмых моделей, которые все больше и больше брали на себя функции, связанные с управлением, образованием, медициной, законом, планированием и производством, но у всех у них были искусственные нечеловеческие мозги без искорки чувства, внутренней жизни, самосознания. Они были просто машины — умные, внешне похожие на человека, хорошо сделанные машины — и выполняли ровно то, что от них требовалось.