Эльвёр усмехнулась. Наверное, Блайе будут понятны ее чувства.

К Роскилле, гнездовью Рагнара и его сыновей, вел фьорд, но какой-то несерьезный — ни одной всамделишной горы. Невысокие склоны, то пологие, то крутые, сплошь заросли дубняком да прозрачными буковыми рощами. Иной раз деревья отходили, освобождая место для заросших травою пастбищ, по которым бродили упитанные коровы.

Ни одного боевого корабля по дороге не встретилось — сплошь купеческие кнорры да рыбацкие челны. И никто не пугался скейдов со щитами по бортам — вся семейка Рагнарссонов славилась крутизной, и Сигурд тоже в отца пошел. Ежели кто обидит сёлундца, будет иметь дело с правителем острова, что означает смерть — быструю или медленную, это уж по настроению Змееглазого.

Даже сейчас, когда большая часть воинов отправилась в Энгланд, есть еще кому защитить Сёлунд.

С левого борта, обгоняя кнорр, прошел скейд Лейфа Тихони. Лейф поднялся во весь рост и зычно прокричал:

— Драконов снять или развернуть! Белые щиты поднять!

Команду исполнили быстро — носовые фигуры скейдов, изображавшие дракона, волка, ястреба, поснимали или развернули клыкасто-клювастыми пастями назад и накрыли сверху мешками. Негоже пугать местных духов, а то еще рассердятся, пакость какую учинят…

Другие бойцы в это время подтягивали к верхушкам мачт круглые щиты, с изнанки вымазанные белым, — знак добрых намерений.

Вот так, тихо-мирно, посольство и проследовало в гавань Роскилле. У причалов качалось довольно много судов, стояли тут и «длинные корабли», попадались арабские завы. А дальше на берегу начиналась столица Сёлунда — скопище «покоев», чьи стены были утеплены торфом, а крыши выложены дерном. Среди зеленых кровель попадались дома, рубленные из бревен, а парочка была сложена из камня. И ни стен, ни башен вокруг — на севере укрепления не в ходу. Оно и понятно — никаким франкам или саксам даже в голову не придет напасть на селения норегов или данов. Богобоязненные христиане пуще своего Господа страшатся норманнов — ужасных северных людей, неутомимых в кровопролитии и грабежах.

К кнорру приблизился скейд Эйнара Пешехода. Огромный викинг, назначенный главой посольства, скомандовал кормщику Фроди Белому:

— Девок на берег. Запрешь их в бараке для тир.

— Понял, — прогудел Белый. — Хунди и ты, Хальвдан, — проводите «лохматый товар».

— Сделаем! — ухмыльнулся Хунди, выказывая щербатые зубы.

Хальвдан Молчун кивнул только. Подсмыкнул кожаные штаны и махнул рукой наложницам: за мной.

Девушки безропотно подчинились, и их свели в крепкий сруб, где обычно держали рабынь-тир. Ходкий товар.

Те же арабы слюноточили при виде синеглазых и светловолосых дев.

Эльвёр зашла в барак и, пристроившись у стены, загребла побольше сена. Возможно, что здесь им и ночевать придется.

Дверь закрылась, грюкнул засов, и теперь темноту рассеивал лишь дымогон — дыра в крыше прямо над очагом-лонгилле.

Очаг давно не разжигали — тепло.

Дочь Освивра не успела сосредоточиться на грустных думах — дверь отворилась, пропуская мрачного горбуна, приволокшего котел с горячей кашей. Короткостриженый трэль нес за ним деревянные плошки и ложки.

Навалив пленницам по порции варева, горбун буркнул:

— Ешьте.

И удалился.

Эльвёр отказываться не стала, тем более что в плошке парила каша из толокна с признаками мяса. Слопав свой обед, она запила его скиром [Скир — напиток из кислого молока.]. И немного даже успокоилась.

А что, собственно, произошло? Харальд, скотина этакая, услал ее в Миклагард? И что? Путь долог, всякое может случиться…

— Говорят, в Миклагарде все ходят в шелках и парче, — проговорила рыжеволосая и зеленоглазая Гудрун. — Мы будем есть с золота и ходить в золоте…

— Может, и ходят, — буркнула Гунилла. — Нам-то что? Мы, чай, не невесты, а подстилки. Подстилкам золото не полагается.

— Что плохого в том, чтобы стать наложницей? — томно проговорила Гейрлауг. — Плохо, если мужчина нищ и не знатен, но если наоборот — это же хорошо! Наши роды бедны и бессильны, ведь никто даже не пытался нас отбить. Ярлы, что противились воле Косматого, потеряли власть и жизнь, а мы утратили свободу. Или кто-то из вас надеется вернуться в родные края? Даже если Эйнар поворотит обратно, то куда вы собираетесь вернуться? В селения, разоренные Харальдом? А кому вы там нужны?

— А они думают, что там их ждут женихи, наперебой предлагая мунд, — съехидничала Тора. — Так и стоят толпой, готовясь раскупорить бочонки со «свадебным элем»! [Нравы в среде норегов (да и русов) царили весьма свободные. Мужчина мог иметь не одну и не две наложницы, но законная жена получала много прав (например, на возврат части приданого при разводе). За жену нужно было обязательно выплатить выкуп родителям (мунд). «Свадебный эль» выпивался при свидетелях, после чего мужа вели к постели жены.]

Спор быстро перерос в ссору, но до драки дело не дошло — снаружи донесся трубный рев, после чего дверь сотряслась от могучего удара. Еще два удара сердца — и толстая створка отлетела прочь, а в барак вломился громадный человек с длинными волосами цвета соломы, заплетенными в косы. Шлема на нем не было, а вот кольчуга была и меч имелся. Глубокий шрам на лице так стягивал кожу, что любая улыбка поневоле делалась зловещей.

Оглядевшись, шрамолицый засопел.

— Ага, — буркнул он и шагнул к Гудрун. — Ноги врозь, красотка, я пришел.

— А ну вон отсюда! — заверещала «красотка».

Шрамолицый удивленно посмотрел на нее и расстегнул воинский пояс.

— Давай-давай заголяйся… — проворчал он.

Эльвёр даже на расстоянии почуяла запах перегара — насильник был пьян. Правда, судьба Гудрун ее мало волновала, куда больший интерес вызывал пояс, что упал рядом.

Гудрун отчаянно сопротивлялась, брыкалась и молотила кулачками по необъятной груди шрамолицего. Неожиданно ей помогла Гунилла. Вдвоем девушки опрокинули викинга на спину.

Шрамолицый не взревел от злобы и не убил обеих. Повалившись на ворох сена, он поерзал, помычал что-то и благополучно уснул. Вскорости храп загулял под низкими сводами.

Снаружи послышались голоса: Эйнар спрашивал сердито, Ульф оправдывался.

Эльвёр быстренько подтянула к себе пояс незадачливого любовника и вытянула из кармашков два метательных ножа — без рукояток, но с колечками, чтобы было легче выхватывать пальцами.

Спрятав трофей в складках платья, дочь Освивра приняла свой обычный — угрюмый и отрешенный — вид.

— А что я мог? — бубнил Хунди. — Это же сам Стюрмир Валун! На него таких, как я, двое нужно!

— Ладно, замолкни, — пробурчал Пешеход. Оглядев храпевшего Стюрмира, он махнул рукой: — Ладно, пусть проспится. Нам все равно скоро отчаливать.

И ушел.

У наложниц появилась новая тема для болтовни, а Эльвёр принялась потихоньку обматывать похищенные ножики тесьмой — хоть какие-то рукоятки будут. Два маленьких клиночка — это оружие.

Свободу она им не добудет, но вот честь отстоять… Попробовать можно.

Глава 5. Константин Плющ. Фьорды

Норэгр, Сокнхейд. 16 мая 871 года

Последние часы перед уходом в «мир иной», то бишь во фьорды, Плющ провел в библиотеке, беседуя с опытными людьми — Регуляторами, уже бывавшими в землях, которые еще только готовились стать будущими Норвегией, Швецией, Россией.

Учебники по истории умалчивали о том, как тут жили-были в IX веке. Подлинных документов насчитывались единицы, а, по большей части, информация черпалась из легенд и саг.

Далеко от фьордов, за Восточным морем, как называли Балтику, пролегали земли Гардарики — Страны Крепостей, той самой, что в будущем прозовут Русью.

Правда, страны как таковой там не существовало — наличествовали отдельные царства-государства, где правили князья и конунги, порой даже не гранича между собой, — уж больно земля была велика и обильна, а леса дремучи.

Поэтому все старались селиться у больших рек — настоящих путей сообщения той поры, а самым главным из них являлся путь из варяг в греки — это если двигаться с севера на юг.

— Начинался он в Приневье, — авторитетно толковал Лангместур, в миру — Максим. — Лодьи с Восточного моря попадали в озеро Нево [Нево — ныне Ладожское озеро.], а оттуда подходили к устью реки Олкоги — Волхова, по-нашему. Выше по течению в Олкогу впадает речка, которую местная ижора именует Аладьоги [Аладьоги — ныне река Ладожка, приток Волхова.]. Вот в том самом месте и выстроили город-крепость Альдейгьюборг, которую пришлые славяне переиначили в Ладогу…

По тогдашним временам, Альдейгьюборг слыл большим городом — в нем проживало аж десять тыщ человек. И он славился своим базаром — Торгом.

Сюда приставали корабли арабов, поднявшиеся по Итилю-Волге, и греки бывали, и булгары с хазарами, и нореги со свеями заглядывали. Шумное было место, и правил там тот самый Рюрик из варягов, которого местные призвали на княжение.

— Умный был народ, — усмехался Паль, то бишь Павел, — своим-то ярлам да князьям воли не давал, а то силу да власть возьмут, да и прижмут «пипл». А чужака позовут — тот и расстарается. Дружину свою приведет, чтобы ворогов гонять. Чем плохо?

Ну, само собой, Рюрик своим попечением и весь путь из варяг в греки не оставил — повсюду своих людишек посадил, чтоб за порядком следили да не забывали с купцов и прочих мзду брать.