Виктория Токарева

Дом за поселком

Ну и что?

Ее назвали Ия. Дурацкое имя. Какое-то обкусанное, как будто буквы надо было покупать, а денег нет. И произносить неудобно. Ия прибавила две мягких согласных — получилось Лиля. Она всем представлялась: Лиля. Ия осталось только в паспорте.

В школе Лиля училась на крепкое «три», по литературе «пять». Однажды она написала в сочинении такие строчки: «Птицы купались в голубых волнах воздуха». Учительница Марья Львовна, старуха в ортопедическом ботинке и с палкой, задержалась возле парты, прочитала и вдруг обняла. Значит, ей понравилось.

В те времена мальчики и девочки учились раздельно. Девочки ходили в школьных формах: коричневое платье, черный передник. Под мышкой белые соляные круги. От девочек воняло, как в конюшне. Это указывало на половое созревание, активную деятельность эндокринной системы.

Лиля — худенькая, как кузнечик, без соляных кругов. У нее были тяжелые, сильные волосы. Она заплетала их в косу. Коса получалась толщиной в ее руку.

Лиля нравилась себе и другим. Практически всем, кроме директрисы. Вручая аттестат зрелости, директриса сказала Лиле: «Будь другой».

Дура была директриса. Хотела, чтобы все были одинаковые, как китайцы. Верующая. Но верила не в Христа, а в Иосифа Виссарионовича Сталина.

Лиля и была другая. Она отличалась ото всех тем, что превосходно озвучивала свои мысли. Читала разные книги, а потом пересказывала их подругам. Подруги не могли отлипнуть от Лили. Вместе возвращались после школы домой. В центре шла Лиля, а вокруг нее — кольцо одноклассниц. Передвигались медленно, боялись пропустить слово. Доходили до дома, разворачивались и шли назад, поскольку история продолжалась. Все кончалось тем, что из подъезда выскакивала мама Лили — неряшливо одетая, злобная, грубая — и выдирала Лилю из кольца — и тем самым разрушала все Лилино превосходство. Более того, она окунала ее в унижение, хамство. Утаскивала Лилю за косу. Засовывала в подъезд. У мамы были свои причины: дома стыл обед, а Лиля опаздывала и срывала ее планы.

Лиля поднималась по лестнице и громко рыдала. Мать шла позади, как расхристанная цыганка, и добавляла унижение обидным текстом. Она все рушила. Она кидала Лилю с высот в пропасть. Это было невыносимо. Не хотелось жить.

Мать Лили была одинока, несчастна и плохо воспитана. Точнее, никак не воспитана. Отец привез ее из деревни, а сам умер.

В деревнях тоже разные люди. Есть робкие, деликатные, верующие. Но мама Лили из другого теста. Она должна была выживать любой ценой. Жила без ласки и огрубела.

Мама хотела, чтобы ее дочка выбилась в люди. Для этого необходимо, чтобы девушка изъяснялась по-французски и играла на фортепьянах. Так было принято в девятнадцатом веке. А двадцатый век — чем хуже?

Мама жила плохо, но она умела жить плохо. Умела выживать и помогать другим. К ней приходила соседка тетя Валя и садилась в ожидании. Мама чистила картошку, а шкурку отдавала тете Вале. Та отмывала и делала себе драники. Получалось вкусно, потому что мама глубоко внедрялась ножом в картофельную плоть. На очистках оставалась треть картофелины. Мама жила плохо, но остальные жили еще хуже, а все познается в сравнении.

Однако были и такие, кто жил хорошо. В соседнем корпусе жила свояченица Чкалова. У нее было отчество «Эразумовна», что намекало на ее иностранное, скорее всего польское, происхождение. У свояченицы был сын по имени Шурик. Однажды тринадцатилетняя Лиля позвонила им в дверь — ни за чем, просто так. Дверь открыл Шурик. Это был пятнадцатилетний мальчик-принц в черном бархатном костюмчике с белым кружевным воротником. В его взгляде стояло недоумение: кто такая? зачем пришла? Лиля онемела. Она не могла раскрыть рта и двинуться с места. От мальчика веяло роскошью, красотой, счастьем, шоколадными конфетами и закатом багрового солнца в воды Гибралтара.

Шурик стоял и спрашивал: «Что? Что?» Что надо девочке, и зачем она пришла, и кто она такая вообще?

Он подождал и закрыл перед ней дверь, отсекая себя и свой мир. Все.

С тех пор Лиля захотела другой жизни — без хамства, без картофельных очисток, а желательно с путешествиями вокруг света на большом пароходе и конечно же с любовью. Много, много любви…


Лиля окончила школу и забыла о ней. Помнила только, как мальчик-старшеклассник из соседней школы застрелил девочку. Он ее любил, а она его нет. Война только что кончилась, и во многих семьях было оружие.

Мальчик выстрелил девочке в сердце из отцовского пистолета, по принципу «не доставайся же ты никому». Девочку перенесли в медицинский кабинет. Она лежала на кушетке, и, боже, какая разница между порывом неразделенной любви и мертвым тяжелым телом. А там, за скобками, еще и отчаяние родителей, которых никто не видел.


Школа окончена. Дальше — институт. Но какой институт для троечницы? Кто ее возьмет? Кому она нужна? Хорошо излагает мысли, но это ее личное дело.

Лиля вышла замуж. Ей достался красивый молодой человек, похожий на Шурика, но ничей не родственник, а просто командировочный из Москвы. Молодой специалист. Инженер за сто двадцать рублей в месяц. Инженер — это плохо. А москвич — хорошо. Все же столица. И красивый — тоже хорошо. Легко любить. Лестно идти рядом.

Лиля переехала из Ленинграда в Москву. Убралась от матери.

Бедная мама. Она справляла подарочки дочке, жениху. А какие у нее деньги? Копеечки сиротские. Только позже Лиля поняла, в каких тисках билась ее несчастная сорокалетняя мать. В сущности, молодая женщина. А Лиле она казалась старой и выпавшей из конкуренции. Кому нужна старая и бедная? Логично, когда старая и богатая или бедная, но молодая. А здесь ни то ни другое.

Пройдет много лет. Лиля осознает, что мать была яркая, талантливая и самоотверженная. Она жертвовала собой ради счастья единственной дочери. И напрасно. Надо было устраивать свою судьбу, пытаться ухватить счастье хотя бы за хвост.

Это было послевоенное время. Мужчин перебили. Тех, кто остался, — расхватали, так что и за хвост ухватить некого. Реален был только союз с одиночеством. Мамино спасение — Лиля. Ей было кого любить.


Свадьбу справляли в доме у жениха. Свадьба получилась веселая и вкусная. Потом началась жизнь, совместное проживание с родителями в коммуналке. Пробовали жить отдельно, снимали комнаты: разнообразные хозяева, бедность, серость, неудобная одежда — зимой холодно, весной жарко. Единственное удобство — молодость. Но когда она есть, ее не замечаешь и не ценишь. Видишь только бегущие дни — однообразные, как стая птиц в небе. И никакая любовь не спасает. Лиля чувствовала себя затерянной в большом городе, как пуговица в коробке. Кому она нужна? Когда ее достанут и куда-нибудь пришьют?

Лиля работала в школе. Ей удалось устроиться секретаршей директора.

Однажды в школу пришел известный детский поэт. Это мероприятие называлось «Вечер встречи с читателем».

Поэт был старый, пятьдесят лет, но говорил интересно.

Лиля сидела в первом ряду и слушала. Поэт казался ей из другого мира, как Шурик. Буквально инопланетянин. Там, на его планете, «фонтаны били голубые и розы красные росли».

Лиля поняла, что она уйдет из школы и поступит в Институт кинематографии на сценарный факультет. Почему на сценарный? Потому что на актерский не протолкаться, сто человек на место. Все хотели прижизненной славы и богатства, которое приходит вместе со славой. На сценарный — полегче. А у Лили были литературные способности. Она это чувствовала. Сама не писала, но слышала слово и поэтому так интересно пересказывала прочитанное.

Лиля, конечно, хотела сниматься, но ей казалось: если она напишет сценарий, то станет хозяйкой будущего фильма и сыграет любую роль. И станет хозяйкой жизни.


Наступило лето. Лиля отправилась поступать во ВГИК. И благополучно провалилась. Она не понравилась мастеру.

Мастер — женщина в возрасте, со следами красоты. Она считала, что на сценарный факультет должны поступать люди, знающие жизнь, а именно работающие на производстве или в колхозе. А такие, как Лиля, едва за двадцать, с тонкой талией и широкой юбкой — что они могут знать, кроме мужских ухаживаний?

Лилю не взяли. Ее жизнь рухнула. Ромочка (так звали ее мужа) не хотел, чтобы Лиля поступила в Институт кинематографии. Там кино, артисты, разврат, они отберут у него жену, она отобьется от дома и превратится в ту, которая согласна на все. В кино других не бывает. Но когда Лиля вернулась домой после провала, когда она рухнула на кровать и взвыла предсмертным воем, Ромочка вскочил со стула (он в это время ел), подбежал к кровати и замер над распростертым телом жены. Он был готов умереть, только чтобы она не страдала так страшно. Пусть она будет кем хочет, пусть делает что хочет, только бы ей было интересно жить.

Ромочка понимал: Лиле мало того, что он может ей дать. Она ищет творческого дополнения в свою жизнь. Это, конечно, опасно. Она поменяет среду обитания, а там другие правила. Но оставаться в прежней среде обитания — скучно и тоскливо. А жизнь — длинная. И идти по такой жизни все равно что по пустыне, где только песок и небо.