Рут похлопал себя по колену, вытряхивая хлебные крошки, и оскалился:

— От всех друзей сплошные беды, это я тебе сразу сказал. — Он поднял указательный палец. — Но, с другой стороны… я-то не болван от щедрот бежать! С тебя выпивка, жратва, ночлег и девчонки, — заявил он тоном, не терпящим возражений.

Я старался выдохнуть как можно тише.

— А с меня чего потребуешь? — Рут покосился из-под сильно отросшего клока волос. Зачесал его пятерней назад.

Похоже, и за цирюльню платить тоже мне. Я растерялся.

— Ну, оружие носить? Мелкие поручения какие-нибудь. — Чем больше я говорил, тем больше Рут сомневался. — Честно сказать, у меня не было своего оруженосца.

Только гувернер, прислуга, банщицы, швея, лучший в мире наставник. И ни за одного из них я не платил. Рут продолжил отряхиваться и приводить себя в порядок.

— Будто у меня был, во имя всех матушек на земле, — закатил он глаза. — Ты учти: я жадный, но не бессмертный. Если надумаешь очередной побег, изволь уведомить как положено. Или там, как решишь поцапаться с новым воротилой…

— Пока мы не разобрались со старым?

— Тю! Забудь до самой смерти. Никогда и никаких воротил в приятелях или врагах, — он пригрозил мне кулаком, как мальчишке. — Без меня.

Рут не знал, что я спорил для вида. Тут-то я его и поймал:

— Это и в моих интересах. Так что, по рукам?

Приятель внимательно оглядел меня с ног до головы, будто мы только повстречались. Сказал:

— И милордом я тебя тоже обзывать не стану, не обессудь.

Я осторожно протянул правую ладонь, чтобы не свалиться с мерина.

— Лишнее. Этого дерьма у меня и так будет предостаточно. — Мой уверенный вид сразу же растаял, стоило Руту поднять бровь. Я добавил осторожнее: — Ну, через пару лет…

— Ловлю на слове!

Мы пожали друг другу руки, и я влип в очередные долги.

Нет, все-таки я совершенно не умел прощаться.

Под Остожкой, через несколько дней

Рут осушил первую кружку и ударил ей по столу. А затем сказал с важным видом:

— Скакунов стоит продать. До того как войдем в Оксол.

— Это еще зачем? — Я наслаждался сливянкой и думать не желал о плохом.

После мыльни и крепкого сна любой день покажется чуточку лучше. Прелести городской жизни. Рут положил ноги на бочку, которую поставили вместо третьего стула. И безжалостно спорил:

— Главные приметы. Если оружие можно спрятать, а плащи мы сменили, то скакуны…

Я цокнул языком и поднял глаза к потолку. Больше долгой дороги меня притомили наставления и пустая тревога.

— Прошлый раз ты говорил, что будет драка в Приречье!

— Было дело, — закивал Рут. — Я почти подрался с пекарем.

— Да? — я округлил глаза. — Ты ничего об этом не…

— У него и жена — такая пышка!

Я тяжко вздохнул и потер лоб. Продолжил нападать:

— А совсем недавно обещал, что нас зарежут на подходах к Остожке. — Я обвел кружкой питейную. — Неплохо для страшной смерти, не находишь?

Рут мог бы взять корону на турнире занудства:

— Смейся сколько хочешь и пока можешь. Скакунов нужно продать.

Я спорил, повысив голос:

— Да мало ли на свете белых меринов?!

— И бледномордых гостей из-за моря с керчеттами, — Рут чуть откинулся на спинку стула, улыбаясь.

Я сжал кулаки. Воснии было мало просто отнять у меня три года жизни. Этой суке нужно забрать все, обобрать до последней нитки…

Меня толкнули плечом, и я чуть не упал со скамьи.

— Ты откель такой взялси? — нависла надо мной воснийская туша.

— Ой-ой, — только и успел сказать Рут и убрать ноги с бочки.

Я резко выдохнул и схватился за ворот ублюдка. Вытянул к столу, добавил по затылку. Хрясь! Чужая голова разбила кружку. Дзынь! Посыпались приборы на пол.

— Ну, с-сука! Бей лишку! — заорало за моей спиной.

Одним ударом я отпнул скамью назад. Когда обернулся, въехал локтем в очередное вислое брюхо.

— Кху!

Враг согнулся. Ребром ладони я ударил по уху, отскочил. По месту, где я стоял, ударили стулом. Ножки погнулись, ржавый гвоздь выскочил из сиденья. Меня толкнули слева. Железо полетело мне в лицо — хрясь! — и уехало ниже. Враг упал, обнимаясь со спинкой мебели. За ним стоял Рут с разбитым кувшином.

— Хватай!..

На мгновение мы встретились взглядами. Глаза приятеля распахнулись в страхе. Я резко пригнулся, вслепую ударил локтем за собой. Бум! Дубинка выпала из чьих-то рук и покатилась по полу. Я развернулся. Тумаков желали двое — заплывший урод и рябой дохляк.

Позади послышались ругань и крик: Рут тоже вступил в бой.

Как на турнире, я подсек грузного воснийца ногой, уронил его на землю. Тут же ему подсобил рябой приятель, размахивая руками, как баба.

Я бросился к полу — вдох. Поднырнул под ударом, схватил дубинку — выдох. Оказался за спиной, пнул лежачего по ребрам. Рябой повернулся, скаля зубы. Я выбил их ему одним хорошим ударом.

«Тук-стук», — поскакали резцы по доскам.

— Пфу-ха-а! — вскрикнул, захрипел, а потом и заскулил восниец.

Пока он падал на колени, пытаясь удержать зубы во рту, я попятился в центр таверны. Заплывший урод поднялся. Зря.

Другим фразам их матушки не учили:

— Ты, м-мать, откеда такой…

«Взялся», — хотел бы продолжить урод, но я врезался в него, выбил воздух. Враг поднял руки для защиты. Я схватил его ведущую — правую.

Два удара по касательной обожгли мне щеку — раз и челюсть слева — два.

«Хруп!» — щелкнул сустав в чужой руке.

— А-и-и-и! — завизжала грузная туша.

Я толкнул врага в угол и выплюнул:

— Уж точно не из Воснии!

Заплывший урод пытался бормотать и, кажется, уже не сопротивлялся. Меня окликнули со спины:

— Лэйн, эй…

Потом. Эта мразь все еще стояла на ногах. И не думала извиняться.

— Ыг-х-х! — Слезы текли из его здоровенного носа.

Я вжал его в стену левой, расписывая лицо правым кулаком. Хрясь. Бум! Хруш. Так хрустело гнилое дерево, когда чужой затылок впивался в доски. Я бил, пока толстые руки не повисли плетьми. Бил до тех пор, пока кровь не стала стекать на жирную шею.

— Лэйн! — крикнул Рут.

— Да все, все, — выдохнул я, позволив врагу сползти по стене. Я знал, как калечить людей, — урод еще дышал.

Обернувшись, я надеялся на нового врага. Поднял кулаки выше для защиты, сдул волосы с лица. Сами растрепались или кто-то схватил за них? Не вспомнишь.

Углы плыли, голова кружилась. Забегаловка почти опустела. Лишь скрипела раскрытая уличная дверь. И подвывали местные хамы.

— Скатертью дорожка! — прикрикнул Рут. — Поплачьтесь вашим матушкам!

Кажется, ему подбили скулу и челюсть. Худший на свете друг — Лэйн Тахари.

Я твердым шагом дошел до связки мечей, поднял и стал вешать на пояс. Чего-то не хватало.

— Ну что, скоты? — огрызнулся я, обведя взглядом эту выгребную яму. — Кому еще интересно знать, откуда я родом, а?

Забегаловка молчала, если не считать жалобных всхлипываний и гнусавого воя за столом, где мы обедали.

— Или, может, хотите спросить, мои ли это мечи? Чего молчите?

— Ух-ху-ху, — плакал и шмыгал носом кто-то перед сапогами.

Я не утихал:

— А про коня разведать не желаете, добрые люди?!

Посмотрел под ноги, где тихо скулил рябой восниец.

— Может, тебе интересно? — я дернул подбородком в его сторону.

Рябой отчаянно затряс руками и головой, не переставая скулить.

— Выходит, — я залез в свой кошелек и поискал там серебро, — я на все вопросы быстренько ответил, и новых нет…

Рут предусмотрительно молчал и собрался быстрее меня — уже стоял на выходе с пожитками. Я бросил монеты на упавший стол.

— И не говорите, что я не плачу по счетам. Две монеты за выпивку и обед. Ты запомнил, будешь свидетелем? — я снова обратился к рябому.

Тот заскулил и отчаянно закивал. Видимо, какие-никакие мозги у него все же водились. А может, дубинка работает в обе стороны: делает из головастых дурачье, а из дурачья — ученых.

Из забегаловки мы вышли в спешке. Чудо, что не пришла подмога. Чудо, что не отыгрались на наших скакунах — видимо, жизнь дороже мести.

— Вот и подрались, как ты и хотел. — Я потрогал щеку. Больно, зараза. — Доволен? Теперь ты оставишь меня в покое?

— Не то чтобы я именно этого ждал или на то надеялся, — будто в извинениях, Рут развел руками. — Ну, зато хоть никого не убили.

— Это хорошо или плохо?

— Время покажет, — уклончиво ответил мой друг.

Я подул на разбитые костяшки. Пока что мне становилось только хуже. Погладив Карего по шее, я старался не испачкать его шерсть. Какие же у него большие черные глаза! Удивительно спокойные, хоть и ясно, что от меня только беды и ждут.

— Я не продам коня, — твердо сказал я.

Рут снова развел руками:

— Как скажешь, как скажешь. Я не против, просто предложил. Дело хозяйское.

Сегодня он был удивительно сговорчив.

— Вот именно! Мое, и только мое дело, — ругался я не пойми на кого, пока влезал в седло.

Если бы только синяки и ссадины заживали по моему решению чуточку быстрее.

Через три дня. Оксол, перед главными воротами

Теперь вместо вороной красавицы моего друга тащила какая-то доходяга ржавого цвета.

— Она точно не больна? — спрашивал я в третий раз, переживая за Карего.