Аарон Дембски-Боуден
Копье Императора
Посвящается Алану Блаю. Вы были лучшим из нас, шеф.
Сорок первое тысячелетие. Уже более ста веков Император недвижим на Золотом Троне Терры. Он — повелитель человечества и властелин мириад планет, завоеванных могуществом Его неисчислимых армий. Он — полутруп, неуловимую искру жизни в котором поддерживают древние технологии, ради чего ежедневно приносится в жертву тысяча душ. И поэтому Владыка Империума никогда не умирает по-настоящему.
Даже находясь на грани жизни и смерти, Император продолжает свое неусыпное бдение. Могучие боевые флоты пересекают кишащий демонами варп, единственный путь между далекими звездами, и путь этот освещен Астрономиконом, зримым проявлением духовной воли Императора. Огромные армии сражаются во имя Его в бесчисленных мирах. Величайшие среди Его солдат — Адептус Астартес, космические десантники, генетически улучшенные супервоины. У них много товарищей по оружию: Имперская Гвардия и бесчисленные Силы планетарной обороны, вечно бдительная Инквизиция и техножрецы Адептус Механикус. Но, несмотря на все старания, их сил едва хватает, чтобы сдерживать извечную угрозу со стороны ксеносов, еретиков, мутантов и многих более опасных врагов.
Быть человеком в такое время — значит быть одним из миллиардов. Это значит жить при самом жестоком и кровавом режиме, который только можно представить. Забудьте о могуществе технологии и науки — слишком многое было забыто и утрачено навсегда. Забудьте о перспективах, обещанных прогрессом, и о согласии, ибо во мраке будущего есть только война. Нет мира среди звезд, лишь вечная бойня и кровопролитие да смех жаждущих богов.
ГНИЛОЙ КРАЙ
ИМПЕРИИ
ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Сила без мудрости рождает лишь дикость.
Мудрость без силы ведет лишь к вымиранию.
Ниск Ран-Таулл,магистр ордена «Легион Менторов»
ПРОЛОГ
ИСТОРИК: I
Вадхан просит меня записать эти слова. Они пришел сюда, в царство свечей и холодного камня, воняющий кровью, пролитой им в битвах, и грозами, сквозь которые возвращался домой. Каждый раз, когда я вижу Вадхана, его броня покрыта трещинами и выбоинами. На лице — свежие синяки, на коже — новые шрамы.
И каждый раз он спрашивает, внесла ли я в летописи то, что случилось много лет назад, когда война все еще была войной, когда Экзилархия только набирала силу и не добилась еще абсолютной власти над нами, когда Армада защищала эти звезды.
Когда Львы и Копья стояли плечом к плечу в тенях вечной ночи.
Вадхан утверждает, что они по-прежнему сражаются вместе, и я знаю, что он не лжет, — у меня есть доступ к ауспикам звездных картографов. Но так много этих звезд теперь светится красным и окружены зубастыми рунами Экзилархии, и так мало осталось тех, что сияют голубым цветом Адептус Вэлариев. Формально эта территория по-прежнему входит в состав Империума, но сумеет ли он на самом деле вернуть себе утраченные планеты? Сколько планет теперь пылает за линией фронта и молит об освобождении, которого никогда не получит?
— Ты стара, — говорит Вадхан, и, хотя в этих словах звучит жестокая истина, его голос мягок. — Ты стара, и ты всего лишь человек. Ты стоишь на краю смерти, и она отравляет все, что ты видишь.
Возможно, он прав. Возможно, из-за приближающейся смерти мои мысли становятся темнее так же, как глаза начинают видеть хуже, а руки — двигаться медленнее. В конце концов время отнимает у нас все.
Впрочем, мне нет нужды записывать то, о чем он меня просит. Я говорила ему, что все это есть в архивах. Амадей, мой бывший хозяин. Карташ. Тиберия. Бреак, улыбающийся бог войны. Экене, Золотой Лев. Сериван, калека. Моркант, убийца. Фаэлан, изувеченный. Дукариус, верный долгу.
Бессмертные. Прибытие фрегата «В благочестивом отречении». Приливная волна. Пепел Элизиума. Последний полет «Сглаза». Все это здесь, в пикт-съемках и отчетах о миссиях.
— Мне не нужны пикт-снимки и сводки миссий, — отвечает он мне.
Так значит, ему нужна сага? Да, ему нужна байка для пиршественных залов и посиделок у костра. Теперь моя очередь поддразнивать его: он хочет быть героем? Ему нужна легенда, в которой он возвышался бы над всеми братьями?
Когда-то он счел бы мой тон оскорбительным. Но теперь, когда в его жилах текут дожди Неметона, лишь улыбается мне в ответ.
— Нужна правда, ни больше ни меньше, — говорит он. — Причем нужна не мне. Это хроника для архивов.
Я возражаю. Я не бард и не поэт — кому, как не ему, знать это после всего, что нам довелось пережить? Но его ответ — лишь очередная жестокая истина:
— Ты — единственная, кто остался, Анурадха. И рассказать должна ты.
Мы оба понимаем, что эта история — скорее всего, последнее, что мне доведется нанести на пергамент. Моя человеческая рука сейчас походит на птичью лапу, ревматизм скрутил ее так, что она уже не может держать стило. Придется работать бионической рукой. Ее уже заедает, суставы протерлись от времени. Когда-то она негромко жужжала при каждом движении, а теперь щелкает и трещит, пока я вожу пером.
История, которую Вадхан просит меня изложить, довольно запутанная. В ней пересекаются пути доблестных Львов Элизиума и бездушной Экзилархш. Она раздувает пепел минувшего, обнажая воспоминания о павших Скорпионах Хамун-Сена и предательстве принцев-близнецов Келисерая и Пара Кезара. Это история о войне, братстве, победе и поражении.
Я не знаю, можно ли извлечь из моего рассказа какой-то урок. Да и имеет ли это значение? Я лишь хочу предупредить всякого, кто будет читать эту хронику, — если вам покажется, что мой хозяин слишком холоден, даже по нечеловеческим меркам Адептус Астартес, то таким он и был. Воином из Легиона Менторов, ордена, требующего от своих членов совершенства во всем.
Это случилось в последние дни его жизни, перед Неметоном, перед Погибелью Львов и нарушением клятв. Перед тем, как он стал таким, каким оставался до конца. Перед тем, как он стал таким, каким я хочу его помнить.
Тогда и началась эта история — история Амадея Кайаса Инкариуса и Копий Императора. Она еще не закончилась — но началась много лет назад, во время правления короля-полководца Арукатаса, когда боевой корабль пустился к Великому Разлому, к туманности, зовущейся Покровом Элары.
КОРАБЛЬ МЕРТВЕЦОВ
1
Путь сквозь Великий Разлом обошелся нам в пять тысяч девятьсот тридцать одного члена экипажа. Часть корабельных башен посрывало, а пустотные щиты безвозвратно отключились. Надпалубные сооружения стонали у нас над головами, словно жалуясь на свою незавидную долю.
Мы ютились среди этих выгнутых стальных костей и продолжали выполнять свой долг в пульсирующем свете аварийных ламп. Скрежет и стук ремонтных работ звучал в каждом коридоре, каждом зале. Сквозь лязг металла до нас доносились напевные хоровые молитвы Богу-Машине, Императору и Его Возрожденному Сыну.
А когда песнопения умолкали, становился слышен плач.
С тех пор как мы прибыли сюда, прошло четверо суток и одиннадцать часов. Все это время мы дрейфовали в черной пустоте, искалеченные и замерзающие. Нам запрещено было выглядывать в иллюминаторы в космос, где бурлящее безумие Великого Разлома по-прежнему тянуло к нам свои щупальца. Тех, кто нарушал запрет, казнили, чтобы их безумие не заразило остальных. Некоторых спятивших я убила собственноручно.
В двенадцатом часу четвертого дня машинный дух корабельного двигателя пробудился снова, и вместе с остальными системами ожили и очистители воздуха. Мы глубоко и жадно вдыхали отфильтрованный кислород, выгоняя из легких застоявшийся, наполненный токсинами и благовониями воздух, которым дышали после того, как отключилась подача энергии.
Мы были живы.
Многим повезло куда меньше. Над телами павших, закутанных в саваны, читались молитвы, а затем их отправляли в печи двигателей. Умерев, они в последний раз служили боевому кораблю — теперь в качестве топлива.
Среди нас не осталось никого, кто бы не пострадал, но все-таки мы были живы. Мы были живы, и мы добрались до Нигилуса, второго берега Великого Разлома. Нам потребовалось пятьдесят два дня, чтобы преодолеть Разлом через Проливы Эпоны, и мы едва не лишились корабля. Но все-таки мы были живы. И теперь Империум остался позади.
Обратного пути не было. Второго такого перехода корабль не выдержал бы. И мой хозяин отдал единственный возможный приказ:
— Взять курс на Неметон!
2
Наш корабль назывался «В благочестивом отречении». Это был фрегат типа «Меч», и команда его изначально насчитывала двадцать две тысячи шестьсот девяносто душ. После пересечения Великого Разлома и бунтов, вспыхнувших на борту, экипаж сократился на треть.
Изгнание. Так называл мой хозяин эту миссию. Сократившаяся команда поняла это быстро — возможно, потому, что это и впрямь было изгнание. Разве мы могли надеяться на возвращение домой? «Отречение» вышло в путь с полным экипажем из смертных и сервиторов, но тот факт, что мой хозяин был единственным космическим десантником, говорил сам за себя. Магистр ордена, благороднейший Ниск Ран-Таулл, и без того серьезно рисковал, отправляя боевой корабль и офицера одним из редких путей сквозь Великий Разлом. Он не стал бы отправлять в бездну кого-то еще из своих воинов — не сейчас, когда наши шансы на выживание были так малы.
