Абриль Замора

Элита. Незаконченное дело

Пролог

Стены операционной были выкрашены в тревожный голубой цвет, и Паула не могла отделаться от мысли, что это цвет смурфиков. Вместо того чтобы успокоить, это расстроило ее еще больше. Сейчас она лежала на койке в клинике для абортов, поэтому размышления о мультфильмах заставили ее лучше осознать реальность, в которой она находилась. Она — девушка на кушетке с раздвинутыми ногами — была ребенком. Ей было тревожно и дискомфортно, а еще она боялась боли и того, что операция может оставить последствия… не физические — врач уже говорил с ней об этом — а эмоциональные. Ей захотелось спрыгнуть с кушетки, запахнуть ночную рубашку, чтобы не было видно живота, и убежать оттуда, но она не могла… не могла сохранить эту беременность по многим причинам. Это было невозможно. По крайней мере, так она сказала своей матери, когда призналась, что беременна. С того дня, когда она во всем призналась и увидела на лицах родителей невиданное прежде трагическое выражение, не проходило и минуты, чтобы она не думала об Анне — так она мысленно окрестила свою дочь.

Я знаю, что это девочка, то есть, это должна быть девочка. Я знаю, что если бы не вынула ее из своего тела и позволила бы ей вырасти, она была бы девочкой. Чувствую это, знаю это. Анна? Это первое имя, которое пришло на ум. Мою бабушку звали Анна, и когда я была маленькой, прочитала роман «Аня из Зеленых Мезонинов» о девушке-нонконформистке, и я такая же… и моя дочь была бы такой же. Анна. Постоянно с ней разговариваю. Вся эта история с абортами — очень… как бы это сказать… печальная. Конечно, мама все время держала за руку, заботилась обо мне, гладила мои волосы, как будто мне было восемь лет, но это что-то странное, противоречивое, потому что это запретная тема, о которой мы не говорим, но которая все время присутствует повсюду в жизнях людей. Когда утром мама кладет мне на тарелку тосты, они смотрят на меня и будто бы кричат: «ТЫ БУДЕШЬ ДЕЛАТЬ АБОРТ, ШЛЮХА!» Когда ставлю посуду в посудомоечную машину и выдвигаю ящик, чтобы положить столовые приборы, это звучит как: «ДУМАЕШЬ, ВСЕ В ПОРЯДКЕ? НО ТЫ ИДЕШЬ НА АБОРТ!» Тишина будто кричит, когда мать сидит ночью на кресле-качалке: «ТВОЯ ДОЧЬ ИДЕТ НА АБОРТ! ТЫ САМАЯ ХУДШАЯ МАТЬ В МИРЕ!» Предметы говорят за нас, тишина и пустота шепчутся о том, что растет в моем чреве, но мы молчим, даже если все внутри нас рвется на части. Это как когда мама гладит мои волосы, как я уже говорила, или когда смотрит из гостиной, когда я иду к выходу. Или когда отец смотрит, как я ужинаю в любимом ресторане: знаю, что они думают только об этом. Это лестница из переплетающихся мыслей.

Первая ступенька вниз — аборт, конечно. Там мы сталкиваемся с дискомфортом, спускаемся еще на одну ступеньку и попадаем в подвал секса до беременности. Ни одному отцу не нравится представлять свою дочь в кровати или на четвереньках на заднем сиденье автомобиля, и это не имеет абсолютно никакого отношения к тому, что я несовершеннолетняя. Мне может быть тридцать восемь лет, и мой отец все еще будет испытывать боль, представляя меня в брачную ночь, понимаете? Родителям не нравится представлять вас фертильной, или с мужчиной, нет… но гораздо меньше им нравится представлять вас раскинувшейся на кресле, пока из вас извлекают «плод». Все это ужасно.

А что насчет меня? Я ни разу не заплакала в течение всего процесса. Это было быстро, но в то же время заняло целую вечность. Думала: «Странно, я уже должна была выйти. О боже, это происходит не со мной…» а затем — все возможные вопросы. Думала, что всегда пользовалась презервативами, но потом засомневалась в этом, а еще подумала, что один, возможно, порвался или был просрочен. Я думала о многих вариантах. Некоторые очень логичные. Например, «Забеременела от Горки». Другие очень глупые: «Не следовало пользоваться общественным туалетом». А третьи еще глупее, особенно после просмотра фильма «Темные небеса» о пришельцах: «Что, если меня похитили?» Нет, меня не похищали, и я не забеременела сидя на унитазе в кинотеатре «Идеал». Нет. Забеременела, потому что у меня был половой акт и потому что мой бывший парень несколько раз кончил внутрь. Все. Я плакала, но гордилась тем, что не устроила из этого драму. Я всегда была плаксой, вы же знаете. Увидев две маленькие полоски на тесте, я поднялась на две ступени зрелости. Я так думала, но беременность перевернула все с ног на голову, и я чувствовала себя… не знаю, как это сказать, отягощенной. Бум. Взвесив все, понимаю, что сама могу нести ответственность за свои решения. «Я больше не ребенок, — повторяю про себя, — и не плачу. Я больше не ребенок, и не плачу, не плачу…»

Паула начала плакать. Она сдерживала слезы с самого начала, и, не осознавая, ехала с включенным ручным тормозом, а это, с какой стороны ни посмотри, заставляло машину дергаться. Синяя стена, мысли о смурфиках, вид матери по ту сторону со странной, слабой улыбкой, внушающей спокойствие, наводили ужас. Ее жизнь разделилась на две части, она как никогда чувствовала себя ребенком, и начала плакать… Это были те слезы, от которых дрожит подбородок, которые хочется остановить, но чем больше пытаешься успокоиться, тем больше растет ком в горле. Вот такие слезы. Плач семнадцатилетней девушки. Повзрослела ли она? Да, черт возьми. Но взросление не похоже на открытие уровня в новой видеоигре. Да, вы принимаете новые вызовы и идете навстречу новым приключениям, но это не значит, что ваши страхи внезапно преодолены. Нет. Взросление — это столкновение с другими видами проблем, которые видно издалека или о существовании которых вы даже не подозреваете, но они не решаются, как по волшебству, понимаете? Паула не понимала и поэтому плакала. Она хотела убежать, но знала, что ей негде спрятаться. Она начала думать, что плод останется с ней, если она не позволит игле войти в ее тело. Волшебным образом забыла все, что говорил ей врач, и только увидела острый элемент, приближающийся к ней. Она посмотрела на свою мать, у которой все еще было странное выражение лица, которого она никогда раньше не видела. Паула попыталась прошептать что-то. Никто в комнате не мог понять, что она сказала, кроме матери:

— Прости.

Было странно, что она не сказала Горке. Возможно, следовало поговорить с ним, но это представлялось ей слишком энергозатратным делом, а она хотела, чтобы все произошло быстро, чтобы никто не узнал… Несмотря на то, что в глубине души она понимала, что делает что-то неправильно, она оправдывала себя всевозможными отговорками, более или менее убедительными.

Горка был влюблен и знал, как нарезать филе лосося в совершенстве, чтобы сделать профессиональные сашими.

Да, мне очень нравится сашими. Не то что бы родители сошли с ума, но они очень сильно давят на меня. Слишком сильно. Конечно, их можно понять. Девочка из моего класса, девочка, которая выросла на наших глазах и которая жила через пару домов, была зверски убита.

Смерть Марины потрясла весь район и заставила родителей поднять головы от мобильных телефонов и планшетов, отложить созвоны с иностранными партнерами, чтобы осознать горе, которое охватило весь город. В данном случае проблема заключалась в том, что они, возможно, пренебрегали вниманием к своим детям.

Не все родители были встревожены, не все повернулись к своим детям. Некоторые беседовали с ними, чтобы узнать немного больше об их жизни, что не всегда приносило плоды. Родители Горки особенно сильно восприняли смерть Марины как неожиданный тревожный звонок. И что же они сделали? Попытались выяснить то, чего не знали. С тех пор как мальчику исполнилось пятнадцать лет, они стали давать ему много свободы, и те прекрасные отношения, которые у них были, распались из-за того, что их сын-подросток очень сильно скрывал свои эмоции. Мало кто говорит о чувствах дома, потому что это, как правило, неловко, но нужно было браться за дело и заняться этим вопросом. Это не значит, что они винили родителей Марины в смерти дочери, но в глубине души думали, что, если бы они были более внимательными к ней, возможно, девочка была бы жива и здорова и уже пошла бы в колледж.

Они начали заниматься простыми семейными делами: посещать музеи, ходить на ужин или даже смотреть вместе фильмы по вечерам. Горка, который всегда был милым и осознавал причины такого поведения родителей, уступил. Он делал вид, что ему было легко, но любой из этих дней он бы променял на несколько игр Call of Duty, так уж сложилось.

Курсы поваров изысканной японской кухни? Мне не очень нравилось. Но что было делать? Сказать родителям, чтобы шли нахрен, заверить, что меня не убьют, если останусь дома или пойду в спортзал? Ну нет. В общем, я посещал его всего три вечера в неделю, это немного. Мы пили саке и белое вино. Да, родителям плевать, что я пью алкоголь, пока они рядом. Со стороны это кажется противоречивым со всеми этими разговорами о защите, но если я нахожусь под наблюдением, то выпить пива в их присутствии кажется вполне нормальным.

Курс проходил на довольно странном первом этаже. Я говорю «странный», потому что нужно пройти через металлическую дверь в своего рода закрытый сад, полный деревьев, растений и маленьких огоньков на стенах и потолке. Искусственный источник вроде родника круто дополнял интерьер, и, несмотря на то что иногда от звука падающей воды хотелось писать, журчание было довольно расслабляющим. Изначально я не хотел идти на курсы, но когда впервые попал в это место…