— Джордж, — говорит он. — А тебя?

— Виолетта, — отвечаю я. Это имя моей мамы. — Что ты тут делаешь с ружьём?

— Стреляю, — говорит он, и, словно по команде, серая птица хлопает крыльями по потолку амбара и усаживается на край треугольного окна. — Они загадили весь пол, и папа велел мне навести порядок — либо ружьём, либо шваброй.

Джордж кладёт ружьё на перила чердака и склоняется над ним. Он прищуривается, задерживает дыхание, затем медленно выдыхает и нажимает на спусковой крючок. Промазал на целый фут, и птица, взмахнув крыльями, вылетает в окно.

Я хохочу от души, а лицо Джорджа заливается краской. Он сердито смотрит на меня, широко разинув рот.

— Я промахнулся из-за тебя!

— А вот и нет. Ты целишься, как годовалый ребёнок.

Он суёт мне в руки ружьё и кивает на небольшую мишень в углу.

— Думаешь, это легко? Попробуй попасть в середину, раз такая умная, — говорит он, но я качаю головой.

— Я не любительница ружей. Не дамское это дело.

Он бросает взгляд на моё рваное платье и окровавленную ногу.

— Дамское, — говорит он с усмешкой. — Похоже, тебя это не очень заботит.

— Да ты обо мне ничего не знаешь.

— Ну так расскажи.

Я прислоняюсь к перилам и скрещиваю ноги, наконец-то у меня появился новый слушатель и можно дать волю воображению.

— С чего бы начать… Итак, стояла глухая тёмная ночь, когда я удрала из дома. Мороз пробирал до костей, и…

— Мороз? Во Флориде?

— Иногда бывает, — говорю я. — Мы жили на севере штата.

Он кивает, довольствуясь моим объяснением.

— Каждый вечер, в одно и то же время, поезд громыхал за нашим домом. Его было слышно через болото. Я с трудом добралась до железной дороги, увязая в трясине и рискуя в любую секунду погибнуть в зубах аллигаторов. Затем я притаилась, пока не услышала звук приближающегося поезда, и бросилась бежать, стараясь запрыгнуть на него, прежде чем он промчится мимо меня.

— Он, должно быть, летел на всех парах.

— Точно, — говорю я. — Но у меня получилось. Я бежала, не чуя ног, и с трудом ухватилась за ручку последнего вагона. Ни за что не угадаешь, кого я обнаружила внутри.

— Кого? — спрашивает он, затаив дыхание.

— Целую толпу бродяг. Десятки людей. В основном мужчин, и несколько женщин в весьма плачевном состоянии. Кстати, ты знал, что они путешествуют на поездах по всей стране?

— Ух ты, — говорит Джордж.

— Они мне понравились. Мы ели холодные консервы и всю ночь распевали песни. Я хотела уехать подальше от дома и осталась с ними, пока мы не добрались до…

Какой штат находится к северу от Флориды?

— …пока мы не добрались до другого штата. Тогда я спрыгнула с поезда и разбила лагерь в лесу. Пожила там некоторое время, пила из ручья, ела фрукты с деревьев, наведывалась в город и воровала что могла. Там я и увидела его. Цирк. Они только что приехали и набирали помощников, вот я и сказала им, что готова выполнять любую работу. Выгребать слоновий навоз. Чистить клетку льва. К тому времени мне уже было всё равно. Но один из циркачей глянул на меня и говорит: «Ты как раз подходящего роста для акробата, ты когда-нибудь…»

— Врёшь ты всё.

— Да что ты знаешь, Джордж? Ты хоть раз покидал свой городишко?

Он отводит взгляд.

— И ты… устроилась в цирк?

— Ненадолго. Сначала было хорошо. Мы ездили по городам, и меня учили всяким разным штукам. Говорили, что я могу стать лучшим акробатом в мире, если буду заниматься, но я не доверяю циркачам, понимаешь? Эх, если б я знала, что меня ждёт впереди, я бы осталась с ними.

— Правда? Что же произошло?

Глаза Джорджа такие восторженные и доверчивые, он попался на крючок.

Я рассказываю ему небылицы о том, как я участвовала в пикете суфражисток, ловила попутки на дорогах, путешествовала на речных пароходах и сбежала из женского монастыря в Виргинии. Всё это выдумки, конечно, фрагменты историй, прочитанных в книгах или подслушанных из разговоров мистера Спенсера с его друзьями.

— Так почему ты ушла из дома? — спрашивает он, поражённый моими похождениями.

Я возвращаюсь в прошлое, в те времена, когда мама и папа были живы, а мы с Джоном играли во дворе и любовались цветами, росшими на берегу озера. Я рассказываю ему о нашем доме, о маленькой школе, в которую я ходила, о самых чудесных днях своей жизни. Прекрасная история, но, как в большинстве историй, правда в ней переплетается с вымыслом. Я говорю ему, что мои родители погибли в пожаре, а не от гриппа, и что я сбежала, до того как суд отправил меня в детский дом.

— А что стало с твоим братом? — спрашивает он, перебив меня.

Я делаю многозначительную паузу.

— Он тоже умер, — говорю я, заканчивая на этом свой рассказ. Я чувствую, что начинаю увлекаться, а мне нельзя откровенничать. — Теперь твоя очередь.

Джордж рассказывает мне про своих троих младших братьях, и собаку, и маленького рыжего кота, который охотится на птиц в саду. Голос у него мягкий и мелодичный, и мне нравится его слушать. Он рассказывает про свою школу и старого учителя, который даёт ему оплеухи за каждый неправильный ответ, и что он терпеть не может учёбу и мечтает сбежать, как я. Мне хочется схватить его за плечи, посмотреть ему в глаза и сказать, чтобы он даже не смел говорить таких глупостей. Мне хочется объяснить, как ему повезло и сколько бы я отдала, лишь бы вернуться в прошлое, когда школа была моей единственной проблемой.

Мы просидели на жёсткой соломе несколько часов, время пролетело незаметно, и солнце давно опустилось на небе. Дни становятся короче.

Джордж, похоже, доверяет мне, — он сгребает солому в сторону и поднимает доску в полу чердака, под которой находится его собственное «потайное отделение».

— У меня тоже есть тайник, — говорит он, доставая оттуда металлическую коробку.

— Что тут у тебя?

— Сокровища.

— Какие? — спрашиваю я, но он не торопится показывать, хотя я вижу, что ему очень хочется. Наконец он открывает коробку и перебирает содержимое, вынимая каждую вещицу, одну за другой.

Куча старого хлама, в основном обрывки бумаги и ржавые куски металла, камушки смешной формы и старые игрушки, но с каждой вещицей он обращается так, будто она самая ценная в мире. Тут есть и колода старых, потемневших игральных карт, ржавый карманный нож, несколько наконечников стрел и кожаный мешочек, набитый «золотом дурака». У каждого «сокровища» своя история, и мне нравится слушать о приключениях Джорджа у реки и как он копал землю под узловатыми деревьями.

— Ах да! Тебе обязательно надо это увидеть! — говорит он, доставая металлическую трубку. — Папа купил её в городе много лет назад, но он говорит, что она работает хуже, чем его лампа, так что он отдал её мне.

Трубка блестящая и похожа на рукоятку меча, но вместо лезвия — небольшой стеклянный диск.

— Что это?

Он хитро улыбается и направляет штуковину в угол чердака. Большим пальцем он нажимает на кнопку, и на конце трубки загорается свет — яркий луч бьёт прямо в тёмный угол, как вспышка на фотоаппарате мистера Спенсера, и тут же тени от соломы ложатся на стену.

— Ух ты! — говорю я, и он выключает устройство. — Постой! Пусть светит.

— Дольше, чем на несколько секунд, нельзя, — объясняет он. — Иначе лампочка перегорит. Годится только для коротких вспышек.

— Как она называется?

— Карманная вспышка, — говорит он, и я хохочу, как полоумная, думая, что он шутит, но тут он направляет фонарик мне в лицо, включает его, и у меня перед глазами вспыхивают яркие пятна. Я покатываюсь со смеху.

Приятно поговорить с кем-то кроме Джона и мистера Спенсера.

— Слушай, а куда ты направляешься? — спрашивает Джордж.

— В Орден Серебряной звезды.

Он смотрит на меня, разинув рот. Зря я ему сказала.

— Не может быть.

Я киваю.

— Серебряная звезда, — шепчет он, будто в трансе.

— Ты слышал о нём?

— Да. — Джордж наклоняется ко мне и шепчет: — Говорят, там люди разговаривают с мёртвыми.

— Правда?

— Не ходи туда, — говорит он.

— Почему же? Я так надеялась спросить у родителей, что они думают о моей новой жизни.

Я поддразниваю его, конечно, но слова застревают в горле. Действительно, что бы сказали мои родители? Наверное, велели бы мне прекратить лгать и переживали бы, что мистер Спенсер так плохо с нами обращается, но уверена, они порадовались бы тому, как я забочусь о Джоне.

— Серьёзно. Не ходи туда.

— Ты боишься, Джордж?

— Нет. Все знают, что это обман. Советую одуматься, пока не поздно. Они морочат людям голову, убеждают, что могут разговаривать с призраками, но такого не бывает. Пастор говорит, что это зло, и все, кто туда ходит, скорее всего, одержимы дьяволом.

— Ну и где тут логика? — говорю я. — Либо это обман, либо происки дьявола. Не может быть и то и другое одновременно.

— Конечно, может, — говорит он. Разве такого переспоришь?

— Ты не знаешь, о чём говоришь, Джордж. Никто не знает, существуют призраки или нет.

Кроме меня, конечно. Вот же они, призраки, спрятаны в моём чемодане вместе с ватой и газетными вырезками.

— По крайней мере, я знаю, что там занимаются спиритизмом, и папа говорит, что там полно плохих людей. Он даже близко нас не подпускает и всегда выбирает длинный путь в церковь, чтобы мы не видели их, когда едем через холм, и…