Я вспоминаю те времена, когда много лет назад мы только переехали к мистеру Спенсеру и я ещё не умела подделывать фотографии.
Стояла тёплая весенняя ночь, совсем не такая, как сейчас. Окна в нашей съёмной комнате были открыты, стрекотали сверчки, и в воздухе стоял сладкий цветочный аромат.
— Взгляни-ка, — сказал мистер Спенсер. Он достал изображение из коробки и положил передо мной фотографию женщины. — Это миссис Тёрнер. Умерла в прошлом месяце при родах. Её супруг владеет предприятием в городе. Думаю, мы можем неплохо заработать, если взяться за дело с умом.
— Как это? — шепнула я.
Он сел за стол напротив меня и вынул нож из кармана своей рубашки. Он улыбнулся. Я никогда раньше не видела, чтобы он улыбался, и мне стало не по себе.
— Почему бы нам не сделать для него ещё одну, последнюю фотографию?
Он принялся вырезать изображение — волосы, уши, подбородок. Его руки сильно тряслись в тот день, и результат получился неровный, неаккуратный. В одном месте рука у него соскользнула, и в платье женщины появился длинный разрез.
— Давайте я попробую, — сказала я, и он протянул мне нож и снимок, будто в этом и состоял его план с самого начала. Он достал свою трубку и кисет с табаком, набил чашу, приминая табак мизинцем.
Я вырезала лицо миссис Тёрнер, подправив неровные края, оставшиеся после мистера Спенсера, затем лизнула кончик пальца, надавила на изображение и подняла его.
— Готово.
— Чудесно, — сказал он, забирая у меня голову миссис Тёрнер, и положил её на толстую деревянную доску, выкрашенную в чёрный цвет. — Ну как?
— И что это будет? — спросила я, всё ещё не догадываясь.
— Призрак, — сказал мистер Спенсер.
Джон наблюдал из угла. Он подошёл ко мне, наклонившись над столом, чтобы лучше видеть.
— Ваще не похоже на призрака, — сказал он.
— Да уж, вообще не то. Неправильный какой-то призрак, — сказала я. Джон не ходил в школу уже несколько месяцев и нахватался дурных привычек от друзей мистера Спенсера.
— Что же ты предлагаешь? — спросил мистер Спенсер.
Я хитро улыбнулась Джону, слишком увлечённая творческим процессом, чтобы задуматься о последствиях.
— Мистер Спенсер, у вас найдётся вата?
— Что ты задумала? — шепнул мне на ухо Джон, но я оттолкнула его.
Мистер Спенсер встал и принёс стеклянную банку, наполовину набитую ватными шариками, я выудила один и начала разрывать его руками, скручивая волокна. Затем расположила их под головой миссис Тёрнер, словно палочку от леденца.
— А! — сказал мистер Спенсер.
— Нужно больше закрутить, — сказал Джон. — Будто она парит в воздухе.
Я перераспределила вату, обрамляя волосы миссис Тёрнер, создавая смутные очертания фигуры, испаряющейся книзу, с белым завитком на конце.
— Это называется эктоплазмой, — сказал мистер Спенсер, откидываясь на спинку стула и ухмыляясь. Он зажёг спичку, глубоко затянулся трубкой и выпустил дым, тонкое белое облачко, над своей головой. — Говорят, это духовная энергия.
— Кто говорит? — спросила я.
— Спириты.
Тогда я впервые услышала это слово.
— А кто они?
— Глупцы, которые верят, что можно разговаривать с мёртвыми, и готовы заплатить приличные деньги за эту ложь. Я случайно узнал, что мистер Тёрнер — один из них.
Он повернул ручку на лампе и приглушил свет. Мои глаза приспособились к тусклому сиянию луны.
— Ты знаешь, что это? — спросил он, открывая коробку и доставая прямоугольное стекло.
Я покачала головой.
— Это фотографическая пластинка, — сказал он, проводя пальцем по краю. — Она покрыта химическими веществами. Когда объектив камеры фокусирует свет на поверхности, он отпечатывается на стекле. Смотри.
Мистер Спенсер вставил пластинку в фотоаппарат и снова повернул ручку — пламя заплясало в лампе. Он поставил доску с вырезанной фотографией и моим творением из ваты к стене, а лампу — сбоку, чтобы хорошенько осветить.
Он выстроил кадр и повернул линзу объектива.
— Когда изображение не в фокусе, люди видят то, что хотят, — сказал он.
Щёлк.
Он растопырил пальцы, считая, сколько секунд был открыт затвор, вобравший ровно столько света, чтобы на фотопластинке остался призрачный силуэт.
— Что он делает? — спросил Джон.
— Иди сюда. Я тебя сфотографирую, — сказал мистер Спенсер.
— А Джону тоже можно? Мне бы хотелось, чтобы мы были вместе на фотографии, — спросила я.
Он недовольно заворчал и махнул, чтобы мы следовали за ним в комнату с занавеской, висевшей на стене в качестве фона, затем поставил стул и установил штатив передо мной.
— Садись, — сказал он, и я послушно села. Я всегда слушаюсь, никогда не задаю вопросы. Джон сел рядом со мной.
Мистер Спенсер достал вспышку из коробки. Она была металлическая, в форме буквы Т. Проволока соединяла её с затвором фотоаппарата. Мистер Спенсер открутил крышку маленькой стеклянной бутылки с порошком для вспышки и насыпал нужное количество в желобок сверху. Затем он направил фотоаппарат на нас, — стеклянный объектив казался одиноким чёрным глазом циклопа, — поднял руку и…
Щёлк.
Затвор открылся, электрический разряд метнулся по проволоке, поджёг порошок во вспышке и…
Бум!
На мгновение дым и целый водопад искр заполнили комнату, а едкий запах горящей химии ещё долго не выветривался.
Мистер Спенсер направился в тёмную комнату, обработал фотопластинки, смешал реактивы в лотках и проявил изображение. Затем он вернулся к нам со снимком в руке. На нём были изображены мы с Джоном вместе с духом миссис Тёрнер, будто обнимавшим нас за плечи.
— Это двойная экспозиция, — объяснил он. — Магия, одним словом.
Я с удивлением разглядывала своё творение. Размытое лицо и облако ваты пробудили моё воображение, и оно заполнило пробелы, превратив смутные очертания в конкретного человека. Хотя я знала, что это лицо миссис Тёрнер, стоило мне прищуриться, как я видела в нём нашу маму.
Когда изображение не в фокусе, люди видят то, что хотят.
У нас ушло несколько недель на то, чтобы понять, сколько порошка нужно использовать для портрета и сколько должна длиться экспозиция лица на чёрной доске, но ту фотографию я сохранила. Это единственная фотография, на которой запечатлены мы с Джоном, с тех пор как умерли наши родители, напоминание о том, с чего всё началось, как мистер Спенсер использовал мою выдумку, чтобы сделать ещё одну двойную экспозицию, а на следующий день наведался к мистеру Тёрнеру и сфотографировал его. Он взял с него в пять раз больше, чем обычно, чтобы тот увидел дух своей супруги. Вскоре новость облетела весь город, и к нам потекли клиенты. Так началась наша новая жизнь, мы путешествовали с места на место, воровали что могли и врали ради собственной выгоды, пока не оказались здесь.
Сегодня ещё один важный день, от которого многое зависит. Если я не поменяю пластинки, всё потеряет смысл. Я берусь за работу, надеясь управиться побыстрее и выспаться. На подоконнике лежит коробок спичек, я зажигаю лампу и разворачиваю пакет, выкраденный из комнаты Чарльза. Внутри десять фотопластинок, я аккуратно снимаю обёрточную ленту и кладу её на кровать.
Я перебираю свою стопку фотографий, выискивая самые обыденные лица мужчин и женщин, похожих на всех и каждого. Никаких детей, по крайней мере не сейчас, мы ведь не знаем, кого мы будем фотографировать. Нельзя рисковать. Взрослого каждый терял.
Вот эта сгодится. И эта. А вот эту в сторону. Слишком заметное родимое пятно на лице. Вот эта идеально подходит. И эта. Да, эта тоже.
Стопка фотографий растёт, и когда их набирается достаточно, я начинаю вырезать, создавая призраков, — работа кипит.
В коридоре раздаётся шум, на лестнице стучат шаги. Я замираю, готовясь спрятать пластинки, если в комнату войдут.
За окном тень скользит по газону — кто-то заходит в уборную. Из двери вырывается пар.
Я задуваю лампу, жду, пока он вернётся в дом, прежде чем снова зажечь её, затем ставлю лампу на кровать и достаю чёрную доску, раскладывая на ней бумажных призраков. Стеклянные пластинки легко вставляются в мой фотоаппарат, и я выдвигаю сильфон, выстраиваю кадр, чуть поворачиваю объектив, чтобы убрать резкость, задерживаю дыхание и…
Щёлк.
Бледный снимок, едва различимый, затем ещё один, и ещё, створка раскрывается, вбирая тусклые отблески света.
Часы идут, а я продолжаю трудиться, пока не обработаю все фотопластинки, затем капаю свечным воском на уголок каждой пластинки — одна капля означает женщину, а две капли мужчину — тайный знак, которому научил меня мистер Спенсер. Затем беру ленту с кровати и запечатываю пластинки, кладу их обратно в пакет и подгибаю углы, как и было.
Горизонт окрашивается в бледно-голубые тона на фоне тёмного неба. Сердце начинает бешено стучать. Я прячу свои инструменты в тайник, сверху кладу фотоаппарат, опускаю фальшивое дно и накрываю его одеждой.
В коридоре тихо, и я крадусь обратно в комнату Чарльза, приоткрываю дверь. К счастью, он всё ещё спит, так что я направляюсь прямиком к нижнему ящику комода и кладу пакет обратно, под его одежду.
Как будто меня здесь не было.