Восемь. Вирусный. Брайтон

Однажды я притворился, будто вижу будущее.

Вечером перед нашим четырнадцатым днем рождения Абуэлита уложила нас с Эмилем и стала рассказывать нам истории о своей силе. Видения у нее были не слишком впечатляющие — обычно она заглядывала в будущее на минуту-другую. Быстрые предупреждения, позволяющие ускорить шаг, чтобы не опоздать на поезд, или знание о том, что телефон сейчас зазвонит. Но раз в несколько лет у нее случалось полноценное видение. Например, встретив Абуэлито в метро, она предвидела их свадьбу.

Через несколько часов после полуночи я разбудил Эмиля и сообщил, что у меня было видение: на владельца нашей любимой забегаловки на углу скоро нападут. Эмиль попытался объяснить, что это сон, но я упорствовал, говоря, что это совсем другое, что все было реально. Что я унаследовал силу от Абуэлиты.

Мы выбрались по пожарной лестнице, потому что Эмиль тогда был готов на все. К тому же я сказал ему, что, раз у меня есть сила, значит, его сила тоже проявится, если мы вместе пойдем спасать Уильяма. Мы устроили наблюдательный пункт и даже убедили Уильяма закрыться пораньше. Ложь была отличная, поскольку, по мнению Эмиля, мы предотвратили катастрофу. Но, вернувшись домой, я почувствовал себя виноватым. Эмиль, конечно, за меня радовался, но с каждым днем все сильнее переживал, когда же проявятся его силы. Я не мог больше его обманывать, так что во всем признался. Он сильно ударил меня по руке за то, что я разбудил его в три часа ночи из-за поддельного видения о несуществующем преступлении, но потом рассмеялся и сказал, что было бы круто по-настоящему обрести силу в день рождения. Мы стали бы избранными.

Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что ничего этого не предвидел.

Это не может быть правдой.

Я пытаюсь привести Эмиля в чувство прямо на дороге, но у меня не получается. Пульс прощупывается, но я никогда не видел брата в таком состоянии: он весь горит, на голове у него шишка, губы разбиты. Мое сердце бьется в разы сильнее, чем когда мы сражались за свою жизнь в поезде. Водители выходят из машин, пешеходы зовут на помощь, но у нас нет времени ждать тут скорую. Пруденция быстро ловит такси, и мы запихиваем Эмиля на заднее сиденье.

— Дарденская больница, и побыстрее! — кричу я, пристраивая голову брата себе на колени.

Водитель медлит, прежде чем тронуться.

— Вы там смотрите, чтобы он сиденье кровью не заляпал.

— Ему надо в колдовскую клинику, — Пруденция еле сдерживает слезы, но говорит твердо.

Я до сих пор не могу осознать, что брат теперь нуждается в помощи специалистов по колдовству.

— Кто поможет Эмилю лучше ма?

— Брайтон, у него могут быть проблемы с кровью. Давай оставим это профессиональным небожителям.

Я киваю.

— Вега-центр в Конкорсе, пожалуйста, — говорит Пруденция.

Я впиваюсь ногтями в руку Эмиля. Мне плевать, что ему больно. Вдруг очнется.

— Почему он мне не сказал?

— Эмиль не стал бы призраком по своей воле, — говорит Пруденция. — Я не знаю, что произошло. Может, он случайно выпил зелье. Эмиль ведь обожает фениксов, он не стал бы вытягивать из них силу.

Я понимаю, что она права, но что-то тут не складывается. А еще мне страшно хочется потрепаться с Эмилем обо всем. Глупо было думать, что я не стану скучать по нему, после того как уеду в колледж. С кровью феникса разберемся потом, но, ломая голову над тем, придет ли мой брат в себя, я вспоминаю, как мы задавали друг другу вопросы, ответ на которые никому не захотелось бы знать. Например, что я буду делать, если у меня внезапно отрастут еще две руки, или чем Эмиль займется, если его запрут в пустой комнате на целую неделю. Всем плевать, что, будь у меня четыре руки, я бы занялся борьбой, а Эмиль наконец нашел бы время, чтобы научиться кувыркаться. Но именно такие дурацкие вопросы обычно и обсуждают с людьми, которых знаешь всю жизнь. Эмилю нельзя умирать сейчас, потому что, до того как мы состаримся, нам нужно обсудить еще кучу тем.

Я так дрожу, что даже не могу позвонить ма, так что Пруденция отнимает у меня телефон и просит ее встретить нас в больнице.

Мы приезжаем в Вега-центр, специализирующийся на колдовской медицине, тащим Эмиля в приемный покой, где медсестры кладут его на каталку и увозят. Дальше нас уже не пускают. Я даже не пытаюсь расслабиться в холле или притворяться, что читаю журналы, — это не помогло в те бесконечные часы, когда мы ждали новостей про папу, не поможет и сейчас. Я меряю шагами коридоры, чувствуя на себе взгляд Пруденции. Хожу от стойки регистрации до гендерно-нейтральных туалетов и обратно. Не знаю, сколько прошло времени, но голос матери вырывает меня из мрачных мыслей.

— Где он? — Ма держится рукой за сердце.

— В реанимации.

Ма видит, какие мы встрепанные, и обнимает нас обоих.

— Вы сами-то в порядке? Вас осмотрели?

— С нами все хорошо, спасибо, Каролина, — отвечает Пруденция.

Ма проводит пальцами по моему распухшему глазу.

— Что случилось?

— Мы ехали домой, когда… — я замолкаю. Я не буду говорить о силах Эмиля; это его дело. — В поезде на нас напал призрак. Все было хорошо, пока Эмиль не отрубился на улице. Мы привезли его сюда, а то вдруг это какой-то побочный эффект.

Она начинает рыдать.

— Что с ним? Какие силы были у призрака?

— Странные, — отвечает Пруденция. — Он проходил сквозь нас и двери, как небожитель, и бросался огнем феникса.

— Что с Эмилем? Ожоги?

— Нет, ма.

Она делает глубокий вдох, но все еще дрожит. Мы усаживаем ее на стул, и Пруденция остается с ней, пока я стою под дверью, куда увезли брата.

Я все еще не нахожу себе места, когда мой телефон взрывается и отказывается умолкать. Сыпется огромный поток уведомлений: люди спрашивают, есть ли у меня сила, и просят выложить интервью с братом. Я наконец останавливаюсь.

Меня отметили в нескольких видео. На превьюшках — Эмиль с огнем феникса в руках. Я немедленно открываю ролик, хотя видел все своими глазами. Я раз за разом смотрю, как серо-золотое пламя охватывает руку брата, внимательно изучаю его реакцию. Он удивлен не меньше других.

Просмотров целая куча. Человек со стороны решил бы, что Эмиль невероятно популярен в интернете, когда на самом деле он ведет полумертвый аккаунт в инстаграме, где ни одно видео и тысячи лайков не набрало. Я проверяю остальные соцсети Эмиля. Две с небольшим сотни фолловеров в твиттере, читавших его разрозненные сообщения об играх, нон-фикшне и работе с фениксами, превратились в шесть тысяч. Странно думать, что сотни тысяч людей косвенно знают меня. Не представляю, как отреагирует Эмиль, когда очнется. Посмотрев гифку с его пылающим кулаком, я открываю инстаграм. Там тоже тысячи новых подписчиков. Все комментируют последнее фото — причем пишут не о его рецензии на графический роман, а спрашивают, например, входит ли он в какой-то отряд.

Да уж, это ему скрыть не удастся.

Насколько мне известно, Эмиль при смерти, и все же я завидую своему брату — новой суперзвезде.

Девять. Чароходы Марибель

Меня ненавидят сильнее всех ныне живущих небожителей.

Я отсиживаюсь в своей комнате в Нова-Грейс, когда-то бывшей начальной школой для детей малоимущих небожителей. Мы превратили ее в убежище для тех, кого мы спасаем. Я даже сосчитать не смогу всех людей в этом здании, которые имеют ко мне претензии, но они прекрасно знают, что не стоит мне ничего высказывать — по крайней мере, пока мы даем им приют. Все уверены, что мои родители виноваты в Блэкауте. Пусть даже я наконец сумела доказать, что это не так, семью Люцеро еще долго будут винить за недавний всплеск нетерпимости, в результате которого небожителей приравняли к террористам.

Если мир не хочет считать моих родителей героями, возможно, мне стоит перестать его спасать.

Я отгоняю эту мысль.

В детстве, когда что-то шло не по мне, я постоянно угрожала сбежать. Мама заставила меня пообещать, что я никогда не буду принимать решений на горячую голову. Если, успокоившись, я все еще захочу уйти, она поможет мне собрать вещи, поцелует в лоб и отправит прочь.

Несколько глубоких вдохов возвращают меня к реальности. Я буду и дальше защищать небожителей, потому что именно так я могу почтить память родителей. Пусть даже бо́льшую часть времени это кажется бессмысленным. Наше движение никогда не станет настолько мощным, чтобы накрыть волной весь мир, готовый вспыхнуть пожаром в любое мгновение, особенно если учесть, кто сейчас управляет командой. Но, может, мы сумеем расправиться с Луной Марнетт и ее Кровавыми чародеями — уж под их дверями никогда не бывает инспекторов.

Я сижу с ноутбуком, в миллионный раз пересматривая записи с камер наблюдения. Меня интересуют все подробности того, что произошло в обсерватории Найтлок девять месяцев назад. Единственная камера в зале была направлена на школьников и учителей, приехавших на экскурсию. На экране они все столпились вокруг массивного бронзового телескопа. Я разглядываю лица, ища одну конкретную девочку, но, когда сверху начинают сыпаться осколки стекла, я обхватываю себя за плечи и смотрю, как мама и Финола падают, пробивая потолок. Руки матери сомкнуты на горле матери Айрис. Папа и Конрад входят через дверь, пытаются оттащить жен друг от друга, но Финола вырывается из захвата, пользуясь своей невероятной силой, и расшвыривает всех троих в стороны.