— Ты прав. — Я все еще поражен, что он всегда был здесь, потому что, думая о парках, мы представляем себе деревья, фонтаны, пруды и детские площадки. Ну разве не прекрасно, что парк может так удивить и вселить надежду, словно и я еще способен удивить мир?

Однако далеко не все сюрпризы бывают приятными.

Я сажусь на шляпку гриба рядом с Белым Кроликом, а Руфус — рядом с Безумным Шляпником. В его молчании слышится неловкость, подобная той, что наступала на уроках истории, когда мы обсуждали важные события, происходившие в мире до появления Отдела Смерти (до ОС). Мой учитель мистер Поланд обычно говорил, что «нам крупно повезло», что мы можем пользоваться услугами этой организации. Он задавал рефераты по переосмыслению периодов массовых смертей (эпидемий бубонной чумы, мировых войн, 11 сентября и тому подобного), хотел, чтобы мы вообразили, как люди повели бы себя, если бы Отдел Смерти тогда существовал. Подобные задания, не скрою, внушали мне чувство вины за то, что я вырос во времена, когда технологии так сильно меняют жизнь людей. Это примерно то же самое, что современные лекарства, лечащие болезни, от которых умирали в прошлом.

— Ты же никого не убил? — спрашиваю я наконец. Только один ответ заставит меня остаться. Второй вынудит позвонить в полицию, чтобы Руфуса задержали прежде, чем он убьет кого-то еще.

— Конечно нет.

Я установил такую высокую планку, что ему не так-то сложно под ней уместиться.

— Тогда что ты сделал?

— Я напал на одного парня, — говорит Руфус. Он не отрываясь смотрит прямо перед собой на велосипед, припаркованный у дорожки. — На нового парня Эйми. Он болтал обо мне всякую фигню, и меня это жутко выбесило. Я чувствовал, что во многих смыслах моя жизнь окончена. Чувствовал себя ненужным, потерянным и ужасно злился. Надо было на ком-то выместить все эти чувства. Но я не такой. Это просто был глюк.

Я ему верю. Он не какой-нибудь монстр. Монстры не приходят к тебе домой, чтобы помочь; они загоняют тебя в ловушку и сжирают заживо.

— Людям свойственно ошибаться, — замечаю я.

— А расплачиваются сейчас мои друзья, — вздыхает Руфус. — Их последним воспоминанием обо мне будет, как я сбегаю с собственных похорон через заднюю дверь, потому что за мной явились копы. Я их бросил… Последние четыре месяца, после смерти моей семьи, я чувствовал себя покинутым всеми и вся, и вот, не моргнув и глазом, я сделал ровно то же самое со своей новой семьей.

— Можешь не рассказывать мне об аварии, если не хочешь, — говорю я. Он и так чувствует себя виноватым. И если уж бездомный не должен делиться своей историей, чтобы я рассудил, заслуживает ли он милостыню, то и Руфусу нет необходимости плясать с бубном, чтобы я продолжил ему доверять.

— Не хочу, — вздыхает Руфус. — Но придется.

Руфус

07:53

Мне повезло, что у меня появился Последний друг, особенно теперь, когда мои лучшие друзья за решеткой, а бывшая девушка в черном списке. Так у меня есть возможность рассказать кому-то о своих родных и еще ненадолго продлить им жизнь.

Небо затягивают облака, в лицо дует сильный ветер, но дождя пока нет.

— Моих родителей разбудило предупреждение Отдела Смерти десятого мая. — Я уже опустошен. — Мы с Оливией играли в карты, когда услышали звонок, и сразу побежали к родителям в комнату. Мама разговаривала по телефону и пыталась держать себя в руках, а отец расхаживал по комнате, костерил Отдел Смерти по-испански и плакал. Я тогда впервые увидел, как он плачет. — Как это было жестко. Он никогда особо не был мачо, но я всегда считал, что мужские слезы — это для тряпок. И как же, блин, тупо так думать. — Потом глашатай Отдела Смерти попросил к телефону папу, и мама тут же сломалась. Тогда я подумал, что это кошмар наяву или типа того. Нет ничего страшнее, чем видеть, как сходят с ума родители. Я паниковал, но знал при этом, что у меня останется Оливия. — Я не должен был остаться один. — Потом Отдел Смерти попросил к телефону Оливию, и папа швырнул трубку через всю комнату. — Видимо, швырять телефоны об стену — это у нас генетическое.

Матео хочет что-то спросить, но замолкает.

— Спрашивай.

— Неважно, — отмахивается он. — Это неважно. Ну то есть мне было интересно: боялся ли ты в тот день, что тоже попал в список Обреченных, но просто об этом не узнал? Ты проверил базу данных онлайн?

Я киваю. Есть такой сайт www.death-cast.com. Когда я вбил номер страхового полиса и не нашел своего имени в базе, я испытал странное облегчение.

— Казалось неправильным, что моя семья умрет без меня. Черт, звучит так, как будто меня не взяли с собой в семейный отпуск, но их Последний день я провел, уже по ним скучая. А Оливия вообще едва на меня смотрела.

Я ее понимал. Я не был виноват в том, что продолжу жить, а она — в том, что умрет.

— Вы с ней были близки?

— Да капец. Она была на год старше. Родители копили деньги, чтобы мы с ней осенью поступили в Антиохский университет в Калифорнии. Оливия даже получила стипендию, которая частично покрывала обучение, но временно задержалась дома, решила пока поучиться в местном двухгодичном колледже. Так нам не пришлось бы разлучаться и она дождалась бы меня. — Мне сейчас так же тяжело дышать, как тогда, когда я набросился на Пека. Родители пытались убедить Оливию поехать в Лос-Анджелес сразу, а не сидеть в городском техникуме, который она терпеть не могла, но она отказалась. Каждое утро, день и вечер, каждый миг я думаю о том, что она была бы жива, если бы их послушалась. Она просто хотела и дальше жить вместе. — Оливия — первая, кому я рассказал о своей ориентации.

— А-а.

Не пойму, он пытается изобразить удивление и сделать вид, что не прочитал этой детали в моем профиле, или его глубоко поразил сам факт моего признания сестре? Или, может, он вообще не заметил этой мелочи на моей страничке, а сам из тех ослов, которых заботит, кого целуют другие? Надеюсь, он не такой. Теперь мы друзья, в этом нет сомнений, и дружбу нам никто не навязал. Я встретился с этим парнем несколько часов назад, потому что какой-то талантливый разработчик придумал приложение, помогающее незнакомцам стать ближе. И я не хотел бы потерять эту связь.

— Что «а-а»?

— Ничего. Честно.

— Можно кое о чем тебя спросить? — Расставим-ка мы точки над i раз и навсегда.

— А родителям ты в итоге признался? — перебивает меня Матео.

Задает вопрос, пытаясь избежать вопроса. Классика.

— В наш последний день вместе, да. Дальше откладывать было некуда. — Мама с папой никогда не обнимали меня так, как в свой Последний день. Я на самом деле горд собой, что признался, это был для нас важный момент. — Мама очень расстроилась, что не сможет познакомиться с невесткой — или зятем. Но я все равно чувствовал себя немного неловко, поэтому просто рассмеялся и спросил Оливию, чем она хочет сегодня всем вместе заняться, надеясь, что за это она будет меньше меня ненавидеть. А родители хотели, чтобы я держался от них подальше.

— Они просто за тебя переживали, да?

— Да, но я хотел провести с ними все время до последней минуты, даже если это означало, что они умрут у меня на глазах и со мной навсегда останутся воспоминания об их смерти, — говорю я. — Я, конечно, ни черта не смыслил. — Мой идиотизм тоже тогда умер.

— И что же случилось? — спрашивает Матео.

— Тебе не стоит знать подробности, — говорю я. — Наверное, без них будет легче.

— Если тебе приходится носить этот груз, то и я буду.

— Ну как знаешь.

И я рассказываю ему все. Как Оливия захотела в последний раз съездить в коттедж недалеко от Олбани, где мы всегда праздновали ее день рождения. Дорога оказалась скользкой, и наша машина вылетела прямо в Гудзон. Я сел на переднее пассажирское рядом с папой, потому что посчитал, что наши шансы пережить лобовое столкновение возрастут, если впереди будут сидеть не оба моих родителя. Это не помогло.

— Ничего нового, та же песня — другие слова, — говорю я Матео.

А потом перехожу к рассказу о визге шин, о том, как мы протаранили защитное ограждение и упали в воду…

— Иногда я забываю их голоса. — Прошло всего четыре месяца, но это факт. — Они смешиваются с голосами окружающих меня людей, но их крики я узнал бы где и когда угодно. — При одной мысли о них у меня по рукам бегут мурашки.

— Можешь не продолжать, Руфус. Прости меня, зря я вообще вынудил тебя это рассказать.

Матео знает, чем все кончилось, но я еще не все рассказал. Я замолкаю, потому что он знает основное, а у меня уже слезы стоят в глазах. Нужно собраться, а то, чего доброго, напугаю Матео. Он кладет руку мне на плечо, гладит меня по спине, и я невольно вспоминаю всех тех взрослых, которые пытались меня утешить эсэмэсками или сообщениями на фейсбуке, но не могли подобрать слов, потому что никогда никого не теряли.

— Все нормально, — добавляет он. — Можем поговорить о чем-то другом, например… — Матео окидывает взглядом окружающий нас парк. — О птицах, заброшенных домах и…

Я выпрямляюсь.

— В принципе, я уже и так все рассказал. В конечном счете судьба свела меня с Малкольмом, Тэго и Эйми. Мы стали плутонцами, и это была именно та компания, в которой я нуждался. Мы все потерялись и были не против, что какое-то время нас никто не находил. — Я вытираю глаза кулаком и подвигаюсь к Матео. — А теперь тебе придется торчать со мной до самого конца. Только больше не убегай, а то тебя похитят и ты, чего доброго, вдохновишь кого-нибудь на сценарий для дерьмового триллера.