— Я волшебник, — бормочу я. Без дураков, в свой Последний день я обнаружил в себе суперспособности. Вот бы кто-нибудь снял этот момент на видео. Я стал бы бешено популярным.

Фото получилось клевое. Загружу его, как только поймаю сеть.

Хорошо, что я успел сфотографировать спящего Матео чуть раньше (да, да, крипово, мы уже все с этим согласились), потому что его лицо начинает двигаться, а левый глаз — дергаться. Он выглядит взволнованным и тяжело дышит. Его трясет… Твою мать, а вдруг он эпилептик? Он мне ничего такого не говорил, но мало ли. Надо было спросить. Я уже готов обратиться к пассажирам вагона, может, кто-то знает, что делать в случае эпилептического припадка, но Матео вдруг произносит «Нет» и повторяет это слово вновь и вновь.

Матео снится кошмар.

И тогда я сажусь рядом и хватаю его за предплечье, чтобы спасти от страшного сна.

Матео

10:42

Руфус будит меня, тряся за руку.

Я уже не на горе. Я снова в вагоне метро. Свет включился, и поезд продолжает движение.

Я делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к окну, будто в самом деле ожидаю увидеть, как в меня летят валуны и обезглавленные птицы.

— Дурной сон, чувак?

— Мне приснилось, что я катаюсь на лыжах.

— Из-за меня, сто проц. Так что случилось во сне?

— Все началось с того, что я спускался по детскому склону.

— Склону для начинающих?

Я киваю.

— Но потом он резко стал крутым, холмы покрылись льдом, а я потерял лыжные палки. Повернулся, чтобы посмотреть, где они, и увидел, что прямо на меня мчится валун. Его грохот становился все громче и громче, и я решил было броситься в сторону и нырнуть в сугроб, но меня охватила паника. Тогда я попробовал скатиться вниз по склону, у подножия которого вдруг появилось вот это мое убежище из «Лего», только огромное, как коттедж, однако мои лыжи внезапно исчезли, и я круто полетел с горы, а пока падал вниз, над моей головой кружились безголовые птицы.

Руфус ухмыляется.

— Это не смешно, — говорю я.

Он подвигается ближе ко мне и стукается своей коленкой о мою.

— Все будет в порядке. Обещаю, тебе не придется сегодня беспокоиться о валунах, готовых пробить тебе голову, или падениях со снежного склона.

— А как насчет всего остального?

Руфус пожимает плечами.

— Почти уверен, что безголовых птиц ты тоже не встретишь.

Погано, что мне больше никогда не приснятся сны.

А ведь последний сон в моей жизни даже не был хорошим.

Делайла Грей

11:08

Газета «Инфинит Уикли» закрепила за собой последнее интервью Хоуи Мальдонадо.

Делайла же закрепить его за собой не смогла.

— Я знаю о Хоуи Мальдонадо все, — говорит Делайла, но ее начальница Сэнди Герреро, главный редактор газеты, не хочет ничего слышать.

— У вас слишком мало опыта для такого важного материала, — говорит Сэнди, направляясь к черному автомобилю, который прислали за ней агенты Хоуи.

— Знаю, я работаю в худшем углу офиса и на древнем компьютере, но это не означает, что я не квалифицирована хотя бы помогать вам на интервью, — возражает Делайла. Она знает, что звучит это неблагодарно и высокомерно, но забирать свои слова назад она точно не намерена. В журналистике Делайла сможет пойти далеко, только если будет знать себе цену — и если под этим интервью будет стоять ее имя. Возможно, именно положение Сэнди в индустрии убедило агента известного актера предпочесть «Инфинит Уикли» журналу «Пипл», однако Делайла выросла на книгах о Скорпиусе Готорне — и не только на них, но и на фильмах, на всех восьми фильмах, которые питали ее любовь к киноиндустрии. Из обычной фанатки она превратилась в фанатку-профессионала.

— Рада сообщить вам, что Хоуи Мальдонадо — не последний, кто умрет на земле, — говорит Сэнди, открывая дверцу автомобиля и снимая солнечные очки. — У вас вся жизнь впереди, успеете еще попеть дифирамбы знаменитостям.

Делайла до сир пор не верит, что Виктор мог пасть так низко и учинить тот розыгрыш с оповещением из Отдела Смерти.

Сэнди бегло оценивает цвет волос Делайлы, и девушка уже жалеет, что не прислушалась к ее намекам и не перекрасила их в каштановый, ведь, может быть, сейчас это помогло бы ей завоевать благосклонность начальницы.

— Вы знаете, сколько кинонаград MTV взял Хоуи? — спрашивает Делайла. — А какими видами спорта он увлекался в детстве? Сколько у него братьев и сестер? На каких языках он говорит?

Сэнди не отвечает ни на один вопрос.

Делайла отвечает на каждый из них сама:

— Две награды в категории «Лучший кинозлодей». Увлекается фехтованием. Единственный ребенок в семье. Разговаривает по-английски и по-французски… Сэнди, прошу. Я обещаю, что не позволю моему фанатизму вам помешать. Мне больше никогда не выпадет шанса увидеть Хоуи.

Его смерть может в корне изменить ее карьеру.

Сэнди качает головой и глубоко вздыхает.

— Ладно. Он согласился дать интервью, но никаких гарантий нет, по понятным причинам. Мы забронировали отдельный зал в ресторане на Среднем Манхэттене, но все еще ждем подтверждения от агента, что Хоуи согласен на встречу. Самое раннее, когда он сможет с нами встретиться, — два часа.

Делайла уже готова запрыгнуть в машину вслед за Сэнди, но та качает головой.

— До встречи еще долго, — поясняет она. — Пожалуйста, найдите мне экземпляр книги Хоуи — той, которую он написал. — Сарказм в голосе Сэнди звучит так отчетливо, что она даже не утруждается изобразить кавычки. — Я буду настоящей героиней, если возьму у него автограф для своего сына. — Сэнди закрывает дверь и опускает стекло. — На вашем месте я бы не теряла попусту время.

Машина отъезжает, и Делайла достает из кармана телефон. Шагая к углу улицы и параллельно выискивая в сети номера ближайших книжных магазинов, она вдруг спотыкается у самой обочины и падает на асфальт. Приближающаяся машина громко сигналит, водитель бьет по тормозам, и автомобиль останавливается в полуметре от ее лица. Сердце девушки стучит как безумное, глаза наполняются слезами.

Но она жива, потому что сегодня не умрет. Люди постоянно падают на улицах, и она, даже не будучи Обреченной, не исключение, — на всякий случай напоминает себе Делайла.

Матео

11:32

Когда мы заходим на территорию кладбища Эвергринс, небо затягивают облака. В последний раз я был здесь в двенадцать лет, в День матери, так что, хоть убей, не помню, какой из входов ближайший до маминой могилы. Судя по всему, нам придется немного поблуждать. Ветерок доносит до нас запах свежескошенной травы.

— Странный вопрос: ты веришь в жизнь после смерти? — спрашиваю я.

— Ничего странного, мы же умираем, — говорит Руфус.

— Точно.

— Странный ответ: я верю сразу в две жизни после смерти.

— Две?

— Две.

— Какие?

Мы идем между надгробиями — одни из них настолько стары, что имен уже не разобрать, а над другими установлены такие высокие кресты, что они напоминают мечи в камнях, — и под огромными дубами Руфус рассказывает мне свою теорию загробной жизни.

— Чувак, я думаю, мы уже мертвы. Не все, только Обреченные. Вся эта тема с Отделом Смерти кажется слишком сказочной для правды. Знать, когда придет Последний день, чтобы прожить его правильно? Чистая фантастика. Первая загробная жизнь наступает, когда Отдел Смерти предлагает нам прожить день, зная, что он последний. Так мы можем выжать из него все до капли, а потом, считая, что остались живы, без сожалений войти в свою вторую — и последнюю — жизнь после смерти. Понимаешь?

Я киваю.

— Интересная идея. — Его представления о загробной жизни определенно любопытнее и продуманнее, чем представления моего папы. Папа верит в стандартный поднебесный остров с золотыми воротами на входе. И все же банальная загробная жизнь лучше, чем полное ее отсутствие, в которое верит Лидия. — Но разве не было бы круче, если бы мы уже сейчас знали, что мертвы, и не проживали последний день в страхе, гадая, как это случится?

— Нет. — Руфус объезжает памятник в виде каменного херувима. — Так теряется основная цель. Все должно быть как по-настоящему: риск должен пугать, прощание с близкими — даваться тяжело. В противном случае останется привкус дешевизны, как после «Жизни в моменте». Если прожить его правильно, одного дня будет достаточно. Если же мы останемся на подольше, то превратимся в привидения, которые преследуют и убивают живых, а себе такого никто не пожелает.

Мы смеемся возле чужих могил, и, даже несмотря на то что разговариваем мы о жизни после смерти, я на мгновение забываю, что в конечном счете мы оба окажемся именно здесь.

— А какой следующий уровень? Тебя сажают на лифт и отправляют выше?

— Не-а. Твое время истекает, и ты, ну, не знаю, как-то затухаешь или типа того, а потом снова появляешься на небесах, как любят называть это место верующие. Я не религиозен. Я просто верю, что существует какой-то создатель-инопланетянин и место, где тусуются мертвые, но не хочу называть это Богом и раем.

— Согласен. По поводу Бога я думаю точно так же. — А может быть, теория Руфуса верна и в остальном. Может быть, я уже мертв и теперь, в качестве вознаграждения за то, что осмелился попробовать нечто новое (например приложение «Последний друг»), проведу свой Последний день с человеком, способным изменить мою жизнь. Может быть. — А как выглядит второй уровень твоей загробной жизни?