— Мы с Руфусом уже в автобусе, — перебиваю я.

— Два Обреченных в одном автобусе? Вам что, жить надоело? Матео, ты представляешь, какой это риск? Автобус может перевернуться.

У меня горят щеки.

— Жить мне не надоело, — тихо произношу я.

— Прости. Затыкаюсь. Только прошу, будь осторожен. Мне нужно увидеть тебя в После… Мне нужно тебя увидеть, понял?

— Ты меня увидишь, и я тебя увижу. Обещаю.

— Я не хочу вешать трубку.

— И я.

И мы не вешаем трубку. Мы, наверное, могли бы (и должны были бы) в это время говорить о наших воспоминаниях или извиняться за все подряд на случай, если у меня не получится сдержать обещание, но нет, мы болтаем о том, как Пенни только что ударила себя по голове большой игрушкой и не заплакала, как настоящий боец. По-моему, новые воспоминания, над которыми можно посмеяться, ничем не хуже старых. А может быть, даже лучше.

Мне не хочется сажать батарею на телефоне Руфуса, вдруг плутонцы заходят ему позвонить, поэтому мы с Лидией договариваемся повесить трубку одновременно. Когда я нажимаю кнопку сброса, мое настроение резко ухудшается, и мир снова своей тяжестью давит мне на плечи.

Пек

15:21

Пек снова собирает банду.

Банду без названия.

Пек получил свое прозвище, потому что в его ударах нет настоящей силы [От англ. peck — клевать.]. Они скорее раздражают, чем наносят вред, как птичьи клевки. Если хочешь кого-то завалить, зови Короля Нокаута. Пек, конечно, может кого-нибудь отмахать, если потребуется, но Дэмьен и Кендрик редко берут его с собой на дела, только под ногами будет путаться. Зато ценным Пека делает доступ к настоящему оружию.

Он идет к своему шкафу и спиной чувствует взгляды Дэмьена и Кендрика. Дальше все устроено по принципу матрешки, Пек это сам придумал. Он открывает шкаф и думает, хватит ли ему смелости. Он открывает корзину с крышкой и гадает, сможет ли больше не видеть Эйми, ведь она точно никогда его не простит, если узнает, что он виноват. Он открывает последнюю коробку, коробку из-под обуви, зная, что должен наконец начать себя уважать.

Пек начнет себя уважать, разрядив пистолет в того, кто не уважает его.

— Что дальше? — спрашивает Дэмьен.

Пек открывает инстаграм, находит аккаунт Руфуса и приходит в ярость, обнаружив новые комментарии от Эйми о том, как сильно она скучает. Пек продолжает снова и снова обновлять страницу.

— Ждем.

Матео

15:26

Дождь переходит в изморось, когда автобус останавливается у «Арены путешествий» на пересечении Двенадцатой авеню и Тридцатой улицы. Я спускаюсь из салона первым, и позади меня раздается скрип и крик «ЧЕРТ!». Я вовремя поворачиваюсь и хватаюсь за поручень, чтобы Руфус не выпал ничком из автобуса и не забрал меня с собой. Он подкачан, поэтому я чувствую, как мои плечи сдавливает под его весом, но Руфус удерживает нас обоих.

— Мокрый пол, — поясняет он. — Прости.

Мы на месте.

Мы целы и невредимы.

Мы прикрываем друг друга. Мы растянем этот день по максимуму, как будто вместе мы — летнее солнцестояние.

«Арена путешествий» всегда напоминала мне Музей естественной истории, только она вполовину меньше, а вокруг купола развешены флаги разных стран. Гудзон здесь совсем близко, но Руфусу я об этом не напоминаю. Арена вмещает максимум три тысячи человек, и этого вполне достаточно для Обреченных, их гостей, неизлечимо больных и всех остальных, кто хочет получить новые впечатления.

Мы решаем купить билеты, пока ждем Лидию.

Нам помогает сотрудник Арены. Здесь три очереди, организованные в порядке срочности: люди со смертельными заболеваниями, люди, которые умрут сегодня по непонятным причинам, и скучающие обыватели. Чтобы понять, к какой очереди нам следует присоединиться, стоит лишь взглянуть на соседние. Справа от нас все хохочут, делают селфи и отправляют сообщения. Слева ничего подобного не происходит: молодая женщина с обернутой платком головой опирается на кислородный баллон; другие дышат с ужасным хрипом; кто-то изуродован или покрыт серьезными ожогами. Меня душит тоска, не только из-за них и даже не из-за меня самого, но из-за других людей в нашей очереди — тех, кого разбудили посреди спокойной жизни и насильно бросили в бездну опасности на ближайшие несколько часов, а может, и минут. А ведь есть еще те, кто вообще не дожил до этого часа.

— Почему у нас нет еще одного шанса? — спрашиваю я Руфуса.

— Шанса на что? — Он оглядывается кругом и фотографирует Арену и очереди.

— Шанса на еще один шанс, — говорю я. — Почему мы не можем постучаться к Смерти в дверь и умолять ее, или торговаться, или сыграть с ней раунд в армрестлинг или в гляделки, поставив на кон шанс остаться в живых? Я даже хотел бы побороться за шанс самостоятельно решить, как мне умереть. Предпочел бы уйти во сне. — А спать бы я пошел только после того, как пожил бы без страха, как человек, которого хотят крепко обнять или даже кому хотят уткнуться в подбородок или плечо, не прекращая говорить о том, как нам, несомненно, повезло однажды встретиться.

Руфус опускает телефон и смотрит мне прямо в глаза.

— Ты что, правда думаешь, что мог бы выиграть у Смерти в армрестлинг?

Я смеюсь и отвожу взгляд, потому что, когда мы смотрим друг другу в глаза, у меня горит лицо. Подъезжает такси, и с заднего сиденья пулей выскакивает Лидия. Как безумная, она оглядывается в поисках меня, и, хотя сегодня у нее не Последний день, я напрягаюсь, когда ее едва не задевает велосипедист: вдруг он собьет ее, она потеряет сознание и окажется в больнице вместе с моим отцом…

— Лидия!

Я выскакиваю из очереди, как только взгляд Лидии останавливается на мне. От волнения я едва не падаю на ровном месте, будто не видел ее несколько лет. Лидия обнимает меня так крепко, словно собственными руками вытащила меня из тонущего автомобиля или поймала на лету после того, как я выпал из потерпевшего крушение самолета. Своим объятием она говорит всё: все «спасибо», все «я люблю тебя», все «извини». Я сжимаю ее в руках, благодаря в ответ, показывая свою любовь, извиняясь, а также пытаясь выразить все остальное, что таится глубоко внутри, за пределами таких эмоций. Это самый волшебный момент нашей дружбы за исключением того, как она впервые дала подержать мне новорожденную Пенни. Но Лидия делает шаг назад — и дает мне мощную пощечину.

— Ты должен был мне сказать. — Потом снова меня обнимает.

Щека горит от удара, и я утыкаюсь подбородком в плечо Лидии. От нее пахнет чем-то коричным, чем она, видимо, кормила сегодня Пенни, потому что сейчас она одета в ту же мешковатую майку, в которой была утром. Обнимаясь, мы покачиваемся из стороны в сторону, и я ищу глазами Руфуса в очереди. По его глазам видно, что он шокирован пощечиной. Так странно: Руфус не знает, что в этом вся Лидия, что она, как я уже сказал, точно монета, которая постоянно переворачивается в воздухе. Странно, что я знаю Руфуса всего один день.

— Знаю, — говорю я Лидии. — Мне очень жаль, я просто хотел тебя защитить.

— Вообще-то ты должен был быть рядом до конца моих дней, — плачет Лидия. — Ты должен был играть плохого полицейского, когда Пенни в первый раз приведет домой свою пассию. А когда она поступит в колледж и уедет из дома, должен был играть со мной в карточные игры и устраивать марафоны дурацких телешоу. Ты должен был голосовать за Пенни в президентской гонке, ведь ты-то знаешь, как она уже сейчас любит все контролировать, она не успокоится, пока не подомнет под себя всю страну. Бог знает, она душу продаст, чтобы поработить мир, и ты должен был быть рядом, чтобы уберечь ее от сделки с дьяволом.

Я не знаю, что сказать. Я то киваю, то мотаю головой, потому что не знаю, что делать.

— Прости меня.

— Ты не виноват. — Лидия сжимает мои плечи.

— Может, и виноват. Может, если бы я не прятался дома, то выучил бы законы улиц или типа того. Пока еще рано себя винить, но, кто знает, может, в моей смерти буду виноват я сам, Лидия. — Сегодня я чувствую себя так, будто меня бросили в дикой природе: все необходимое для выживания при мне, но я не имею ни малейшего представления даже о том, как развести костер.

— Да заглохни ты уже, — приказывает Лидия. — Твоей вины тут нет. Это мы тебя подвели.

— А вот теперь заглохни ты.

— Ничего оскорбительнее в жизни от тебя не слышала, — говорит Лидия с улыбкой, как будто я ей когда-то пообещал быть грубияном. — Мир — не самое безопасное место, нам уже довелось в этом убедиться. Посмотри, что произошло с Кристианом и происходит со всеми теми, кто ежедневно умирает. Но мне стоило бы тебе показать, что некоторые риски того стоят.

Иногда бывает так, что у тебя появляется ребенок, которого ты (неожиданно для себя) любишь больше всего на свете. Вот что она успела мне показать.

— Сегодня я рискую, — говорю я. — И ты нужна мне, потому что тебе намного сложнее оторваться и рискнуть теперь, когда в твоей жизни есть Пенни. Ты всегда хотела увидеть мир, и, раз уж у нас нет возможности вместе куда-нибудь съездить, я буду рад, если мы сможем вместе попутешествовать здесь и сейчас. — Я беру ее за руку и киваю в сторону Руфуса.

Лидия поворачивается к Руфусу с таким же взволнованным выражением, с каким держала в руках тест на беременность, когда мы сидели в ее ванной. И точно так же, как тогда, прежде чем перевернуть тест и увидеть результат, Лидия говорит: