Такой краткий экскурс ставит перед нами еще один вопрос, с которым сталкиваются все интересующиеся Центральной Азией. Топонимы Центральной Азии неоднократно менялись, и часто у них больше одного варианта, а также несколько способов написания. То же относится и к именам собственным. Написание зависит от того, транслитерируем мы название или имя с русского, китайского или одного из языков Центральной Азии. Транслитерация имен на русский язык приводит к неточному произношению, потому что придыхательный [h] (которого в русском нет) превращается в русский [х]; звук, в латинском алфавите передающийся одной буквой j, превращается в сложнопроизносимое скопление согласных [дж], а гласные всячески искажаются. Китайские варианты центральноазиатских имен и названий, основанные на слоговой транскрипции, зачастую совершенно неузнаваемы: Ахмад превращается в Аймаити, а Ибрагим — в Йибулайина. В этой книге названия мест и имена людей приведены в максимальном соответствии с языками Центральной Азии и с центральноазиатскими конвенциями (например, Худжанд, Урумчи), а также согласно устоявшимся вариантами написания (например, Кашгар, Фергана). Иногда я привожу два варианта названия того или иного места, если оба по-прежнему в ходу. В именах людей за период до 1920-х годов, когда в разных центральноазиатских языках установились особые нормы орфографии, используется более общий принцип транслитерации. Имена периода после 1920-х годов я транслитерирую в соответствии с языком, с которым в наибольшей степени ассоциируется тот или иной человек, признавая при этом, что полное соответствие невозможно и не нужно.
И отдельное замечание о термине «Туркестан» и его вариантах. Туркестан (в буквальном переводе «земля тюрков») в Центральной Азии и за ее пределами использовался как общее название территории к северу от Амударьи, которую в основном населяли тюркоязычные народы. Этот термин был уже достаточно распространен, когда русские стали называть им свою новую провинцию, основанную в 1865 году. С 1865 по 1924 год Туркестаном называли конкретное административное образование, однако более древний, более общий смысл этого названия никуда не делся. В XIX и начале XX века как местные жители, так и европейцы делили Центральную Азию на Западный, или Русский, и Восточный, или Китайский, Туркестан, граница между которыми условно проходила вдоль Тянь-Шаня. В начале XX века тюркоязычные мусульмане империи Цин стали называть свой регион Восточным Туркестаном. И этот факт не нуждался бы в комментариях, если бы КНР не настаивала на том, что Восточный Туркестан — это термин, который изобрели иностранные империалисты, чтобы разрушить Китай, а сегодня используют так называемые сепаратисты и экстремисты. Единственное название, одобренное китайским правительством, — Синьцзян. Несмотря на то что в этом термине отражается история имперского завоевания, его нельзя переводить на уйгурский язык. Уйгурское название региона — Синдзян — лишь транслитерация китайского топонима. Сегодня большинство уйгуров пользуются этим названием исключительно по принуждению. В этой книге я упоминаю топоним Синьцзян только для обозначения административного образования с таким названием. Когда я говорю о регионе в других контекстах, я называю его Восточным Туркестаном или Алтышаром и обычно следую терминам, приведенным в источниках.
Глава 1
Многообразие традиций Центральной Азии
Современный облик Центральной Азии сформировался в ходе долгой истории взаимодействия степных народов и окружавших их земледельческих обществ Евразии (Китая, Индии, Ирана и Европы). По экологическим причинам в степи — обширной зоне пастбищ и пустынь, простирающейся от Венгрии до Кореи, — не может быть плотного населения. Еще на заре человеческого общества стало понятно, что лучшая стратегия выживания в степи — заниматься скотоводством и кочевать с места на место, и именно животные (верблюды, овцы, крупный рогатый скот и лошади) обеспечивали саму возможность существования здесь людей. Группы кочевников предъявляли права на отдельные участки пастбищ и перемещались по определенным маршрутам между летними и зимними выпасами. На протяжении столетий степные кочевники взаимодействовали с соседними оседлыми обществами посредством набегов, торговли и завоеваний. Благодаря приручению лошади кочевники научились быстро передвигаться и получили преимущество в бою на полтора тысячелетия. За этот период они построили в степи несколько империй, которые диктовали оседлым соседям свои условия, а порой и вовсе их завоевывали. Кочевники постоянно присутствовали на границах земледельческих цивилизаций на окраинах Евразии, и общества эти, по сути, были не в состоянии контролировать обширные степи. Империи считали кочевников варварами и проблемой, требовавшей решения. Один из примеров такого отношения — Великая Китайская стена, построенная для того, чтобы варвары оставались снаружи, на севере (а китайские крестьяне — внутри). Кроме того, стена служит метафорой взаимоотношений между двумя мирами, поскольку ей так и не удалось их разделить. Они оба все равно проникали друг в друга, сплетаясь в постоянном симбиозе. Великая стена располагалась в пограничной зоне, служившей постоянной ареной для взаимодействия. Многие китайские государства основали «варвары» с севера и северо-запада, хоть об их происхождении в исторических повествованиях часто умалчивали. Мы подхватим нить истории с середины XVIII века, когда геополитические отношения между народами степи и их соседями начали меняться, а империи оседлых народов стали теснить кочевников, а затем и отвоевывать степь.
На протяжении полутора тысяч лет степные народы процветали. Кочевники, начиная с хунну, создали ряд империй, которые выбивали права на торговлю или дань у своих соседей, а иногда и завоевывали их. Такого рода империи объединяет несколько общих черт. Их все построили великие лидеры, утверждавшие, что наделены божественной властью и потому способны сплотить несколько разных племен (политических единиц, якобы скрепленных общим происхождением) в жизнеспособный союз. Первой крупной империей степных народов стала держава племени хунну, название которого мы знаем лишь по китайским источникам. Эта империя просуществовала более 200 лет (III в. до н. э. — I в. н. э.), в ней были крупные городские поселения и разветвленная система управления. На западе степного региона примерно в одно и то же время возникли империи скифов и сарматов. В VI и VII веках на территории нынешней Монголии группа кочевников, которых называли тюрками, основала еще одну империю. Ее центр располагался в долине реки Орхон, где сохранились рунические надписи — древнейшие письменные памятники всей тюркской группы языков. В VIII веке еще один союз тюркских племен образовал Уйгурский каганат. (В XX веке уйгурами станут называть тюрко-мусульманское население Синьцзяна.)
В долинах рек и оазисах, где было достаточно воды, зарождались земледельческие общины и государства оседлых народов. Частью этого земледельческого мира был Мавераннахр и оазисы Таримского бассейна. Так называемый Бактрийско-Маргианский археологический комплекс относится к 2200–1700 годам до нашей эры, эпохе, когда процветали цивилизации Египта, Анатолии и долины Инда. В 539–330 годах до нашей эры держава Ахеменидов, расположенная на Иранском нагорье, расширилась до Мавераннахра (в те времена этот регион еще назывался Согдиана или Согд). Александр Македонский разгромил Ахеменидов, и Согдиана стала восточной окраиной его империи. Считается, что он основал город Худжанд, который назвал Александрия Эсхата («Александрия Дальняя»). В III веке до нашей эры в Согдиане располагалось независимое Греко-Бактрийское царство, которое затем пало под натиском кочевых групп с востока, через некоторое время основавших Кушанскую империю, что простиралась на юг до самой Индии. В Согдиане родился Заратустра, и у зороастризма в Центральной Азии долгая история. Кушаны приняли буддизм, и именно через них он попал в Китай. К I веку нашей эры длинные торговые пути связывали эти империи с Китаем, Индией и Ираном.
Эти торговые отношения легли в основу широко распространенных сегодня представлений о Великом шелковом пути. В 1877 году этот термин ввел немецкий географ Фердинанд фон Рихтгофен, назвавший так маршруты, по которым китайский шелк экспортировали из империи Хань (206 г. до н. э. — 220 г. н. э.) в Центральную Азию. Однако с тех пор термин приобрел более широкое толкование и стал обозначать все торговые отношения, которые будто бы связывали Китай с Западом на протяжении нескольких столетий, пока в эпоху Великих географических открытий их не сменила морская торговля. Считается, что такая торговля служила основой экономики Центральной Азии и залогом жизнеспособности ее цивилизации. В этом утверждении немало спорных моментов. Самая прибыльная торговля велась в направлении с севера на юг, а не с востока на запад, да и этот Запад (то есть Европа) в то время не был значимым торговым партнером. С одного конца пути на другой перемещалось довольно мало товаров и еще меньше людей. Что еще более важно, концепция Великого шелкового пути превращает Центральную Азию из самостоятельного явления в придорожную обочину. Эта концепция представляет гораздо большую ценность как метафора межкультурных связей, чем как описание конкретного исторического явления [James A. Millward, The Silk Road: A Very Short Introduction (Oxford: Oxford University Press, 2013).]. В этой книге мы будем прибегать к ней лишь изредка.
