Адиб Хоррам
Дарий Великий не в порядке
Моей семье за то, что наш чайник всегда на плите
Предисловие автора к русскому изданию
Я с огромным удовольствием приветствую читателей российского издания романа «Дарий Великий не в порядке».
Чай — это то, без чего нельзя представить себе иранского гостеприимства. Гостей приглашают в дом и поят горячим чаем («заваркой»), который наливают из маленького чайничка и разбавляют горячей кипяченой водой из чайника или другого сосуда большего размера.
Я был еще ребенком, когда спросил тетю (папину сестру), почему мы делаем именно так, хотя буквально все, с кем я знаком, просто заливают кипятком чайный пакетик. Этого она сказать мне не могла — в нашей семье нет историков и уж тем более специалистов по чайным традициям, — но тетя связала этот «метод двух чайников» с традицией нагревать воду в самоваре, который хранила на случай прихода такого количества гостей, что их невозможно было бы напоить чаем, накипятив всего один большой чайник воды.
— Это русская традиция, — пояснила она. — У Ирана когда-то была общая граница с Россией.
Я точно не знаю, насколько это правдиво с исторической точки зрения, но современный Иран и Россия, несомненно, располагаются на карте очень близко друг к другу, и несложно представить себе, что задолго до того, как были прочерчены четкие границы, эти две группы людей обменивались идеями, товарами и элементами чайной культуры.
До сегодняшнего дня семьи из иранской диаспоры по всему миру держат в домах самовары как напоминание об этих исторических и культурных связях, а также о взаимном гостеприимстве.
Порой мне было очень непросто расти в иранско-американской семье. У Ирана и США были сложные взаимоотношения еще до того, как я родился. То же самое справедливо сказать и об отношениях Штатов и России.
Поэтому я так странно себя чувствую, представляя российскому читателю эту книгу о подростке ирано-американского происхождения, который чувствует этот конфликт внутри себя. Но, кроме всего прочего, это наполняет меня надеждой, что мы можем возводить мосты, искать общее в нашем общении и сходный смысл в событиях и обнаруживать то, в чем наши культуры исторически пересекаются. Даже если это нечто настолько простое и красивое, как чайник чая.
Спасибо за внимание.
Самое мощное из великих стихийных бедствий
Пар шипел и фыркал. По моей шее бежала струйка пота.
Смауг Ужасный был зол на меня, как черт.
— А что такое «ошибка фильтра»? — спросил я.
— Так. — Мистер Апатан подвигал шланг из стороны в сторону в том месте, где тот соединялся со сверкающей хромовой спинкой Смауга. Мерцающий красный огонек ошибки погас. — Так лучше?
— Кажется, да.
Смауг довольно заурчал и снова начал кипятить воду.
— Отлично. Ты никакие кнопки не нажимал?
— Нет, — ответил я. — Только ту, которая показывает температуру.
— Ее не надо контролировать, Дарий. Она установлена на одной и той же отметке: сто градусов.
— Ясно.
Спорить с Чарльзом Апатаном, управляющим «Чайного рая» в торговом центре «Шоппс» в Фэйрвью-Корте, было бесполезно. Несмотря на статьи, которые я для него распечатал (а интернет-страницы он наотрез отказывался читать), он свято верил, что все чаи на свете нужно заваривать крутым кипятком, будь то мощный юньнань или утонченный гёкуро.
Не то чтобы в «Чайном раю» имелись такие тонкие сорта. Мы торговали только чаями, «обогащенными антиоксидантами», или «усиленными природными фруктовыми экстрактами», или «специально созданными для поддержания здоровья и красоты».
Смауг Безудержно Требовательный был нашим водонагревателем промышленной мощности. Я прозвал его Смаугом [Огнедышащий крылатый дракон в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина. — Здесь и далее примеч. пер.] в первую же неделю работы после того, как он три раза за смену ошпарил меня кипятком, но до сих пор к этому прозвищу в «Чайном раю» не привык никто, кроме меня.
Мистер Апатан протянул мне пустой термос с помпой.
— Завари еще «Блаженства с черникой и асаи».
Лопаткой я зачерпнул немного чая из ярко-оранжевой жестяной банки, высыпал его в корзину фильтра, сверху положил два кусочка леденцового сахара и сунул термос под струю кипятка. Смауг Неоспоримо Герметичный выплюнул в термос испускающее пар содержимое. Кипяток обрызгал руки, заставив меня поморщиться.
Смауг, Самое Мощное из Великих Стихийных Бедствий, вновь одержал блестящую победу.
Персы генетически предрасположены любить чай. И хотя я перс лишь наполовину, мне удалось унаследовать от мамы ген мощной концентрированной любви к этому напитку.
— Знаешь, как мы, персы, завариваем чай? — спрашивала мама.
— Как? — интересовался я.
— Добавляем ада и проклинаем, — говорила она, а я смеялся, потому что было забавно слышать, как мама, не любившая ярких метафор, произносит бранные слова.
Дело в том, что в фарси слово hel, созвучное с английским hell (то есть «ад»), означает «кардамон», который и делает персидский чай таким вкусным, а dam, что звучит как английское damn (то есть «проклинать»), — это просто «заваривать».
Когда я пересказал и объяснил эту шутку мистеру Апатану, она его совсем не развеселила.
— При посетителях бранными словами пользоваться запрещено, Дарий, — сказал он.
— Я и не собирался. Это же на фарси. Шутка такая.
— Все равно нельзя.
Настолько лишенных воображения людей, как Чарльз Апатан, я в жизни не встречал.
Залив кипятком термосы с чаями на пробу, расположенные в стратегических местах, я наполнил и пластиковые чашки у каждого аппарата.
Сам я категорически против одноразовых пластиковых чашек. В пластике всё становится жутким на вкус, химическим и пресным.
Я испытываю к такому чаю глубокое отвращение.
Но в «Чайном раю» это никого не смущает. В наших пробных порциях так много сахара, что сладость идеально маскирует привкус пластика. А может быть, даже такое количество, что чашки вообще постепенно растворялись бы, если б чай оставался в них подольше.
«Чайный рай» в торговом центре «Шоппс» в Фэйрвью-Корте — не самое плохое место работы. Серьезно. Это значительный карьерный рост по сравнению с моей прошлой работой. Я тогда занимался тем, что ежедневно крутил колесо со спецпредложениями в одной из пиццерий, где посетители могут сами готовить себе пиццу. Да и в резюме эта строчка смотрится вполне прилично. После окончания школы я могу рассчитывать на то, что буду работать в традиционном чайном магазине, а не в том, где подмешивают новейшую супердобавку к любым чайным высевкам, которые корпоративные специалисты по смешиванию чая умудряются раздобыть по максимально сниженной цене.
Я мечтаю работать в чайной «Роуз Сити Тиз» на северо-западе города. Там торгуют чаем, отобранным вручную и выпускаемым мелкими партиями. В чаях «Роуз Сити Тиз» нет искусственных вкусовых добавок. Но, чтобы работать там, необходимо сначала достичь восемнадцатилетнего возраста.
Я как раз засовывал чашки в снабженный пружиной диспенсер, когда в открытую дверь торгового центра ввалился Трент Болджер с этой его улыбкой гиены.
Я был как на ладони. В «Чайном раю» передняя стена представляет собой огромное витринное окно, которое, несмотря на то, что тонировано от солнца, все же открывает полный манящий обзор на товары (и работников) магазина.
Про себя я мечтал, чтобы солнечный луч отскочил от стекла, ослепив Трента и тем самым защитив меня от неприятной встречи (а другой она быть не могла). Или уж по крайней мере, чтобы Трент пошел себе своей дорогой и не узнал меня в рабочей униформе, состоявшей из черной рубашки и бело-голубого передника.
Но надежды не оправдались. Трент Болджер завернул за угол и мгновенно уловил своими датчиками мое присутствие.
Он схватился за дверь, распахнул ее и влетел в магазин, а за ним следом вошел Бездушный Приверженец Господствующих Взглядов [Отсылка к любимому сериалу Дария «Звездный путь» (Star Trek), где так называли приверженцев ортодоксальной, традиционной науки, которые не верили в новейшие технологии.], Чип Кузумано.
— Привет! Дурий!
Трент Болджер никогда не называет меня Дарием. Зачем же, если у него на уме всегда есть что-нибудь созвучное и неприличное.
Мама говорит, что назвала меня в честь Дария Великого, но мне кажется, они с папой обрекли себя на разочарование, назвав сына в честь исторической фигуры такого масштаба. Я был кем угодно: Дырием, Выдрием, Дурием, — но уж точно не Великим.
Если я чего-то и добился, то стал великой мишенью для Трента Болджера и Бездушных Приверженцев Господствующих Взглядов. Когда у тебя такое редкое имя, оно неизбежно привлечет внимание шутников и любителей грязных намеков.
Благо, Трент хотя бы очень предсказуем.
Формально нельзя было сказать, что Трент Болджер меня травит. Школа Чейпел-Хилл, в которой мы учимся в десятом классе, придерживается политики нулевой толерантности [Нулевая толерантность — политика, которая предусматривает назначение максимально возможных по закону ограничений и мер ответственности даже за незначительные правонарушения.] в отношении травли.
Политика нулевой толерантности также касается драк, плагиата, наркотиков и алкоголя.
И раз уж все в школе Чейпел-Хилл терпят поведение Трента, значит, он не задира.
Правильно рассуждаю?
Мы с Трентом знакомы еще с детского сада. Тогда мы дружили, как дружат все дети в детском саду; но потом в группе начали складываться социально-политические альянсы, и вот уже в третьем классе я стал замечать, что в каждой игре «Головы вниз, пальцы вверх» [Heads Down, Thumbs Up — американская школьная игра, которая заключается в том, что приглашенным в центр класса ребятам необходимо вслепую угадать, кто из оставшихся одноклассников опустил вниз их большой палец.] я сижу, опустив голову и подняв большой палец, и меня полностью игнорирует весь класс. Я тогда даже думал, не превратился ли я в невидимку.
