Ноль целых шестьдесят восемь сотых секунды

Чайный магазин «Роуз Сити Тиз» находился в северо-западном районе, всего в паре трамвайных остановок от салона, где работала Микаэла. Он располагался в кирпичном здании, с одной стороны заросшем плющом, и над дверью у него висела маленькая деревянная табличка. Целую стену занимали большие окна с полуопущенными жалюзи, которые не пускали в магазин полуденное солнце. В дальнем углу выстроились на полках жестянки с чаем, в противоположном, у дегустационного бара, толпились покупатели.

Для меня «Роуз Сити Тиз» был мечтой, воплотившейся в жизнь.

Отец Лэндона стоял у входа в дегустационный зал. Он махнул нам, вытер руки полотенцем, которое всегда висело у него на плече, и подошел поздороваться.

Он сжал плечо Лэндона — при мне они никогда не обнимались, что мне казалось несколько странным, — а следом и мое.

— Привет, сын. Отлично выглядишь, Дарий. Как дела?

— Спасибо, мистер Э. Все хорошо. А у вас?

— Плюс-минус, — подмигнул он.

У Элиота Эдвардса были такие же серые глаза, как у сына. И такие же каштановые волосы, хотя густые брови и ухоженная борода были на тон темнее. Еще я сильно подозревал, пусть и не мог сказать наверняка, что под бородой у мистера Э. прятались идеальные скулы, которые Лэндон у него унаследовал. А скулы у Лэндона были на зависть любой телезвезде. Острые, изящные и всегда чуть тронутые румянцем. Вот буквально капельку.

— Я думал, ты сегодня вечером будешь у Дария.

— Я и собирался.

Мы все еще держались за руки.

Мне очень нравилось держать Лэндона за руку.

— Мы оказались поблизости и решили заглянуть.

— Что ж, вы как раз вовремя. Идите попробуйте. Полли, ты тут без меня справишься?

Полли работала менеджером в «Роуз Сити Тиз». Она была белокожей дамой преклонных лет — возможно, ровесницей моей бабушки — и всегда одевалась в черное, делая исключение только для шарфов совершенно диких расцветок и огромных неоново-желтых очков.

Полли идеально подошла бы на роль члена жюри в каком-нибудь реалити-шоу. А еще из нее получилась бы отличная хозяйка букинистического магазина: попивая эспрессо из крошечных чашек, она заносила бы книги в каталог и распространяла эзотерические знания.

Полли махнула нам и продолжила рассказывать покупателю о пользе местного меда.

Мистер Эдвардс повел нас в дегустационный зал — небольшое помещение, отделенное от основного зала матовым стеклом с выгравированным логотипом «Роуз Сити». На столе выстроились в ряд гайвани [Гайвань — традиционная китайская посуда для чаепития.], полные влажных ярко-зеленых листьев, а перед ними дымились чашки с изумрудной жидкостью.

— Держите. — Он протянул нам керамические ложки. Я пропустил Лэндона, чтобы он первым погрузил ложку в каждую чашку и попробовал чай крепкого травянисто-зеленого цвета.

— Ничего себе! — воскликнул я, добравшись до третьей чашки. У этого чая последняя нота взрывалась фруктовым вкусом.

Брови мистера Э. пришли в движение.

— Неожиданно, да? Твои варианты?

— Хм. — Я отхлебнул из четвертой чашки, но третья определенно была лучшей. — Гёкуро?

Так называется знаменитый сорт японского зеленого чая. Перед сбором листьев кусты на три недели укрывают от солнца, чтобы вкус стал слаще и мягче.

— Почти угадал. Это кабусэтя.

— Не слышал про такой сорт.

— Похож на гёкуро, только его укрывают всего на одну неделю.

— А.

Я снова зачерпнул из третьей чашки.

— Потрясающе.

Мистер Эдвард улыбнулся.

— Так и знал, что тебе понравится.

— Будете заказывать?

Он вздохнул и покачал головой.

— Слишком дорого, не окупится.

— Понятно.

Во время стажировки в «Роуз Сити Тиз» я четко усвоил, что самые лучшие чаи не всегда были лучшими для бизнеса.

И кажется, понял почему.

— Хочешь забрать остатки? — Мистер Эдвардс взял бумажный пакет, исписанный японскими иероглифами.

— Уверены?

— Абсолютно.

— Спасибо!

— Ну ладно, — сказал Лэндон. — Нам уже пора. Заедешь за мной в девять?

— Конечно. Развлекайтесь. Сначала думайте, потом делайте. Предохраняйтесь.

— Пап, перестань.

Мистер Эдвардс только рассмеялся в ответ, а Лэндон вывел меня на улицу.

Когда я набрал код гаражной двери, то обнаружил, что папиной машины внутри нет.

Я развязал шнурки на своих черных самбах и убрал их на стойку для обуви. Дверь за нами с грохотом закрылась.

Лэндон стянул ботинки, поставил их рядом с моими, а потом прошел за мной в гостиную.

— Прости за беспорядок, — сказал я, хотя пылесосил на выходных.

— Да ладно тебе.

Я посмотрел на холодильник в надежде увидеть там записку.

— Все хорошо? — посмотрел на меня Лэндон.

— Я думал, что отец будет дома.

Я отправил папе сообщение с вопросом, где он.

Лэндон не в первый раз приходил к нам в гости, но дома всегда был кто-то из родителей.

У меня закололо в затылке.

Я проверил кухонные шкафчики и стол, но ничто не намекало на то, куда папа мог сорваться. Только в раковине высилась гора грязной посуды. Заметив ее, Лэндон закатал рукава и принялся мыть тарелки.

— Да я сам, — попытался помешать ему я.

— Мне нравится мыть посуду.

— Тогда я буду вытирать.

Я стоял рядом с Лэндоном и забирал у него тарелки, пиалы и стаканы, чтобы затем протереть их бело-синим кухонным полотенцем — у мамы их был нескончаемый запас.

Наша посудомойка сломалась летом, а поскольку поездка в Иран съела значительную часть родительских сбережений, новую мы себе позволить пока не могли.

Кто бы мог предположить, что коллекция кухонных полотенец Ширин Келлнер в конце концов пригодится?

Когда я убрал последнюю тарелку, Лэндон взял у меня полотенце, протер раковину, столешницу и настенный «фартук». Потом повернулся и спросил:

— Ты как?

— Нормально.

Что полагается делать, когда остаешься один дома с парнем, который тебе нравится, а грязная посуда уже закончилась?

Я схватил со стула сумку.

— Пожалуй, отнесу ее наверх.

Лэндон поднялся по лестнице вслед за мной. Я слышал, как стучит в ушах пульс.

— С тобой точно все в порядке?

— Да. А почему ты спрашиваешь?

— Ты весь красный.

— А. — Я сглотнул. — Просто… Я не нашел записку от папы. А мы с тобой раньше не оставались одни.

Лэндон сел на мою кровать. Я повесил сумку на крючок в шкафу и повернулся к нему.

— И у меня такое ощущение, что мы должны целоваться или вроде того.

Мои слова заставили Лэндона рассмеяться.

— Не должны, если тебе не хочется. Мы можем просто поговорить.

— Но мне нравится с тобой целоваться.

Лэндон улыбнулся и прикусил губу.

— А мне — с тобой.

Он потянулся к моему лицу, а потом пробежался кончиками пальцев по коротко остриженным волосам. Я так привык к тому, что голова скрыта копной кудрей, что от прикосновения к голой коже по всему телу забегали мурашки.

Мне понравилось.

А еще мне понравилось, что губы Лэндона действовали медленно и решительно. Для белого парня у него были на удивление пухлые губы.

Впрочем, когда Лэндон положил руку мне на пояс, мой восторг слегка поутих, потому что я счел необходимым втянуть живот, от этого стало труднее дышать и продолжать целоваться.

Но мне понравилось, когда мой язык встретился с его. И то, как он был осторожен.

А вот когда рука Лэндона опустилась ниже и его пальцы погладили кожу под поясом, мне не понравилось.

Я не понимал, намеренно он это делает или нет, и не знал, как его остановить. В особенности если учесть, что целоваться мне действительно нравилось и прерываться, чтобы что-то сказать, я не очень хотел.

И уж конечно я совсем не обрадовался, когда в комнату заглянул папа.

— Дарий, поможешь мне с Лал… Ой.

Лэндон вскрикнул, потому что я от неожиданности прикусил ему язык. Мы отпрянули друг от друга.

Я быстро сложил руки на коленях.

— О… — Папа стал красным, как сигнал «стоп». Он отвернулся, словно его внимание привлекло что-то в конце коридора. Покосился на меня — и тут же отвел взгляд. — Простите.

Я тоже стал красным, как сигнал «стоп».

— Твою сестру стошнило на гимнастике. Пришлось забрать ее пораньше.

— А.

Лале занимается гимнастикой по вторникам, и обычно ее подвозит кто-нибудь из родителей других учеников.

— Можешь спуститься? В смысле, когда приведешь себя в порядок.

Мое лицо запылало еще сильнее.

То, что отец застал меня целующимся с парнем, за ноль целых шестьдесят восемь сотых секунды свело всю мою непристойность на нет.

— Хорошо, — прохрипел я.

Папа закрыл за собой дверь.

— Прости. — Я посмотрел на Лэндона. — Все хорошо?

— Да. Но я и не подозревал, что ты любишь кусаться.

Я попытался улыбнуться. А потом — сам не знаю почему — мне вдруг захотелось заплакать.

Летом я сменил лекарство от депрессии, и, хотя новый препарат мне нравился и в среднем я чувствовал себя на десять-двадцать процентов лучше, иногда меня захлестывали эмоции и рыдания подкатывали к горлу.

— Эй. Все в порядке. — Лэндон стер слезу с моей щеки.

— Знаю. — Родители были в курсе наших с Лэндоном отношений. И уже видели, как мы целуемся. Но ни разу мы не целовались вот так. — Знаю, — повторил я и вздохнул. — Пойду помогу папе. Ты здесь посидишь?