Для Адониса осада стала, по всей видимости, последней каплей: в 1985 году он решил окончательно переехать в Париж и занять наконец популярную в арабском мире роль «поэта в изгнании». Через такой опыт прошли почти все крупнейшие арабские поэты ХХ века и некоторые из средневековых (например, один из кумиров Адониса Аль-Мутанабби), поэтому в каком-то смысле эта роль выглядела для Адониса естественной, хотя он и долго отказывался от нее, предпочитая находиться в «малом изгнании» в Бейруте, не так далеко от родных мест.

Драматично меняется не только жизнь Адониса, но и его письмо: уже в конце шестидесятых, особенно после шестидневной войны 1967 года, когда Израиль молниеносно сокрушил объединенные силы арабских государств, поэт обращается к жанру длинной поэмы: его стихи предыдущих лет хотя и были наполнены перекличками друг с другом, все-таки оставались отдельными произведениями. В новых поэмах много повторов, пересказов того, что уже было сказано раньше и подчас короче. Но такие повторы обычно не ослабляют общее впечатление, а, наоборот, усиливают его, позволяя почувствовать широкое дыхание подлинной поэзии, ее способность вобрать в себя весь мир без остатка. Однако само желание вобрать всю окружающую жизнь в текст, кажется, было отчаянной попыткой склеить осколки расколовшейся реальности.

Вершиной этого движения стала написанная уже в эмиграции «Книга» — огромная поэма, которая складывалась во второй половине девяностых — начале двухтысячных, в годы, когда Адонис вел уже вполне благополучную жизнь, хотя и омрачаемую нападками разного рода радикалов, которым не нравились то его поэзия, то политическая позиция. «Книга» — это пространное поэтическое размышление на тему, которая всегда интересовала Адониса больше всего: на тему арабской истории, начиная со времени пророка Мухаммада и заканчивая современными войнами и конфликтами. В каком-то смысле поэму можно воспринимать как поэтическое завещание, своеобразную попытку дать отчет за полвека, отданных поэзии.

В сборник, который вы держите в руках, включены стихотворения, поэмы и два эссе из разных периодов творчества поэта — от самых первых опубликованных опытов до поэм, которые предшествовали фундаментальной «Книге». Это первое настолько объемное собрание сочинений Адониса на русском языке, хотя в нем представлена только малая часть того, что им было написано. Однако переводчик смеет надеяться, что так может начаться знакомство русского читателя с замечательным арабским поэтом, у которого можно найти много того, что созвучно сегодняшнему дню, прежде всего размышление об истории, ее могущественной и превосходящей человека силе.

...

Кирилл Корчагин

В корнях моих гибнет тоска,

а каждый вопрос — сказала земля, —

о той, красоте, что влечет меня —

внутри меня страсть и красота.

Первые стихотворения

Любовь

Дорога и дом любят меня

и домашний красный кувшин,

в него влюблена вода,

меня любит сосед

и поле, и пашня, и пламя,

меня любят

трудолюбивые руки,

когда удивляются миру и нет,

и клочья моего брата,

что вырваны из его слабой груди,

что скрыты колосьями в жатву,

и агат, смущающий кровь —

он был богом любви

с тех пор, как я появился,

что будет делать любовь,

когда я умру?

Тайны

Смерть пожинает нас в своей груди,

немного нас затопляет,

громоздит нас тайной на тайну,

из многих делает одного.

Солнце

лишь на сон не закрыло глаза —

тот, где смерть в своей тайне

дремлет в глубокой тени, а оно

восходит над всем, кроме себя.

Смерть

(элегии для моего отца)

1

Мой отец — это завтра, он ходит по дому,

это солнце и облака, что встают над домом,

я люблю его мятежный тайник погребенный,

его пылью покрытый лоб,

я люблю его истлевшие кости и глину.

2

Над нашим домом всхлипывала тишина

и плакал покой,

ведь отец мой умер: высохло поле,

и ласточка умерла.

Сон

В моей крови обитает история,

начало ее пока не явлено,

но я узнаю в ней запах родины,

запах яблок и жасмина,

словно буквы ее раскололи

го́ры, ска́лы, во́ды и родники.

Ты, история, уносишь меня с собой

к просторам первовремен,

ты — сон творца для грядущих дней,

у меня в груди шумят твои тайны:

ты явлена в том, кто не явлен сам.

Камень света

На камне света я высек свою жизнь,

Спокойную, как зерно пшеницы,

мои буквы скрыты туманом,

а в словах таится сумрак:

все это, чтобы я полюбил

и тень над светом воздвиг, чтобы ты

горсть моей жизни со мною воздвиг,

песчинку ее.

Песни Михьяра Дамасского

Псалом

Безоружным как лес и как облака он приходит, неотразимым: он вчера перемещал материк и море сдвигал.

Он прочерчивает изнанку дня. Из-под его шагов вылетает день, а он надевает сандалии ночи, ожидая того, что никогда не придет. Он — это физика вещей, он знает их все и дает им имена, и никогда их не раскроет. Он — это реальность и ее противоположность, жизнь и все, что не жизнь.

Когда камень станет озером, а тень — городом, он будет жить, жить и обманет отчаяние, стирая простор надежды, танцуя, чтобы пыль задремала, чтобы деревья заснули.

Он вырезает на лбу нашего века магический знак, и исчезают границы.

Он наполняет жизнь, хотя его никто не видит. Он превращает жизнь в пену и ныряет в нее. Он превращает завтра в добычу и отчаянно гонится за ней. Его слова вырезаны на маршруте утраты, утраты.

Изумление — его родина, хотя он усеян глазами.

Он устрашает и возрождает.

Он сочится мучением и разливается смехом.

Он шелушит человека, как луковицу.

Он — это ветер, что никогда не отступит, и вода, что никогда не вернется к истоку. Он сам творит свой народ, происходящий от него же. У него нет предков, он ни на что не ступает.

Он пересекает бездну, он ростом с ветер.

Ни звезд

Ни звезд, ни дара пророчества,

ни лица́ покорного луне —

вот он ушел как языческое копье,

завоевав землю букв,

пролитую кровь посвятивший солнцу —

вот он облачился в наготу камня

и молится у пещер,

вот он обнимает легкую землю.

Царь Михьяр

Царь Михьяр —

царь, а сон его о дворце и садах огня;

сегодня умерший голос

пожаловался на него словам —

царь Михьяр

живет в царстве ветра,

царствуя над землей тайн.

Голос

Михьяр — лицо, преданное любовником,

Михьяр — колокольчики, что не звенят,

Михьяр — то, что пишут на лицах,

песня, что тихо нас посещает

на ссыльных белых дорогах,

Михьяр — набат, что бродит

по этой земле галилейской.

Другой голос

Он истратил нити вещей, и погасла

звезда его чувств, он не оступится,

пока шаг его не окаменеет

и щеки не выскоблит скука —

он медленно собрал свои члены,

собрал их, чтобы жить, и распался.